— Ты думаешь, я не знаю?! — рявкнула Пинки.

— Я знаю, что я плохая пони. Но я… я не сделала и половины вещей, которые делал ты, — сказала она. — Ты подлец, лжец, манипулятор и…

— Ничего из этого не является преступлением, — прохрипел Голденблад, постукивая по полу передним копытом.

Пинки смотрела на него несколько секунд, её лицо покраснело.

— Ты только что признал, что брал взятки от преступников!

— От имени Принцессы Луны, — ответил он, стуча копытом под столом ещё быстрее.

Пинки посмотрела на него, прищурившись.

— И убивал ты тоже за неё? — Его копыто замерло.

Он несколько секунд не отвечал.

— Ты знаешь, что я не хотел, чтобы что-либо из этого случалось? Когда Луна пришла ко мне, я был готов и счастлив умереть. Но Эквестрия была в состоянии войны, и нуждалась в ней. Она нуждалась во мне. Я нуждался в Эквестрии. Поэтому, я помог ей создать правительство, которое она сможет контролировать… и у неё это получилось отлично. Есть пони, которые на самом деле не знают, что Принцесса возглавляет их. Это всё министерства, министерства, и ещё раз, министерства. И когда мы закончили их организовывать, я был готов отойти в сторону, и позволить этому долбаному плану осуществиться. Но я был связан с этим. Благодаря моим путешествиям, когда я был жеребёнком, я узнал зебр из Империи, которые симпатизировали нам. Моя родословная давала мне доступ к аристократии. Факт того, что я работал с Луной, дал мне доступ к бюрократии. И даже если бы у меня его не было, я знал пони, которые помогли бы мне его получить. И внезапно, я оказался по копыта в величайшем социополитическом произведении искусства в истории!

Он остановился, и прищурившись, ткнул копытом в её сторону.

— Но не думай, что это было просто, Пинки Пай. Не смей думать об этом. Ни о чём из этого. Держать вас шестерых в дали друг от друга, и сосредоточенными при этом на министерствах превратилось в постоянную битву. Особенно из-за тебя. Мне нужно было держать тебя отвлечённой, потому что если бы ты уволилась, то одна за другой, остальные бы последовали твоему примеру. Поэтому я предложил Луне потакать твоему фарсу с «правоохранительными органами»! Я мучился десять лет, чтобы удержать всё на своих местах, чтобы Эквестрия могла вернуться к нормальной жизни после окончания войны. — Он ударил копытом по столу.

— Но ты пытаешься всё усложнить!

Грива Пинки Пай слегка завилась, когда она хихикнула.

— Скушай Минталку, Голденблад. Нет, серьёзно! Ты мог бы взять оранжевую. Моя болючая задница говорит так. — А потом она показала ему язык.

Голденблад некоторое время пялился на, а затем двери в офис с щелчком заблокировались.

— Болючая задница, да? — сказал он, левитируя дюжины коробочек, опустошая каждую из них, создав облако из таблеток позади него. — Поведай мне… — сказал он, приближаясь, и улыбка Пинки медленно исчезала, а её глаза расширялись. — Что чешется сейчас, Пинки? — крикнул он, прыгнув на кобылу. — Скушай Минталку, Пинки! Скушай все эти грёбаные Минталки!

Она открыла рот, чтобы закричать, и он засунул дюжину таблеток ей в рот.

— Ешь их! Глотай! Что теперь чешется? Что дёргается? Что говорит твоё Пинки-чутьё? Что?! — В дверь стучались и бились. Пинки проглатывала их, чтобы не задохнуться, но в мгновение, когда она открывала рот, он засовывал ещё. — Скушай ещё одну Минталку! Разве тебе не весело? Разве это не весело, Пинки?! — кричал он, засовывая Минталки ей в рот. Она билась, изворачивалась, задыхалась и давилась, пока он слезал с неё. — С тобой покончено. Оставайся в своём офисе и потакай воле своего сердца, но ты больше не будешь вмешиваться в мои дела.

Пинки изрыгнула из себя массу таблеток, представляющих собой вонючую кучу, кашляя и с трудом дыша, лежала на полу. Он левитировал к себе свой камертон, и прислушался к его тону. Всё его тело расслабилось, и он пошёл в сторону офисных дверей.

— Ты служишь Пожирателю Душ, — прохрипела Пинки, и он замер. — Вот, что мне говорит моё Пинки-Чутьё.

Медленно, он развернулся и посмотрел на неё.

— Что? — пробормотал он. — Откуда ты знаешь это имя?

Но Пинки не отвечала. Она начала поедать разбросанные Минталки как зависимая. Он напрыгнул на постаревшую кобылу ещё раз.

— Откуда ты знаешь это имя?

— Я чувствую это. Это капает с тебя, как бритвенно-острые клинки. Это кричит вокруг тебя! — сказала она, её зрачки были разного размера, глаза широко раскрылись и смотрели на него. — Ты служишь этому! Оно жалит тебя изнутри! — безумно смеялась она, схватив ещё больше таблеток и запихивая их в рот.

— Это миф. История. Это легенда зебр! — возразил Голденблад.

— Посмотри в зеркало! — Пинки всхлипывала и смеялась одновременно. — Посмотри в проклятое зеркало, оно покажет тебе! Оно покажет, что моё Пинки-Чутьё право! Посмотри, если не веришь мне!

Голденблад слез с неё, и поднялся на ноги, пристально смотря на зеркало в углу. Он прорысил к нему, и передней ногой стянул покрывающую его ткань. Единственна беспрестрастная стеклянная панель мерцала, идеально обрамляя отражение. Однако, это отражение было абсолютно не похоже на него. Это был покрытый кровью жеребец без шрамов. Он стоял на поле, покрытом пеплом и солью, над ним волновались чёрные небеса. А на заднем фоне, из бесплодной земли выбиралось нечто-то ужасное, выцарапывая себя из неё подобно громадному гулю. Из земли паказалась голова этого существа, и оно завопило, а покрытый кровью жеребец позволил себе слегка улыбнуться. В широко раскрытую пасть чудовща упала звезда, и мир разделился на двое, когда возродилось нечто ужасное.

— Нет, Нет, это какой-то трюк! Это не может быть правдой! — закричал жеребец с этой стороны зеркала.

Его отражение улыбнулось ещё сильнее, пока чудовище вырывалось на свободу.

— Конечно это правда, — сказало оно. — В попытках спасти Принцессу Луну, ты погубил её. В попытках защитить Эквестрию, ты привёл её к уничтожению. Ты уничтожаешь всё, о чём заботишься сильнее всего.

— Нет! — произнёс он, накидывая на зеркало ткань.

Голденблад посмотрел на лежащую ничком, вытянувшуюся, и подёргивающуюся всем телом Пинки.

— Нет… — пробормотал он, метнувшись к ней, и его рог засветился, когда он открыл замок в дверях. Он обнял дёргающуюся и вздрагивающую кобылу. — Я не оно, Пинки. Не оно!

В кабинет вбежали Пампкин и Паунд Кейки.

— Что случилось? — воскликнул пегас, а единорожка оттолкнула Голденблада от Пинки.

— Она продолжала их есть, — прошептал Голденблад. — Она знала. Она всегда знала… а я ей не верил. — Он посмотрел на укрытое тканью зеркало, и всхлипнул. — О Луна, она знала…

Пинки забилась в судорогах, на губах появилась пена, а широко раскрытые глаза с узкими зрачками уставились на Голденблада.

— Мне так жаль, Блекджек!

— Что? — произнёс Голденблад, попятившись, но Пинки Пай продолжала бормотать и брызгать на себя слюной, упорно пытаясь связать слова воедино. — Кейки! Спайк! Твайлайт… Богиня! Мирки… как…

— Вызови скорую, Пампкин! — прокричал Паунд, и единорожка ринуласи к телефону.

Голденблад опустился на колени перед подёргивающейся розовой кобылой.

— Директор, вам следует убраться от сюда, — прорычал Паунд, крепко обнима Пинки, — пока я не сделал чего-нибудь, о чём пожалеете вы.

— Одну секунду. Пожалуйста, — ответил Голденблад. — Что я должен сделать? — спросил о у Пинки. — Что я вообще могу сделать, чтобы предотвратить… чтобы… чтобы изменить то, что я увидел в том зеркале?

Из угла рта Пинки появилась пена, и Паунд перевернул ее на бок. Розовая кобыла подгребла к себе ещё белых таблеток, и съела их до того, как кто-либо смог её остановить.

— Нет! — прокричал Паунд, взмахом крыльев сметая прочь все таблетки, и злобно уставился на Голденблада. — Проваливай от сюда, учитель. Я не шучу!

— Что я могу сделать? Пожалуйста. Пожалуйста! — умолял Голденблад, по его щекам катились слёзы.

— Расскажи Твайлайт… — выдохнула Пинки из последних сил. — Расскажи Твайлайт о том, что она хочет знать. Покажи ей как… Покажи… Будь тем, кто ты есть… — А затем она протянула копыто к куче размокших таблеток и, наконец, потеряла сознание.