25- го [февраля].— В университете, когда дожидался у XI ауди тории, Славинский сказал, что у Иванова в кондитерской все журналы французские, между прочим и «National»--Это мне было любопытно и я захотел быть как можно скорее и в самом деле был в тот же день. Когда шел от Устрялова, остановил Срезневский, который стоял у окна с Корелкиным, и сказал, что он считает нас с ним решительно равными (это мне было приятно, что сравнивает, несмотря на то, что он получил медаль за сочинение для Срезневского) и что Мейендорф, студент 2-го курса, который хочет воспитываться в Берлине, хочет приготовляться к его экзамену и на-днях спросил у него, с кем ему приготовляться, что он равно смотрит на нас обоих и что уж как мы там знаем, пусть устраиваем между собою это дело. Это меня порадовало — во-первых, мнение Срезневского, что он не забыл обо мне и думает, что я помогу заниматься, хотя я у него ни разу не был; во-вторых, — может быть, Корелкин и уступит мне, и будут деньги, которые можно будет [отдавать] Василию Петровичу. Ныне утром пришло в голову, что легко может быть, что Мейендорф поговорит об этом с Ворониным, а этот скорее должен будет указать на меня, чем на Корелкина. Как мы ушли с Корелкиным от Срезневского, я сказал ему: «Если вы отказываетесь, я очень рад» (он раньше уже сказал, что не знает, можно ли будет, потому что слишком много времени на это; я сказал, что нет, я так с удовольствием; но, конечно, это сказал он так и не откажется, — однако, не знаю как). Вообще, если он обнаружит желание, я ему уступлю, потому что не хочу связываться и переспоривать.

Из университета когда пришел, дожидался Василия Петр. — не пришел. Я захотел зараз побывать у Ал. Фед., Иванова и Ханы-кова, к которому давно собираюсь. Взял «Debats», Гегеля и «Отеч. записки» № 2 за прошлый год, отнес к Ал. Фед., которого застал против желания дома, должен был просидеть до 8. Оттуда к Иванову, где более двух часов читал различные газеты и нашел, что у него бывать лучше, чем у Вольфа, потому что есть и «Presse», и менее людей, так что свободно, да и больше журналов, которые стоит читать. В Берлинском Собрании в первый раз 169 против 148 приняли Geschäftsordnung- предложенный правою стороною; итак, и здесь торжество реакции! что-то будет? — Мне это было несколько неприятно — что делать. Выпил кофе — хуже, чем где-нибудь, т.-е. менее сахару и хуже хлеб. Читал «Journal pou-rire» — довольно хорошо (тот №, где Les defenseurs de Іа Re publique [127] [128], как Бюжо изображен в виде старухи и подписано; «Это не маршал, а повитуха, которая не умеет держать язык за зубами»). Воротясь, прочитал «Debats» 16 февраля, которые взял у Ал. Фед. и которые должен отдать Вас. Петр., который, надеюсь, придет ныне.

Любиньке велели вчера сидеть на постели, чтобы не простуживать ног. Бог знает, выздоровеет ли она. Мне, однако, нисколько ее не жаль, кроме той жалости, которая вообще входит невольно в душу, когда видишь существо страдающее или хотя просто недовольное своим положением. Теперь они нуждаются в деньгах, у меня тоже почти нет (всего 30 к. сер.); они перебиваются; конечно, без затруднений, но не знаю, едва ли Ив. Гр. не должен будет взять их у Яхонтова или кого другого.

О Иванове: к Вольфу буду с этого времени заходить только но дороге, когда захожу, а когда нарочно пойду, то к нему, потому что это не дальше, чем Вольф, а газет больше и есть «Revue d. d. Mondes» и проч. — Теперь написано у меня 17 страниц о Жозефине, остается белых три, а из того, что переписываю, из черновой переписал почти 5 страниц, так что остается почти только последняя страница, написанная только вполовину и почти конченная, и этот рассказ Жозефины. Если Вас. Петр, получит довольно много денег, так что ему не нужно будет, то едва ли отошлю эту статью в «Современник», а оставлю так до времени, а может быть и весьма надолго, так что если пошлю, то только для того, чтобы получить деньги за нее, а не из стремлении к известности.

Не знаю, кажется, меня будет беспокоить экзамен Грефе, потому что я ведь год не был у него и теперь еле начинаю бывать, но много трусить не буду.

(Писано у Фрейтага 4 марта.) — В суббогу и і университета и из дома в 6, когда не пришел Вас. Петр, (нс знаю, однако, дожидался ли я его, — кажется, что так), пошел к I Іпапому, где до 7, снова пил чай. В 7 час. к Ханыкову, который дал l’Vncrbach’s Das Wesen des Christenthums. Когда я брал и шел домой, у меня было несколько раздумья, чтб выйдет из этой книги, когда я ее прочитаю, — убеждусь ли я решительно в том, что говорит он, или нет; но была какая-то мысль, что я останусь почти с прежними убеждениями, т.-е. что прежние веровании решительно не годятся, а сущность только справедлива в нашей религии, т.-е. личный бог, возможность и действительность откровения, — но толкование церковью этого откровения решительно негодно; однако и эти убеждения в личности бога, божественности христианства непосредственной и особенной, а не просто естественной, все это весьма шатко в голове. Когда пришел, прочитал вечером н утром сегодня введение — весьма понравилось своим благородством, прямотой, откровенностью, резкостью — человек недюжинный, с убеждениями. После прочитал еще несколько страниц, и теперь убеждение такое, что это так: человек всегда воображал сеос (юга человечески, по своим собственным понятиям о себе, как самого лучшего абсолютного человека, но что ж это доказывает? Только то, что человек все вообще представляет как себя, а что бог, решительно так, отдельное лицо. Например, Раев думает обо мне по себе, я о Гете и Гоголе по себе, и собственно в моем воображении под этими именами являются не Гете и Гоголь, а и сам же, мои же собственные понятия о них, т.-е. обо мне, а не они; но они тем не менее решительна не зависят от моего существа и моей сущности, у которых решительно другая сущность, другой характер и образ воззрения, чем у меня, но которые я представляю > себе не в их истинном свете и виде, а как отражения моей суш ности. Но я прочитал еще всего 8—10 страниц и может быть мое убеждение изменится; а то все читал «Debats», чтобы, когда придет Вас. Петр., [были] готовы. Он был вечером, по по взял, потому что должен был быть у Федора Афанасьевича, у которого умер сын (это к 25, субботе), на похоронах; приглашал меня туда, я не согласился, собственно потому, что не хотелось бывать в чужом доме, где собственно я незнаком, и потому, что как-то стал я дик, да и об одежде пришло в голову, но слабо, что скверная. Хочу быть во вторник.

(Продолжение 26-гб.) Писал Жозефину вечером. Читал и «De-bats».

27-го [февраля], воскресенье. — Был у Олимпа Як., чтобы спра-

виться об ассигнациях, и в самом деле он уже справился — как: он мил. Оттуда снова к Иванову, где пил чай. Пришел домой и ждал Вас. Петр, после обеда, потому что был у Федора Афанасьевича.

28 февраля. — Был у Вольфа, где пил кофе. Вечером писал Жозефину и почти дописал, так что оставались только прибавления от моего лица, что следствия из этого ясны и что это решительно правда, и начал перечитывать, чтобы поправить, где описки. Любинька сказывала, что был Ал. Фед., что нездоров и велел присылать меня, как приду; я и думал, что болен, но более думал, что это ему так показалось. (Нет, ошибся, смешал понедельник со втооником, оставалось еще много, это почти кончил, то — во вторник.)

Колебался раньше, а теперь решил читать Никитенке на лекции свою статью о воспитании, пропуская только лирические места в введении о распространении убеждений, о слабости моих сил и проч., потому что в чтении перед пятью человеками они неуместны. Но Никитенко принес свою программу и сам толковал о словесности и ее преподавании, по большей части, что было говорено в первой лекции первого курса. Мне было довольно скучно. Должно сказать, что, переписывая Жозефину, я образовал привычку ходить в университет раньше времени и писать в аудитории пустой.