- Что у вас? Документы! - приказал лейтенант.

Петров и однофамилец подали свои паспорта. Лейтенант начал их листать, потом принялся сличать, задирая брови все выше и выше.

- Ну и ну-у!.. Вы что, близнецы? - поинтересовался он наконец, перейдя от сличения паспортов к сличению физиономий.

- Никак нет! - отрапортовал однофамилец. - Просто двоюродные братья. Его мать - мне тетка.

- Ага... ясно. Кто потерпевший?

- Да никто не потерпевший. Просто повздорили малость...

- А вы что молчите, гражданин?

- Я? - Петров страшно сконфузился. - Я.., в общем...

- Признаете, что нарушали общественный порядок?

- Признаем, - сказал однофамилец и пихнул Петрова в бок.

- Да, да, конечно..., - подтвердил Петров.

- Ну и отлично. Придется граждане Петровы уплатить штраф. Хулиганство мелкое - десять рублей.

- С обоих? - быстро уточнил однофамилец.

- С каждого.

- Но товарищ лейтенант...

- Гражданин Петров!

- Так я же только интересуюсь.

- Интересуйтесь молча.

- Займи червонец... Червонец есть? - прошипел однофамилец. Петров молча достал двадцать рублей, отдал лейтенанту, получил квитанцию, и они вместе с однофамильцем вышли на улицу.

- Ну что, Вадик? - почти нежно сказал однофамилец, обнимая Петрова за талию. - Что делать-то будем? К тебе подадимся, или ко мне? У тебя есть что выпить?

- Нет у меня ничего, - буркнул Петров.

- Тогда айда ко мне. Ты не бойся - у меня заначка есть. А бабка моя, она тихая. Иной раз и втроем завалимся, а она ничего. Пожурчит и отстанет. Так что?

Если бы неделю назад Петрову сказали, что он согласится поехать на квартиру к какому-то забулдыге с целью обмытая встречи, а перед, этим нарушит общественный порядок и будет оштрафован на десять (а фактически на двадцать) рублей, он бы не поверил. И тем не менее, на вопрос напарника сейчас он не ответил отказом. Просто не смог. То ли запас душевных сил истощился, то ли подействовали россказни однофамильца, то ли еще какие-то скрытые факторы...

События последних суток опустошили Петрова до дна морально и физически. Ему стало казаться, что над ним витает злой рок, потому что ничем иным он не мог объяснить себе происходящее. Петров и от природы был лишен того, что называется твердостью характера, а воспитание и общественное бытие не содействовали тому, чтобы он осозиад себя борцом. При том, что государство, в целом, всегда за что-то боролось, все его граждане не имели такой возможности, потому что все решения принимались без их участия. То есть цели и средства были определены заранее, а возникающие трудности и проблемы игнорировались по ходу дела...

В острых ситуациях Петров всегда пытался улизнуть, уклониться от направления главного удара судьбы и.тем самым,не обременять себя размышлениями, сомнениями и переживаниями, особенно неприятными из-за невозможности влиять на ход событий. Да и судьба до сего времени особенно не обращала на него внимания. Живет человек, никого не трогает - ну и пусть себе живет. Ясно. что он не боец, так зачем же мешать ему жить?..

Но вот сейчас, кажется, ее терпение истощилось. Петров знал, что беда не ходит в одиночку и ожидал новых напастей. Он попытался собраться с мыслями и чувствами, но ни те, ни другие ему не подчинялись.

"Боже мой! - Думал Петров, стоя на задней площадке автобуса. - Куда я еду? Зачем? И этот однофамилец... Как он мне надоел! Все время болтает чепуху... Но ведь в паспорте... Неужели я и он - один и тот же человек? Как это может - быть?.. Нет, этого не может быть!.. Потому что как же это может быть?!"

Автобус ехал долго и нудно. За это время Петров успел раза три продумать все свои мысли, но ни на одной так и не остановился окончательно. При всех своих недостатках Петров был сугубым материалистом, то есть в Бога не верил, в чертей - тоже, равно как в гороскопы, приметы и возможности, связанные с гипотетическими свойствами философского камня. А уж тем более не верил в переселение душ. Но в рамках материалистического мировоззрения. по крайней мере на сегодняшнем уровне его развития, он не находил объяснения фактам, имевшим быть.

Однофамилец Петрова в транспортном средстве чувствовал себя как дома. Он балагурил, передавал деньги на билеты, пробивал талоны, препирался с окружающими и никакого внутреннего дискомфорта, судя по всему, не испытывал.

Наконец, автобус остановился, Петрова вынесло набежавшей волной пассажиров, и он испытал неприятное чувство отчуждения, оказавшись среди людей, каждый из которых знал, куда и зачем он стремится, в то время, как сам Петров понятия не имел, зачем он здесь оказался. Однако напарник не дал ему времени на размышления, а схватил под мышку и повлек неведомо куда внутрь квартала, составленного из домов, как это принято теперь говорить, хрущевского типа. Текущие детали маршрута Петров не запомнил, но в конце концов они оказались на третьем этаже против двери квартиры за номером 66. Не хватало только одной шестерки, чтобы получилось то самое "число человеческое", о котором толкуется в последней книге Библии. И Петров, интересовавшийся первоисточниками, отметил это не без внутреннего сарказма.

Оказавшись против двери, напарник начал давить на кнопку звонка почти непрерывно, комментируя свои действия разного рода междометиями и хихиканьем.

- Ну, бабулька!.. А?.. Небось, закимарила. Сейчас мы ее (дзынь-д-р-р)... Глухая, как тетерев... Ну, вот же тебе (др-р-р)!

Когда терпение Петрова уже было на исходе, дверь отворилась. На пороге стояла бабка в платке и вязаной кофте.

- Явился! - забурчала она с ходу. - Нехристь окаянный! Вечно шляется дотемна, а потом явится... Опять дружков привел?

- Имею полное право, согласно конституции, - заявил однофамилец, снимая ботинки в тесном коридоре. - Заходи, чего стоишь? Петров зашел и тоже начал снимать обувь.

- А про водку в конституции ничего не написано? поинтересовалась бабка язвительно.

- Про водку там написано, что каждый человек имеет полное право удовлетворять свои потребности, но не имеет права, терять моральный облик.

- Чего?

- Облик, говорю, моральный! - заорал однофамилец так, что у Петрова в ухе зазвенело.

- Это у тебя моральный облик? Да у тебя, милок, облик такой, что вся харя лоснится...

- Ты, баб Нюся не ругайся, а готовь закусон. Сейчас сядем ладком, выпьем по маленькой, а там уж и за облик поговорить можно.

- Ирод ты окаянный, - заявила бабка и удалилась на кухню.

- Давай, проходи, - сказал однофамилец, - направо - там моя фатера, а слева бабкина. Еще тут студент живет. Тоже, вроде тебя, но поухватистей. И не пьет почти - на пятом курсе вечернего. Скоро кончит - будет начальником... БабНюся, а Витька дома?

- Нет его. Был - ушел кудысь. Придет...

- Садись вон на диван, а я пойду отдам распоряжения. Петров прошел в комнату и огляделся. Квартира, судя по всему, была трехкомнатная, а эта комната - проходная. Слева в углу стоял телевизор, возде него фикус в деревянном ящике, а еще левее - сервант, заполненный разнокалиберными плошками, рюмками и вазочками. Прямо

- окно. на окне кастрюли с... В общем, с растительностью чахлого вида. Справа, в углу, стол, заваленный книгами и общими тетрадями, рядом диван довоенного вида с валиками и полочкой под слоники. Сами слоники отсутствовали. Посреди комнаты на бесцветном протертом ковре располагался круглый стол под скатертью с бахромой. Запах стоял домашний, хотя и с примесью табака. Почти так же пахло и в квартире Петрова тогда, когда тетка еще была жива. И интерьер там, был похожий. Как, вероятно, и судьбы обитательниц квартир.

Петров подошел к столу, потрогал скатерть и осторожно сел на диван. Тот возмущенно заурчал. Петров хотел встать, но подумал о том, что диван опять начнет стонать, и решил не связываться.

Стол, между тем, понемногу заполнялся всякой снедью. Появилась селедочка с лучком, капустка, огурчики... Однофамилец сопровождал бабку из кухни с каждой тарелкой, отпуская замечания разной степени тонкости. Под конец он удалился в свою комнату и торжественно вынес оттуда заветную поллитровку. Увидев, как Петров поморщился, спросил участливо: