В результате очередного сложного и естественного круговорота, из которых складывался сюжет нового романа, одно из украшений Фрэнка Фринка оказалось в руках господина Тагоми, высокопоставленного японского чиновника (поиски подарка косвенным образом способствовали увольнению ремесленника и перемене профессии, но при этом оба героя об этом не знали и никогда не встречались). Господин Тагоми также имел повод для беспокойства. Для того чтобы спасти одну жизнь, ему пришлось принести в жертву две, очень неприятная ситуация для буддиста. Обессиленный, он сидел на скамейке в общественном саду в Сан-Франциско, маленький хрупкий человек в черном костюме. Машинально вынув украшение из кармана, он начал его ощупывать, затем разглядывать. Серебряный треугольник ловил солнечные лучи.
Покинув в задумчивости общественный сад, господин Тагоми был удивлен, не увидев ни одного рикши. Затем, выйдя на набережную, он остановился, разинув от изумления рот: огромная бетонная лента тянулась вдоль залива. Она была похожа на чудовищную гусеницу, по которой сновали странные машины. Сначала господин Тагоми решил, что видит сон: он проходил здесь каждый день и никогда не замечал этой удивительной трассы, строительство которой явно должно было бы продолжаться месяцы, даже годы. Но он напрасно моргал глазами, и щипал себя, странное видение не исчезало. Взволнованный, он спросил прохожего, что это такое, и тот ответил, что перед ним автострада Эмбаркадеро. Тон незнакомца при этом был одновременно удивленным и снисходительным, как если бы он имел дело с деревенским простачком. Подобное проявление неуважения со стороны белого человека задело господина Тагоми. Надеясь подкрепиться, он зашел в бар, но ни один из белых, сидевших перед стойкой, не поднялся, чтобы уступить ему место. Японец почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Куда, в какой кошмар он попал? Серебряный треугольник направил его по ложному пути, вырвал из привычного мира, из его пространства, из его времени. И теперь он блуждал, лишенный ориентиров, в некоей сумеречной и несущей угрозу зоне, даже не зная, существует ли она на самом деле или является результатом какого-то нарушения внутри его собственного организма: острое воспаление внутреннего уха, сомнамбулизм, галлюцинация…
Затем появились рикши: причем американцы крутили педали для японцев. Вновь возник привычный мир. Господин Тагоми, должно быть, отсутствовал не больше десяти минут. Но до конца своей жизни он спрашивал себя, где он провел эти десять минут, и никогда больше не осмелился взглянуть на странное украшение, которое открыло ему туда дверь. Как не набрался он и духу пролистать знаменитый скандальный роман Хоторна Абендсена под названием «Саранча».
Этот Хоторн Абендсен был писателем-фантастом, чья книга, запрещенная Рейхом, ходила более или менее свободно в японской зоне и вызывала горячие споры. Там описывался воображаемый мир, в котором антифашистская коалиция выиграла войну в 1945 году. Подобно тому, как заставляют пройти тест своих близких, Дик предложил роман Абендсена на суд практически всех персонажей своей книги. Некоторые читатели полагали, что он относится к жанру особенно нелепой и бесполезной фантастики, еще более нелепой и бесполезной, чем произведение, предвосхищающие будущее, потому что никто не может поклясться, что то или иное событие не случится. Но если оно уже не случилось, то какой смысл его реконструировать? Другие находили его роман волнующим. «Любопытно, — заметил один из них, — что никому раньше и в голову не приходило написать такую книгу. Она дает пищу для размышлений и содержит нравственный урок. Этот роман поможет нам в полной мере оценить свое счастье. Конечно, не слишком приятно находиться под властью японцев, но все могло быть гораздо хуже…»
Самой живой была реакция Джулианы. Представляя себе эту обольстительную и довольно истеричную брюнетку, Дик не только дал волю своим эротическим фантазиям, но и набросал портрет идеальной читательницы — для него это было одно и то же. И Джулиана его не разочаровала. Она вовсе не находила роман Абендсена странным, отвлекающим или наводящим на размышления, а считала его правдивым.
«Могу поспорить: я единственная, кто об этом знает! Никто, кроме меня, не понял смысла книги „Саранча“. Автор рассказал в ней о нашем мире, о том, что окружает нас здесь и сейчас. Он хочет заставить нас увидеть вещи такими, каковы они есть на самом деле. Мне нужно с ним встретиться».
Когда, чтобы усложнить интригу, Дик ввел в число персонажей этого писателя, который, внутри его романа сочинял свою собственную книгу, он еще не знал, выведет ли он его на сцену, увидят ли его другие персонажи. Возможно, было бы лучше оставить его, что называется, за кадром. Идея вывести на страницах романа писателя соблазняла и пугала Дика одновременно.
Это все равно как посмотреть в зеркало. Прийти на встречу с самим собой и спросить у себя, кто это к тебе приближается. Конечно, всего лишь отражение, простое отражение. Но некоторые люди уверены, что зеркало заключает в себе глубины, что по другую сторону этой поверхности, которая кажется плоской, существует мир столь же полный и реальный, как наш, а может быть, даже еще больше. И этот коридор, часть которого мы видим, продолжается также в зазеркалье. Рассуждая таким образом, человек мало-помалу приходит к мысли, что настоящий мир находится по ту сторону зеркала, а мы сами живем в отражении. Фил понимал это с раннего детства, и даже лучше, чем другие, ведь он-то знал, кто живет в зазеркалье. С этой стороны зеркала, которая, как ему говорили, является реальной, Джейн была мертва, а он жив. Но в зазеркалье все обстояло наоборот. Он был мертв, и Джейн тревожно склонялась над зеркалом, где жил ее бедный братик. Может быть, настоящий мир там, где Джейн, может быть, он живет в отражении, в лимбе. Окружающие искусно изображают реальность, чтобы не напугать его, но он живет среди мертвых. Нужно будет, думал Дик, как-нибудь написать об этом книгу, о том, как некто выясняет, что на самом деле мы все умерли.
Оракул приказал Дику создать роман о мире, скрытом по ту сторону зеркала, и он повиновался, сверяя с ним каждый свой шаг. Он написал книгу, которую там на его месте написал Хоторн Абендсен. Он придумал девушку с черными волосами, являвшуюся полной противоположностью Анны, это скорее была Джейн, как он ее себе представлял, и эта девушка поняла, как поняла бы Джейн и как никогда не поймет Анна, что Хоторн Абендсен говорил вовсе не о другом, воображаемом, мире, а, наоборот, о мире реальном. И вот теперь она мечтала встретиться с писателем. Дику казалось, что на месте Абендсена он страшно хотел бы этого и одновременно страшно боялся, это все равно как встретиться с Джейн или со смертью. Но произойдет встреча или нет, это не ему было решать.
Приближался конец книги. Сочиняя ее, он знал это так же точно, как читатель, который видит, что осталось буквально несколько страниц. Джулиана остановила машину на обочине безлюдной дороги, пересекавшей Скалистые горы. Ее черные волосы были влажными. Ее маленькая и упругая грудь слегка дрожала под красивым новым платьем, подаренным девушке одним нацистом, сонную артерию которого она перерезала бритвой несколько часов тому назад. Джулиана вынула из сумочки два черных потрепанных тома, английский перевод «Книги перемен», и там же, в машине, мотор которой еще не заглох, шесть раз бросила три монетки, предварительно спросив: «Хорошо, что я должна делать теперь? Объясните мне это, пожалуйста».
Выпала гексаграмма 42 — увеличение, которую три прерывистые линии тотчас превратили в гексаграмму 43 — прорыв.
«Необходимо смело довести все до сведения императорского двора. Истина превыше всего. Вас подстерегает опасность».
Дик прикусил губу. Он надеялся на один из тех туманных ответов, которые иногда давал «Ицзин» и которые можно толковать по-своему. Но этот был пугающе ясен. Нужно было отправиться ко двору императора. И Джулиана поехала обратно.
