Воскресенье, 22 [мая]. — В это утро пришла новая идея о вечном движении, самая простая, самая простая, чрезвычайно легко осуществимая, так что соблазняет, не сделать ли самому модель. Об этом после, теперь ложусь. Слава богу, который дал мне эту идею.

(Писано 23-го, в 10 утра.) — Вчера, в воскресенье утром 22 мая, проснувшись около 7Ѵг час., я лежал еще на постели с полчаса,

Воздух. Вода.

до 8 или 8Ѵ4, думая без большого внимания или интереса о том, о другом, о себе, конечно, более всего, поэтому и о своем значении, поэтому и о своем изобретении— perpetuum mobile. Вдруг вздумалось: боже мой, да ведь сущ

Сосуд с водой ность в том, что на одной стороне оси облегчены водою, на другой нет, колесо; поэтому лучше всего вместо этих подвижных поршней и т. д. сделать просто плотные массы, только сделать так, чтоб по одной стороне оси были они в воде, по другой в воздухе, так (см. чертеж), т.-е. сделать сосуд, в котором в одной стороне прорезка, герметически приноровленная к тем спицам и массам, которые будут входить в нее, так, чтоб они входили, вода не могла выходить из сосуда этою прорезкою, — это вещь весьма легкая, потому что так делается в_у атмосферической железной дороге, что поршень проходит, воздух не проходит, это будет так: края прорезки будут раздвигаться при давлении спицы и массы, сделанной чечевицеобразно, как маятник, и сходиться снова, когда (продолжаю 4 июня в ЮѴ2 час. вечера) спица и чечевица пройдет. После вздумал, что лучше делать, т.-е. выгоднее при одном диаметре, не отдельные чечевицы, а колесо со сплошным ободом; после расчел, что еще лучше делать колесо совершенно сплошное, круг, диск, без спиц, без прорезок. Только мысль: «что, как это не будет вертеться?» Но это вздор, ясно, это так только говорит неверующая и невежественная натура. Итак, жернов деревянный лучше всего входит ъ прорезку ванны или котла или кадки с перпендикулярными стенками; эта прорезка герметически прилажена к ширине и длине входящего в нее пояса круга (полукруга), так что вода не выливается, т.-е. не тратится и своим трением при выливании не мешает движению колеса. Я не отчаиваюсь в скором времени устроить эту машину, потому что это слишком просто и может стать весьма недорого, можно сделать в 2–3 р. сер. — ах, если бы было можно!

Во вторник и среду готовился, но во вторник больше читал «Отеч. записки» и XII т. Беккера; собственно готовился в среду, читал теперь Кюнера о глаголах все.

26-го [мая], четверг. — Экзаменовался последним, хорошо, ошибку сделал только одну — сделал от У. ріѵсо (перемешал его в уме с хратго), прошедшее изъявительное страдательного [залога] как должно, а в неокончательном не как должно, как зртр&аі как-то у меня сказалась, хотя для самого ясно было бы, если б не непонятное затмение ума, которое, однако, сначала послужило в пользу. заставив не задумавшись сказать, как это будет в изъявительном наклонении. Везде пять, кроме LrpenecKoroJ.

Да, во вторник 24-го был у Булычева, дожидался с час, пока он просматривал старое. Лакей сказал, провел в кабинет. Как сели, я сказал: «Я перейду, если вам не будет стеснительно, а для меня все равно это, но только если останусь и когда вы воротитесь, а то не стоит только на то время, когда вы на даче». Он сказал: «Ну, так подумаем, а теперь пока 30 р. сер.». Я говорю: «Пожалуй». — «А мы увидимся через две недели, я буду в Сенате». Как теперь у меня еще почти ничего не готово, я решился не быть, а буду в следующий вторник. Мне показалось, что он недоволен моим тоном, или как это сказать, и я решился поговорить с Срезневским.

28-го мая, суббота. — Получил письмо, где говорят: «Если не устроятся дела, приезжай» ¹⁵³. Это не так хорошо, потому что как оставить Вас. Петр.? Решился переговорить с Срезневским, Булычевым, порекомендовать Булычеву Вас. Петр., так, чтобы он не через меня, а прямо относился к нему, но этого всего не будет. Почти решился ехать, но. не знал, как быть с Вас. Петр., поэтому, когда в воскресенье вечером пришел, чтоб в понедельник видеться с Срезневским, пошел к нему. Он проводил меня к Ал. Фед., которого не было дома, и мы начали говорить. Говорили, говорили, он говорит: «Не деньги, это пустое, а главное, — я не знаю, как буду не видеться с вами, — теперь, когда не вижусь неделю, и то не знаю, как провожу, ее, а то целых два месяца». Я сказал ему, что приеду в конце июля. После, разумеется, говорили, говорили все более и более. Он спросил моего мнения о мне. Я говорил, говорил, наконец, сказал, за что я себя считаю, как необыкновенно высоко себя ставлю, считаю себя призванным к необыкновенным переворотам, и сказал ему, что считаю себя изобретателем машины, которая сама собою движется. Он говорит: «Во-первых, это, может быть, невозможно, во-вторых, мир более нуждается в освобождении от нравственного ига и предрассудков, чем от материального труда и нужд; более нужнее развить сердце, нравственность, ум, чем освободить от материального труда». И говорил мне, чтобы я был вторым спасителем, о чем он не раз и раньше намекал. Я не стал ни слова возражать почти против этих слов, однако не в виде возражения, а так, чтобы разговор не возвращался к вопросу о том, что важнее теперь, проповедывание нравственности и любви к человечеству или изгнание материальной бедности, нужды и т. д., — сказал: «Да много ли успехов принесло учение этого существа, которое проповедывало нравственность и любовь? Вот 18 веков, а тн учения и не думали еще входить в жизнь». И тут, хотя я этого не сказал и говорил немного, а более молчал, а говорил он, тут 3 меня более, чем прежде, ясно явилась мысль, что Иисус Хрис-

тос, может быть, пе так делал, как можно было. т.-е. contradic-tio in adjecto [134], бог, который может освободить человека. от физических нужд, должен был раньше это сделать, а не проповеды-вать нравственность и любовь, не давши средств освободиться от того, что делает невозможным освобождение от порока, невежества, преступления и эгоизма.

После пришел Чернявский, и Вас. Петр. ушел. Мне было, конечно, неприятно, что я сказал о своей идее, об этом изобретении, потому что и он, во-первых, не верит, смешно, а, во-вторых, считает это ненужным. Что за глупость говорить о чем не следует. Все-таки не слишком жалею, потому что ведь он никому более не может сказать. Конечно, я сказал только потому, что думал, что он поймет всю важность этого и не отвергнет возможности, а он — это ничего, что отвергает возможность, главное — не в, идит важности этого, и, конечно, я не сказал бы, не проболтался бы, если б не сделалось нового переворота в этой идее за три-четыре дня, переворота, но которому я думаю не ныне-завтра видеть эту машину в моих руках. В среду, между прочим, перед Грефе экзаменом, или, может быть, в понедельник, я несколько часов провел в том, что старался сделать круг и провернуть его посредине так, чтобы он не перетягивался ни которою стороною, и отыскивал, нельзя ли как устроить тот сосуд, в который он должен входить. Когда не нашел такого сосуда, да и увидел, что не смогу прорезать так, чтобы вода не уходила, стал смотреть на падение воды из пруда [135], нельзя ли там сделать — провернул пробку, и тоже пробовал, держа ее на игле, но не мог сделать сосуда, поэтому не была она одною половиною в воде, и вода течением своим иногда заставляла ее вертеться наоборот того, как следовало бы.

Итак, я проболтался и хотел, если бы можно, поправиться, сказать, что это я говорил так, но чувствовал тогда и чувствую теперь, что разуверить его нельзя и что говорено это было в слишком серьезном разговоре и слишком серьезным тоном.

Итак, 30-го увидел Срезневского. Тот сказал, чтоб я поговорил сам с ним об этом, потому что Срезневский в самом деле как же может с ним увидеться! — Хорошо; я зашел, во вторник будет, я пришел домой. Во вторник получил деньги на проезд 75 р., был в Сенате, не застал Булычева, был в конторе дилижансов с намерением взять билет, — сказали, что рано; я решился подождать до четверга, не будет ли чего, напр., может быть, будет гіопутчик, пошел домой, и когда пришел, спал и читал «Две Дианы» ¹⁵⁴ до 9, после до часу почти готовился к Фишеру, всего не более 7 часов читал я его записки. В среду взял 50 р. сер. с собою, отправился, сам не зная, что будет, но в намерении ехать — только Вас. Петр, затруднял, как тут быть. Хорошо. (Так как теперь половина 12-го, то перестаю писать.)