— И что же это, позвольте поинтересоваться? — с прежним ехидством спросил медик.

— Средство, предупреждающее свертывание крови.

— Таких не бывает. Все, что делали в этом направлении, вызывало только смерть пациентов. — безапелляционно заявил медик.

Графиня молча открыла короб, в котором кучей был навален коровий ливер.

— Глюкоза и сульфат — на стойке справа.

— И что это за ведьминские штучки? — брезгливо осматривал столешницу Сутягин. — Не думаете же Вы…

— Глядя на Вас, я вообще скоро думать перестану думать и начну делать все сама. Только на что тогда Вы вообще мне сдались? — огрызнулась женщина и, натянув перчатки начала разделывать кровавую массу скальпелем.

Сутягин беспомощно оглянулся, но Тюхтяев каждой клеткой тела демонстрировал, что эта история не имеет к нему отношения.

— Черт знает что. Прав был Его Величество Александр Александрович, что женщинам вход в университеты закрыл. — бурчал Сутягин, не замечая изменения в лице статского советника.

Еще час такого же теплого и непринужденного общения и Тюхтяев засобирался.

— Павел Георгиевич, проводишь? — не терпящим возражений тоном позвал Сутягина и удостоился благодарного взгляда от графини. Жаль ее по-своему, но в мужских играх это неизбежная плата.

Экипаж доставил мужчин в неприметный домик в тихом переулке у Лиговского проспекта, под которым находилось очень познавательное и жизнеутверждающее местечко. Когда Тюхтяев сюда по молодости лет привели в первый раз — с той же воспитательной целью, кошмары снились года полтора.

— Посмотри на это помещение как врач, Павел Георгиевич, и скажи, сколько человек тут сможет прожить без ущерба для организма? — Тюхтяев завел его в камеру без окон, зато с водой по колено. Она ровно на сантиметр покрывала лежанку — самое высокое место здесь. Обычно заключенные пытались стоять на цыпочках, но к исходу первых суток смирялись, и оседали на сырое, холодное ложе. Пытка, точно, но сюда надолго и не помещали. Да и вообще, в этот дом простые преступники не попадали, надобно было хорошенько охранное отделение распрогневать. Ну, или своих тут за предательство наказывали, а порой просто тренировали выносливость.

— Несколько часов, я полагаю. — тот еще не догадывался.

Дальше были узкие каменные короба со склизкими стенами, чудесная сухая комната, в которой постоянно капала вода — находка одного из командированных в Китай.

— Какую для себя выберешь? Я на денек тебя задержу, покуда не научишься с дамой достойно общаться.

— Да Вы что? — изумился Сутягин.

— Ну раз не хочешь выбирать, Империя тебе предоставит полный экскурс — по паре часов в каждой.

В темноте и тишине эти пара часов длятся долго, сам проверял, и наутро смотритель сдал статскому советнику совершенно сломленного, трясущегося человека взамен самодовольного франта.

— Если Ксения Александровна вновь ощутит Ваше хамство — повторим. — ласково улыбнулся ему напоследок.

При следующей встрече графиня загадочно улыбалась и благодарила невпопад. Сожалела, что компанию не составила. Сама не понимает, о чем говорит, но веселится!

Потом навалились дела, и бывать у нее чаще не получалось, так и откладывал визиты на завтра, послезавтра, послепослезавтра.

А вот графу не откажешь.

— Ты давно у наших изобретателей не бывал? — с непривычным энтузиазмом осведомился он однажды утром.

— Да все как-то… — замялся Тюхтяев. А что скажешь, если испытываешь такую неловкость при каждой новой встрече. Привыкнув к нему, Ксения шутила и слегка задирала, как подростки друг друга, но не проявляла ни одного признака увлечения. И это не то чтобы обижало, но как-то снижало общую уверенность в себе.

— Там Ксения придумала невероятную штуку — протогас. Это такая маска на лице, с которой можно дышать, но не отравишься хлором или каким другим ядом. Помнишь, я рассказывал тебе про батюшку своего?

Как не помнить? Каждый раз при упоминании Крымской войны спьяну, граф Татищев вспоминал личные претензии к британцам за искалеченного отца.

— Это как же?

— Дело в угле. Обычном древесном угле! — восторженно повторял друг. — То есть что-то они там с ним делают, но я сам проверял — можно дышать, а запах не передается.

— Какое полезное изобретение! — куда только такое применить и как женщине подобное в голову пришло? Хотя был у нее опыт, когда обезумевший солдат зажег в ее доме серную шашку, пытаясь отравить жену-кухарку, но ведь никто больше не додумался…

— Она сама говорит, и я с ней полностью согласен, что это необходимо для нашей армии.

— Ваше Сиятельство, разве есть подобные угрозы?

— Когда появятся, поздно будет. — и это тоже ее цитата. Как же спелись эти двое!

— И есть ли заинтересованные?

— Скоро появятся! — беззаботно отмахнулся граф. — Я тут кое-что задумал.

И вот они втроем едут на отдаленную косу Финского залива. Ксения поначалу не особо вдохновилась такой экскурсией, но явно обеспокоилась. Нарядилась опять, как на Ходынке — в мужское платье, на голову натянула картуз. Все же ее недоверие к посторонним и стремление оставаться неузнанной порой удивляет даже Тюхтяева — с тех пор, как дела в лаборатории пошли на лад, даже какое-то лекарство продали военному ведомству, были наняты в помощь два студента — так вообще перестала показываться на Моховой. Так-то оно и правильнее, но раньше была более открытой, доверчивой.

В пути она несколько раз начинала разговор, останавливалась, но все же не смолчала о главном, том, что и самого Тюхтяева изрядно беспокоило.

— Николай Владимирович, Вы уверены, что это хорошая идея? — очень деликатно начала она.

— Все превосходно. Я уже твой протогас испытывал.

— Противогаз… — глухо поправила она и судя по звукам отодвинулась от родственника подальше.

Сам Тюхтяев правил экипажем, чем минимизировал число свидетелей всего эксперимента. О подробностях граф еще не рассказал. Но за Лисьим Носом их уже поджидал студент в компании из козы, коровы и полдюжины шезлонгов, выставленных вокруг черного стального сосуда. Ксения выругалась на редкость витиевато — значит тоже не догадывалась о происходящем, но ситуацию оценивает неблагоприятно.

— Не думаете же Вы кружком садиться? — воскликнула женщина. — Да когда скотина падать начнет — Вас же первого подавит!

Замечание было резонным, и кресла переместили как в театре, по одной линии.

Ксения Александровна не унималась, нервно расхаживала по косе, проваливаясь каблуками в гальку, с укоризной оглядывала их компанию. А что оглядывать — студент гордился своей самостоятельностью, Его Сиятельство радовался новой задумке, и только сам Тюхтяев не разделял всеобщей ажиотации. Видимо именно поэтому вторая огорченная задуманным устремилась к нему. Она склонилась к уху статского советника и, невзирая на косящегося родственника, зашептала.

— Вы тут последний вменяемый человек. — практически комплимент отвесила. Где б такое событие записать? — Николая Владимировича мы уже не остановим, так хоть надо не угробить.

Разумное уточнение — вся затея казалась ребячеством, но сейчас вдруг стало совсем не по себе. Николай Владимирович — натура увлекающаяся, и порой заносит его дальше разумного. Давненько держал себя в руках, а тут вот сорвался.

— Обязательно проследите, чтобы весь газ развеяло ветром, и только после этого снимайте противогаз. По-хорошему полчаса бы обождать после окончания реакции, но откуда у нас столько. — «Интересно, откуда столько познаний в массовом отравлении у нее?» уже совсем вяло удивился статский советник. — Ветрено сегодня, и только на это надежда. Дотрагивайтесь до всего только в перчатках, и вообще, лучше защитить кожу, хоть платками, хоть чем.

В подъехавшем экипаже Тюхтяев опознал практически всех, и еще раз защемило возле хребта дурное предчувствие — товарища военного министра с помощниками потравить тоже совсем бы нежелательно. Ксения первой натянула противогаз, перчатки и теперь только знаками показывала, что делать дальше. На нем лично замотала горло, проверила плотность прилегания маски и перекрестила. Что-то раньше такой растерянности у нее не было. Снарядила графа, проверила шеи у гостей, словно заботливая мать, и прытко скрылась в татищевском экипаже.