(ß), т.-е. объяснения и примечания, большею частью понятны — да я не решительно еще приготовлен к этому чтению, — где он говорит о частных применениях, т.-е. в этих короткими строками напечатанных прибавлениях и проч. и Zusätze [111], там кажется более занимательности. — Что это такое? практичность ума или еще незрелость, то, что не могу еще свободно жить в этих общих областях решительно неприложенного, абсолютного, и нужны приложения?

Теперь пришел Терсинский и начинаю читать «Debat^», дожидаясь Вас. Петр., который, думаю, придет слишком поздно, т.-е. позже, чем желал бы я. Теперь 4 ч. 5 м.

(Писано у Фрейтага.) — Вас. Петр, пришел в 5 или 5³/4 и просидел до 8, потому что должен был подождать чаю, хотя хотел уйти раньше. Поэтому уж у Райковского не был я; существенно это произошло оттого, что и раньше уж сомневался, не пойти ли лучше завтра, т.-е. ныне от Ворониных по дороге; так и сделалось, что решился так идти. Он был у Сидонского, но не мог ничего сказать, потому что у него сидел кто-то, и поэтому будет в субботу. А теперь зашел от Залемана; семейством их он весьма был доволен, особенно матерью. Я, как вздумал за несколько дней, спросил его, будет ли держать он теперь экзамен; чтобы напомнить ему об этом, и он сказал, что нет‘, т.-е. решительно бросил об этом думать, — теперь, может быть, что в самом деле он снова начнет думать об этом и будет держать, если до того времени ничего не случится. Он сказал, что решительно предоставляет себя на волю судьбы, и выразил это так решительно, что даже мне, который решительно то же делаю с собою и держусь этого мнения относительно участи других, что не они, а обстоятельства управляют всегда, но все-таки даже и мне показалось это как-то уж слишком laissez passer[112] — самооставлением, самопокиданием, почти отчаянием. Сказал еще на мой вопрос, о чем он теперь думает, что и теперь ни о чем, да и обыкновенно ни о чем не думает, когда с людьми, напр., когда с Над. Ег. сидит — обыкновенно ни о чем. Это высказал так снова выразительно, что я решительно в этом убедился, — снова повторил, что никак не может привыкнуть к своему новому положению, к Над. Ег. и проч., что тесть решительно сердится, что никогда не бывает у него, и хочет не велеть ей бывать у него, если Вас. Петр, не побывает. Я уговаривал, чтобы побывал, но он не согласился, говорил, что ждет письма от своих, имеет предчувствие, что получит это письмо, и что до этого времени предчувствия эти его не обманывали. — И провел я это время с ним с удовольствием.

28 [января]. — Всего теперь прочитал я до 2-го отдела у Гегеля, до Moralität[113]. Особенного ничего не вижу, т.-е. что в подробностях везде, мне кажется, он раб настоящего положения вещей, настоящего устройства общества, так что даже не решается отвергать смертной казни и проч.; так или выводы его робки, или в самом деле общее начало как-то плохо объясняет нам, что и как должно быть вместо того, что теперь есть — ведь Фихте пришел же к обоготворению настоящего порядка вещей, — но несколько, однако, мало, замечаю логическую силу; главное то, что его характер, т.-е. самого Гегеля, не знает этой философии — удаление от бурных преобразований, от мечтательных дум об усовершенствованиях, die zarte Schonung des Bestehenden [114].

Ныне Куторги не будет, поэтому пойду домой, оттуда к Ворониным, оттуда к Райковскому. — Что-то будет у него? Не жду я прияткого ответа; думаю, что то, что он говорил, более от надежды получить самый перевод, чем от того, что уже получил, — но все-таки.

Напишу что-нибудь о тех идеях, которые пришли мне в голову. Напр., что история разлагается на повествование о действиях, происшествиях и состояниях, положениях народа и известных классов, — что до этого времени, кажется, не было достаточно ясно сознаваемо, хотя отчасти уже есть в исторических трудах, но недостаточно постоянно и хорошо проведено в практике (в теории не делают хорошо и ясно этого различия) относительно состояний, положений жизни, а между тем, эти части равно обе существенны, и если уж которая из [них] важнее, то, конечно, состояния; итак, дело истории всегда связывать между собой эти две части и показывать, как из состояния рождались стремления и действия, как действия и события вели народ или часть его от одного состояния и положения в. другое (вот сижу и думаю, что еще мне вздумалось, а две или три мысли были, которые имеют для моего развития и взгляда некоторую важность).

В эти дни, как прочитал Губера перевод, большею частью все пел: «Как негодница мать убила меня, как отец, старый плут, съел родное дитя, как малютка сестра кости в яму снесла и как стала потом вольной пташечкой я. Взвейся, пташка моя!»¹²⁷ — Пел также, но гораздо раньше оставил и менее пел, песню под липой, особенно последний куплет: «Нельзя нам, бедным, верить вам, вы часто так клялися нам, а все-таки смеялись. Но он ей шепчет на ушко и из-под липы далеко — юхге, юхге, юхгейза, гейза, ге — все крики раздавались». — И мне казал^чГо, что для этой песни голос мой лучше, чем для другой.

("//Vs утра, воскресенье 30-го.) — Из университета, т.-е. от Устрялова (на лекции у Фрейтага услышал, что попечителя [назначают] сенатором в Москву, вместо него Кочубей, что, конечно» меня весьма обрадовало, но живой радости нисколько не почувствовал от этого) домой, где читал Гегеля. — От Ворониных к Райковскому, его не было дома, поэтому в Пассаж.

Да, из университета пошел к Вольфу; там известия от 26–29 января привели меня в такой восторг, в каком я давно не бывал и какой можно сравнить с тем, с каким я читал Люксембургские рассуждения. Итак, думал я, или падение министерства, или новая революция — последнее мне больше нравилось, потому что власть, думал я, перейдет к Ледрю Роллену, это было бы чудесно ¹²⁸; и в таком радостном расположении духа пробыл я и у Ворониных. В Пассаже, прочитавши, что все утихло, охладел снова, но и теперь снова заинтересован много, все равно как в начале ноября борением Прусского Собрания с министерством.

В Пассаже выпил кофе (во второй раз) и оттуда пошел к Ал. Фед., у которого просидел не решительно без скуки, но ничего, до 12 час. Главным образом просидел потому, что хотелось отплатить ему за то, что он старается так доставать мне книги, напр., теперь достал Альманах democrat. et social от Венедиктова, которого я у него видел; здесь я увидел в первый раз портрет Жорж-Занда — мне чрезвычайно понравилось лицо, хотя, может быть, оттого, что я уже расположен дивиться хорошим людям. В этот вечер, идя домой, и в субботу утром до 10 прочитал всю эту книжку. Кроме статьи Ламне Question du travail ничего нет решительно хорошего, кроме, разве, последних страниц, которые — выписка из Прудона.

29 [января]. — У-Фрейтага не был; прочитавши книжку, вздумал срисовать сквозь прозрачную бумагу портреты, которые в ней, и довольно порядочно (т.-е. гадко) вышел Фурье, Барбес скверно, я и бросил; на другой день снова рисовал, но Фурье вы-шел, может быть, хуже, а Ж. Занд совершенно не вышла, поэтому снова оставил; жаль бумаги, а то занялся бы, это помогло бы мне выучиться рисовать, может быть, — верно займусь, только не теперь, а когда будет время. Идя из университета вместе с Славин-ским, зашел в Пассаж — там Вас. Петр. Славинский пошел к булочнице, я с Вас. Петр, в кондитерскую, посиделр до 4¹/г, когда ему [было] нужно к Сидонскому. Сидонский, как после он сказал мне, сказал — «подумаем» (насчет работы). Уговорились, что он оттуда ко мне, и зашел в 5 час., просидел до 7²/з, и под конец я-таки прочитал ему об эгоизме Гете, почти все, кроме истории с Лили, которую мне было совестно читать, чтоб не показаться сентиментальным, поэтому два последние листика, т.-е. один только последний, да и то не весь, а о подражателе Тьеру, т.-е. Иване Вас. и великих людях, что они негодяи — последнее уж я сам начал читать, когда уж собрался к Залеману. Мне было, конечно, совестно читать, но ничего все-таки, ведь последнюю статью сам вызвался прочитать. У Залемана все время мы играли в шахматы с Владимиром, и когда пришла мать, которой не было дома, Вас. Петр, ушел с нею. Я играл гораздо лучше Залемана, т.-е. он ничего почти не может сообразить — оказывается туповат, хотя я убедился, что и я играю еще хуже, чем я думал, потому что ровно ничего не вижу, что готовится мне и что я должен делать. Взял у него по его предложению книгу Петрова о шахматах, дома увидел, что это только одна практика, т.-е. три последние части, а теории, которая больше принесла бы пользы, т.-е. первых двух частей, нет. Все-таки, как пришел домой, разыграл одну игру, и ныне утром некоторые задачи. Проводил оттуда Вас. Петр, до Самбурских, дорогою говорили о различных вещах.