Замтийсские сказания
Часть 1: 12 гадких крайностей!
От похитительницы безделушек (дивное признание)
Это самое жуткое чтиво, к моей радости то довелось читать единожды. Поначалу даже подумала что это книжка с секретами, а затем размечталась о каком-то утаенном шифре, но приметив истину, тотчас взъелась на саму себя. Стибрила какие-то бредни 9 летней девочки, ну я и обозлилась, то правда пока одну ведьму не встретила, а после того как лишилась волос на голове, тотчас поверила и в мистику, но это позже, наверное, около 3 недель прошло с непутевой и чуждой для меня находки. Привычка сильнее нужды, а нужда свирепее самообладания, что же поделать? Гадкую на крайности книжицу у одного сони подобрала из заманчивого кармана, широкого да сердобольного разини, он явно не возражал, захрапев куда смехотворнее, откинул плечи назад и еще пуще расслабился. Если бы знала, как тот день обернется, уселась бы на велосипед и уехала в Жевару, там вроде есть чем поживиться. Этот премудрый Шаль мне надоел, одна проблема – билеты слишком дорогие на поезд, а из другого транспорта лишь воздушные шары, но поскольку боюсь высоты, этот вариант точно не для меня. Сказания эти, толи страшилки, толи сказки так понять и не смогла, толку наклеено на ржавые помыслы сверх меры, из тех мне только 4 понравились, я их в ливень вспоминаю, а он у нас на неделе по 2 раза идет, Шаль ведь город длинных и частых дождей, бескомпромиссных и отчаянных.
Мне такие никогда не рассказывали, в детстве помню болтовню о починке разного механического хлама, а после отцовская мастерская мелкого ремонта перешла ко мне, затем та развалилась, дела канули в пучину глубоких долгов, пришлось заложить квартиру, а с ней попала в чудный мир не скромной нищеты и бесконечной трусости.
Что та дамочка ведьма, даже не догадывалась, с виду обычная бабка, после того воскресения так и не могу прийти в обычные чувства. Понимаю, теперь даже немыслимая дребедень вполне способна предостеречь о страшных, гадких, подлых и немыслимых последствиях, только бы не похоронить желание в гущах надуманной, растрескавшейся ясности. Теперь хожу в шляпе, а ведь подумать не могла, что их носить буду, не любила никогда, а как же тут иначе, когда прокляли в момент. То произошло в сквере, дамочка изучала ценники на витрине магазина со сластями, в волосах ее чудилась заколка, невзначай я приблизилась, потянулась за ней, и на заманчивом итоге, та укусила за палец, затем дамочка повернулась, и гаркнула, а после небольшой навес шлепнулся на мою голову. Помню, как она поволочила в темный и безлюдный угол странной улицы, она была сильнее и свирепее, туфли меняли цветность, с волос начала стекать краска, кожа выцветала, мне чудом удалось убежать, едва сверху на ту вылили поварское месиво. Пожалуй, книгу, почему-то тонкую, перечитаю вновь, но не слишком скоро, вначале надо прийти в себя, ведь преследует странное, словно та из щелей в полу на меня смотрит по ночам, как бы так, ни вытеснить из ума суровую реальность. Все-таки завяжу с гадким делом, то продолжать опасно стало, это развязанное хобби приводит к жутким крайностям, лучше рисовать стану, например колдовскую жажду и прерванные участи.
Песнь Зувия и ее крепкая тайна.
Как то одно существо угодило в проклятый ров, оно барахталось в затхлых останках ротозеев, кровожадной грязи и издыхало от кричащих душ. Тому помог выбраться ленивый демон, он чудился послом нежити. Он махонькому существу наказал запомнить один напев, затем пройтись по селениям и начертить его слова на оградах, стенах домов, на что существо согласилось.
Римук начертил гнилыми кистями слова на земле, широко ухмыльнулся и дал их прочесть шальной рохле. Целый час Фаруда изучала причудливый текст, затем поблагодарив чужака внушающим обещанием, тотчас побежала чудно по тропинке к ближайшему селению скупых палачей, а демон вздохнул с облегчением, подошел ко рву, и замертво в него рухнул. Фаруда добравшись до селения, у ближайшей бани набрала угля и расписала словами все ее стены, затем улеглась у двери и уснула, видать от усталости. Утром гадкую мерзость изловили и сожгли в печи, ведь та людей начала кусать острыми зубами. Словам не предали значения и начали стирать, на это дело ушло около часа, пока трое скоблили ядовитые буквы, тщательно запомнили слова, и уже вечером из их уст начали исходить некоторые строки, поначалу, правда, невпопад.
Селение погибло за две недели, ведь никто тайны напева не знал, каждая из строк чего-то лишает, и что-то дает, а где-то возможность иную черпает. Последний из погибших умер в городке Нафтир, куда тот в страхе переселиться успел, узнал точные слова напева, записал их в блокноте и спрятал под входной дверью. Собственно прожил он всего неделю, затем его ограбили, чужаки нашли блокнот, а слова резво стали, вновь гулять по уголкам спокойного городка.
Звучат слова эти так:
– В тайну влезаешь ты лоскута гадкого Зувия Хуруса, окаянные дрязги жадных невзгод вбираешь в себя. – Прокаженная блажь моей сущности сожрет те времена, козни грез лихих сотрут твою жизнь, освободив меня. – Откупиться не сможешь, подчинишься тем страхам, губить придется других, это коли сумеешь, но если мукам откажешь, обозлишь и отравишь участи всех их. – Наследство мое – это кара иных, и то выберу я, а ты жуткой данью живи, горя не забывай, ищи дары чужака. – Истину ты не сотрешь, попытки останутся прахом, Зувий Хурус лишаю тебя чужой воли, обращаю затею твою сущим крахом, на веки возвращаю в пристанище боли, туда, где и жил.
Появившись на крыше, существо, походившее на мальчика, но с вишневой кожей, молочными глазами, седыми до плеч волосами, зеленными ногтями, каменными губами, что-то прикрикнуло, затем спрыгнуло на землю. Поскольку всюду валялись безымянные отсыревшие вещи, то он поднял нужного размера понравившиеся, и живо их напялил. Захотев подкрепиться, чужак тотчас поспешил в ближайшую лачугу, в красных шортах, серых носках, черных ботинках, зеленой майке, таинственный мальчишка уверенно двигался по окровавленной тропинке к белому домику.
Внутри как раз был мальчик, он жил с дедом, но того сейчас не было, он ушел в далекое селение навестить погибающую от какой-то напасти родственницу, а мальчик как раз доварил густые, пряные щи.
Распахнув дверь, Зувий прошел в дом, увидев незнакомца, тот не смутился, усевшись за столом тот начал ругать Охзума. Мальчик не понимал ни слова, он с рождения был глухонемым, лишь смотрел на страшного подростка и удивлялся его облику, этим деревянным бровям, минеральным ушам.
Тон налил порцию щей, отломил только что испеченного ржаного хлеба и отдал съестное болтливому чудику. Поставил угощение возле заостренных пальцев чужака, сам же сел рядом и тревожно стал наблюдать.
Зувий охотно набросился на пищу, словно тот не ел лет 10, этот не робкий знак существо расценило как жертвенный дар, на что тотчас взяло мальчика к себе в услужение, не смотря на то что Охзому то не пришлось по душе. Зувий использовал мальчика около недели, до тех пор, пока мальчик не отравил того тушеной картошкой с грибами, а на его брюхе следом вырезал знак искупления, самым острым ножом. Благодаря одной специи, которая лишила чудика возможности двигаться, мальчик смог в пасть ему напихать вещей с улицы, а после покинуть городок в спокойствии, впрочем, тот направился к деду.
Зувий лежал на полу и рыдал, его сердце было разбито. Он выжил, отыскал мальчика, изничтожил деда, обратив того в плесень, а Охзума забрал в лихой звук враждебной песни, наверняка чтобы наслаждаться ужасами треклятых мест, а заодно проучить неуступчивого мальчика.
Многие не знали что там внутри, даже будучи запертыми, между гнилой рекой безутешной трагедии росли два удаленных берега, и то за счет прибытия численных душ, полученных тел, помноженных участей, порабощенных страхов. Это крайняя дальность, ее еще в детстве выдумал Зувий, охотно прячась там от проблемных ошибок, ершистых страстей и истертых горестей. Там нет спокойствия, души стонут от мук, времени в край не попасть, правда бессильна, бремя жестоко, судьба не находит тех мест, идеалы пусты, смерть изворотлива, бытность враждебна, возможности скрыты, зато страхи смелы.
