___________

...А Люду опять носили на руках. Ей было так хорошо, спокойно, волшебно... как могло быть только во сне. И сейчас же, едва она это осознала, словно обухом по голове пришло воспоминание - ГДЕ, КОГДА и главное КТО её последний раз носил на руках... Весь сон как ветром сдуло - прям бери и вставай! Но и вставать со своей родной, хоть и общажной постели, имея легально, хоть и по дурному пробитую голову, в свой законный, хоть и не имеющий теперь смысла выходной, было не просто глупо, а глупо в квадрате n-ной степени. И открывать глаза Люда не стала.

"Проснулась, засоня?" - бодро приветствовала её малая.

"Я больная!" - буркнула в ответ Люда, по возможности сопроводив свою мысль богатой гаммой чувств. Проще всего получилось выразить собственное "как хочу, так и засоню", немного сложнее удалась сцена с общим смыслом "Если я встану, то ты ляжешь!" - Люда так старалась, что пропустила Миклухино ехидненькое:

"А кто у нас е-е-есть..."

"Где - есть?.. Кого - есть?.." - всполошилась она, но Миклуха многозначительно сделала вид, что её самой тут нет и никогда не было.

Люда удивилась, завозилась, переворачиваясь на другой бок, и с чистой совестью собралась вернуться в сон. Не тут-то было!

- Э-эй... Люськи-и-ин... - влез туда въедливый голосок подруги. - Встава-а-ай. К тебе пришли-и-и.

- Я больная! - хрипло выдавила Люда уже отработанную версию. - А ещё головой ударенная и злая с утра. Если шо, мне ничего не будет...

Юлька хихикнула, но отвечать не стала, что само по себе было подозрительно. Вдохнув поглубже, Люда открыла глаза с целью убить-зарезать любого и... всё обратно выдохнула. У кровати, смущённо улыбаясь, стоял Лёшка и пытался сохранить остатки мужского достоинства. Потому что трудно парню сохранять достоинство под многозначительное девичье хихиканье за спиной.

- Лёш! Выйди-ка на минутку, - попросила Люда, не меняя позы, - у меня тут два дела будет...

- Почему два? - удивился тот, явно ожидавший чего-то другого.

- Ну, одеться тоже надо... - тем же тоном пояснила Люда и вернула подруге многозначительный взгляд.

Юлька сразу посерьёзнела и понимающе поджала губы. Лёшка проследил за их переглядками, страдальчески возвёл очи горе и молча вышел.

Вслед за ним с визгом вылетела Юлька...

Когда минут через десять все формальности были утрясены - Люда одета и умыта, Юлька прощена, а еда вынута из холодильника - Лёшка был водворён обратно в комнату.

- Ты завтракать будешь? - деловито спросила Люда.

Она кромсала хлеб на бутерброды и как раз задумалась, сколько этого всего должно быть. Вопрос был исключительно для поддержания беседы, но и он застал Лёшку врасплох. До этого, тот тихо сидел в углу и, пока девчонки хозяйничали, изображал предмет мебели, а тут вдруг оказалось, что надо что-то отвечать и вообще - оправдывать своё присутствие.

С оправданием у Лёшки была настоящая катастрофа. С тех пор, как он донёс... довёз... в общем, доставил Люду с карьера в больницу, то уже практически не отходил от неё. Он дожидался, пока заштопают и забинтуют её многострадальную голову в травмпункте. Он брал у врача больничный и выслушивал напутственное "отдыхать и гулять на свежем воздухе!". Он оттранспортировал её домой на служебном "бобике" и под ручку довёл до комнаты. А на следующий день явился с утра пораньше и, со словами "В портрете - зеркало души!", торжественно вручил оторопевшей Люде некий конверт, едва приоткрыв который, та засмущалась и покраснела. Достопамятную "фотожабу" Люда быстренько убрала с глаз долой... а Лёшка остался. И вот уже второй день являлся к ним в общагу как на дежурство, молча но решительно забив место, которое раньше безраздельно принадлежало Юльке. Больше ничего не объясняя и никак не оправдывая своё внезапно прорезавшееся внимание. Пришёл - ну и пришёл... сидит - ну и пусть сидит... ходит следом - пускай себе ходит. Если бы не пробитая голова, Люду это бы сильно раздражало, но пока голова дошла до нужной кондиции, всё устаканилось само собой - Лёшка уже стал привычным интерьером и даже Юлечка ничего не имела против. Причём, "не против" - это ещё мягко сказано!

Она вообще страшно серьёзно отнеслась к появлению у подруги собственного парня и с раздражающим вниманием следила, чтобы тот, часом, не "потерялся" обратно. Гораздо больше самой Люды. Если та старательно сохраняла нейтралитет, то Юлька уже всё за них решила - осталось только произнести сакраментальное "Поцелуйтесь, дети мои!" и прослезиться от умиления. На прогулках именно она оборачивалась, тормозя Люду: "Ой подожди, Лёшик отстал!" и укоризненно смотрела на подругу, когда та бурчала: "Не маленький, не потеряется..." Именно она каждый раз, этак ненавязчиво, приглашала: "А не пора ли поесть! Лёшик, ты с нами?", потому что Люда чисто из вредности норовила забыть или про "своего" Лёшку, или вообще про еду. И вот настал час, когда Люда её опередила! Шишкой на затылке ощущая восхищённый Юлькин взгляд, она тем же деловым тоном уточнила:

- Так будешь?

- Ну... - замялся Лёшка и смущённо улыбнулся: - Уже и не завтрак как бы...

Вот, что с ним делать?! И бить вроде не за что... но как же хочется! Видимо, это стало очень заметно, потому что Миклуха с Юлькой на пару бросились спасать положение.

- Да ка-а-анешна делать, что ты спрашиваешь!

"Лю, а полдвенадцатого - это ранний обед, или поздний завтрак?"

Люда поторопилась спрятать улыбку, словно срочно занявшись бутербродами - желание побить Лёшку, будучи сразу не реализованным, проходило на удивление быстро.

- Да мне объедать вас, как бы, не хотелось...

...И так же быстро могло вернуться.

- Садись уже, - проговорила Люда с таким выражением, чтобы сразу стало понятно - убогих они, так и быть, покормят.

Подруга укоризненно на неё посмотрела - мол, вот ведь жадина! - и плюхнулась на табуретку. Лёшка благоразумно от дальнейших препирательств воздержался и тоже подсел. Можно было начинать застолье. Но едва все примостились, как Юлька громко ойкнула, заставив остальных вздрогнуть от неожиданности, и унеслась в кухню за чайником, а Люда так же неожиданно обнаружила себя во главе стола. Поняв, что её оставили за хозяйку, и пронявшись ответственностью, она демонстративно взяла бутерброд, крупно откусила и стала так же демонстративно жевать. Ободрённый её примером, Лёшка тоже наклонился над столом.

"Спорим, возьмёт во-о-он тот - самый маленький?" - сейчас же влезла малая.

"Кто спорит, тот штаны распорет..." - заартачилась Люда.

"Мам, ну серьёзно!.."

Лёшка решился, наконец, протянул руку и взял огрызок горбушки, который Люда и намазала-то исключительно из любви к искусству.

"Ну Лю! Так нечестно! - обиделась Миклуха. - Я бы выиграла, а ты!.."

Люда хихикнула, но при этом неосторожно вдохнула и, конечно, закашлялась. Лёшка испуганно замер, не донеся до рта даже ту несчастную корку.

- Ты чё? - чуть приподнялся он, явно с целью помочь. Люда едва представила, как сейчас её будут сочувственно лупить по спине уже не Юлькиной шкодливой лапкой, а крепкой мужской лапищей, и заторопилась.

- Не-не... ничё... Ты ешь! - частью прокашляла, частью промахала она руками под злорадное Миклухино: "Ага-а-а! Кто не спорит, того жизнь накажет!" Слава богу, хоть Лёшка оказался товарищем скромным и сразу послушался. Не то, что "некоторые", которым мало сказать - надо ещё пинком добавить!