Потом, когда пили чай (после первой кадрили; вторую я должен был танцовать с ней), мы ходили несколько времени по зале вместе, — она подошла сказать мне, что скоро будет и моя очередь отправиться к Анне Кирилловне на испытание — она поочередно вводит к ней молодых людей. — «Не думайте, чтоб это было для меня особенно скучно. Я вам говорю правду, что для меня всякий разговор потерял свой интерес, кроме разговора с вами. Если говорить не с вами, то для меня решительно все равно — говорить ли с Анной Кирилловной, Кат. Ник., Вас. Дим., Кат. Матв. — решительно все равно». Я сказал, что принес свой прежний дневник, петербургский, прочитать ей несколько мест о том, как я жил в Петербурге. — «Я не могу прочитать его?» — «Нет, он так мною написан, что его нельзя разобрать». — «Ах, как это дурно. Зачем же вы принесли? Вы и так можете рассказать». — «Для того, чтобы вы не могли усомниться в том, что я буду читать правду». — «Я и так поверю». — «Я отыскал там романтическое место, — об одном вечере, на котором я был». — «О, если ваши воспоминания ограничиваются только этим, то нечего о них беспокоиться». — «Вы меня сильно огорчили, О. С., во вторник, когда я был у вас на минуту: вы сказали, чтоб я оставался до конца июня для Венедикта, — неужели вам это кажется важнее?» — «Но ведь вы сказали, что этр дело устроится и тогда, если вы уедете? Конечно, это мне кажется важнее, потому что ведь все равно, когда вы ни уедете, вы не воротитесь от этого раньше?» — «Нет, все-таки это ускорит мой приезд». И она отвела меня к Ан. Кир. — «Но сейчас начнут танцовать, я должен танцовать с вами эту кадриль?» — «Все равно, протанцуете четвертую». — «Да будет ли четвертая?»— «Конечно, будет». — Четвертой не было, и я не танцо-вал с нею в этот вечер, но это для меня нисколько не прискорбно, потому что мы с ней теперь обходимся как жених с невестой, как друзья, уверенные друг в друге, которым не нужно мелкой расчетливости в внимательности и любезности для того, чтобы понимать привязанность друг к другу.
Я отправился к Анне Кирилловне. Она говорила о том, что иные девицы бойки весьма, о том, что Ел. Вас. кажется выходит замуж неохотно. Я, чтоб угодить ей, говорил, что ведь, конечно, принудить бог знает как, но и на собственный выбор девицы часто нельзя положиться. Она расспрашивала меня о Пасхаловой, я говорил много и оправдывал ее. Наконец — я просидел минут 25— Кат. Матв. пришла вызвать меня танцовать третью кадриль. Тут-то мы говорили о том, что О. С. не кокетка и не занята собою.
После этого, через несколько времени, я говорил минуты две с О. С., после того, как Вас. Дим. сказал мне о том, как мать не любит ее до того, что не хотела отдать ее за Персидского: «О. С., а если ваши не согласятся, чтобы вы вышли за меня?» — «Кто ж? Разве один папенька». — «А Анна Кирилловна?» — «Этого нельзя ожидать». — «А как же, вас сватал Персидский и она не захотела?» — «Тогда я была ребенок, это дело началось, когда мне было 15 лет, и кончилось, когда мне не было почти 16. Она не хотела, чтоб я таким ребенком вышла замуж. Да и теперь она называет меня девочкою, говорит, что я еще не привыкла заниматься хозяйством. Я тогда еще училась. Она не хотела, чтобы я прямо со школьной скамьи вышла замуж. Да и я после еще училась, я училась до 17 лет».
Этот разговор совершенно удовлетворил меня. Кажется, насчет Анны Кир. я могу быть спокойным. А теперь спокоен и насчет Сократа Евгеньевича, потому что он не согласился бы только из любви к ней, из опасения, что я не составлю ее счастья; а теперь, когда буду знаком с ним, он увидит, что я хороший человек 518 и что, насколько от меня будет зависеть, она будет счастлива. I Іеоед тем, как она отвела меня к Ан. Кир и когда мы ходили, пока я пил чай, перед словами, что для меня все равно, с кем ни говорить, если не с ней, я говорил ей: «Я не влюблен в вас, вы только чрезвычайно мне нравитесь, как никто никогда даже в отдаленной степени не нравился. Я только убежден, что я буду вполне счастлив с вами. Я убежден решительно и в том, что вы пе пожалеете никогда о том, что вышли за меня, кроме только одного; за одно я не ручаюсь — это за то, что у меня будет много денег». — «Да разве в деньгах счастье?» — «Деньги одно из условий счастья» — «Это так». — «Да, я только за это не ручаюсь. За все остальное я ручаюсь перед собою. Никогда с моей стороны I не] будет кроме этого ничего, что бы могло мешать нашему счастью». — «А с моей?» — «Я уверен, совершенно уверен, что и с вашей тоже никогда ничего, что бы когда-нибудь возмутило мое счастье». — «А если я буду виновна в чем-нибудь перед вами?» — «Я в том уверен, что никогда ни в чем». — «Почем знать? Конечно, я[181] не могу быть виновна из каприза, но мало ли что может быть?» — «Нет, в вас я уверен совершенно, что вы можете быть только источником счастья».
Теперь иду к Колесникову. Остается только разговор перед отъездом.
Наконец, после как мы всё ходили с Кат. Матв., и Патр, стали собираться домой, О. С. подошла ко мне, взяла мою руку от Кат. Матв. и сказала ей: «Ты ныне совсем отбила у меня Николая Гавриловича». Все в этот вечер происходило так, как бы она имела полное право на меня, и мне не нужно ухаживать за нею. «Когда мы теперь увидимся с вами?» — сказал я. — «В воскресенье у Акимовых». — «Утром вы будете у Патрикеевых?» — «Буду». — «Я могу там быть?» — «Можете». — «А раньше?» — «Нет, раньше нельзя». — «Вы не будете у Патрикеевых на этой неделе?» — «Нет». — «Вы будете говеть, и вас можно видеть в церкви?» — «Нет, не буду говеть, потому что будет грязно, лошади нужны для папеньки».[181]
Стали прощаться. «О. С., почему вы не хотите познакомить меня с Сократом Евгеньичем?» — «Если хотите, сейчас можно». (Я думал в самом деле, что она почему-нибудь не хочет, чтобы я был знаком с ним.) И она повела меня к нему в кабинет. «Паг-пенька, рекомендую вам Николая Гавриловича Чернышевского». Он взял меня за руку и просил бывать у него. — «Я сам тоже люблю что-нибудь поговорить; я сам был в университете, да еще на казенном. Медицина мне надоела, и я люблю поговорить о чем-нибудь. Вот теперь читаю «Русскую историю» Ишимовой. Хорошо написано и прекрасный язык». Я простился с ним и спросил О. С., когда я могу быть у него. Она сказала, что можно в четверг. «Достаньте мне 1 № «Современника» за нынешний год, там мне весьма хвалят одну повесть». — «Достану, только не знаю, скоро ли, потому что я не читаю ныне ничего». — «Достаньте поскорее». Мы стали прощаться. Она вышла на крыльцо, и я несколько раз поцеловал ее руку в передней (тут она сказала снова, что говорила раньше: «Как он целует — совершенно машинально», потому что я сам сказал эти слова, сказанные ею раньше) и потом на крыльце.
Я расстался с ней решительно довольный вечером, хотя другой на моем месте и не был [бы] доволен, потому что она избегала любезничать со мною, но для меня именно это и служило самым лучшим доказательством ее истинной привязанности и уверенности в моей привязанности.
Когда на другой день вечером Вас. Дим. был у меня, он сказал, что когда он просил ее быть на-днях у Патр., она спросила его: «Для кого вы хотите этого?» — «Собственно для себя, не для кого другого. Но почему вы так неласковы с Чернышевским?» — «Это могло б зайти слишком далеко. Я пошла бы за него, но он уезжает, и нельзя нам не остерегаться, чтобы не зайти слишком далеко». Я уверен, что это правда, что она в самом деле ставит меня выше и лучше всех, что она ценит мою привязанность.
Теперь понедельник. Я съездил за «Современником» к Колесникову, у которого он был, и решился сам теперь же отвезти им его, а не дожидаться до утра, чтобы передать через Венедикта. Но у меня было некоторое сомнение: понравится ли ей мое посещение, и кроме того, я был не причесан, не приглажен; нужды нет, зачем заставлять ее дожидаться лишние сутки? Да мне хотелось и показать ей мое рвение тотчас исполнять ее желания. Я взошел. Она сидела в зале и читала. Я не стал скидывать шубы. Она вышла ко мне к дверям передней и взяла книгу. «Уж достал? Как скоро. Какой милый, милый!» Я несколько раз поцеловал ее руку, не с пламенною пылкостью, а с спокойною нежностью. «О. С., я буду в четверг у С. Евг.». — «Будьте». — «В 6 часов?»— «Да, около вот этого же времени» — было около 6V2 часов. Я еще несколько раз поцеловал ее руку.
