Саша поделился планами с девушками, когда они обедали на веранде. Серьезно дослушав до конца, все трое как по команде вскочили и бросились обнимать своего единственного мужчину. Он даже уронил стакан с апельсиновым соком и облил шорты.

— Ну-ка быстро снимай, — крикнула Маша. Саша хотел подчиниться приказу, но для этого ему сначала пришлось освободиться из объятий Насти и Ани. Он снял шорты, сладко потянулся, закрыв глаза и впитывая в себя энергию солнца, которая должна была ему сейчас очень пригодиться. Счастье — это не конечный пункт прибытия, а способ путешествия, вспомнил он афоризм брата-психолога и решил, что его путешествие проходит по самым сказочным и волшебным местам.

Анна включила магнитофон. Зазвучало танго. Певица пела на немецком, но все четверо знали слова. В порывистом движении Саша обнял Настю, и они, насколько позволяла территория веранды, протанцевали классический основной ход. Резко повернули головы, опережая движения тел, и пошли в танце в противоположную сторону. Проходя мимо Ани, Саша развернулся, обнял теперь ее, и она откинулась назад. Волосы свободно падали, едва не касаясь пола. Ритм танго ускорялся, это была одна из любимых их композиций, и движения танцоров становились все темпераментнее. Оставался еще один куплет, и Саша, улучив момент, красиво оторвался от Анны, галантно поцеловав ей руку, и подхватил Марию, которая стояла наготове. Третья часть была самой неожиданной. От классического танго в движениях танцоров ничего не осталось. Начался свой танец, который сочинялся тут же, на ходу. Александр и Мария извивались в объятиях, то проявляя чуть заметную агрессию друг к другу, но эта агрессия была исключительно сексуального происхождения, то вдруг переходили на изъявления нежности. Закончили они танец, постепенно опустившись из классической позиции танго на колени, сидя друг к другу боком, так, что каждый смотрел свой телевизор, как говорят профессиональные танцоры, а потом, посмотрев друг другу в глаза, слились в поцелуе и под затухающую музыку распластались на полу.

Настя и Аня завизжали и захлопали.

— Сегодня включим этот танец в шоу, да, Саш? — спросила Аня.

— Неплохая идея. Только давайте подумаем, куда мы его вставим. У нас там все-таки что-то вроде «Кармен».

— Где-нибудь в середине, Саш, ты станцуешь танго с девушками из табачной фабрики. Пусть Кармен знает, что свет на ней клином не сошелся, — сказала Маша.

— Но-но, я попросила бы, — шутливо пригрозила ей Аня.

— Попросила бы — так иди сюда! — крикнул Саша и не успел перевести дух, как Аня прыгнула на него, он поймал ее за бедра и так, держа ее, закружился с ней в ритме венского вальса.

Теперь он не напивался каждый вечер, а спокойно сидел с кофе, соком или безалкогольным фруктовым коктейлем, наблюдая за выступлениями девушек и готовясь в финале выйти на сцену. За неделю он успел познакомиться со всей местной богемой, которой было здесь не так много. Он быстро нашел общий язык с местными художниками и музыкантами, а с бас-гитаристом даже подружился. Его звали Марчелло, и он каждый вечер садился за столик к Саше. Марчелло учил его итальянскому, и вскоре Саша мог кое-как изъясняться. Но больше они говорили по-английски. С итальянцами по-английски было разговаривать легко. Саша отметил, что с ними ему гораздо легче говорить, чем с носителями языка — англичанами или американцами. Те говорили быстро, проглатывая слова, и использовали совершенно незнакомые ему выражения. А итальянцы говорили примерно так же, как и русские, только были гораздо смелее и раскованнее в обращении с чужим языком. Да и практика у них, в отличие от Сашиных соотечественников, была чуть ли не постоянной — поток туристов, желающих посмотреть на Туринскую плащаницу, не прекращался ни зимой, ни поздней осенью. В остальное же время года не было дня, чтобы местный житель не встречал на центральных улицах Турина иностранцев.

Марчелло, его так назвали в честь Мастроянни, которого он ненавидел за его буржуазность и инфантилизм, посвятил Сашу во многие сферы местной жизни, о которой Саша не мог и подумать. Если он хочет хорошо и недорого одеться, к его услугам лучшие бутики Турина. Все очень просто. Надо обратиться к друзьям Марчелло — югославам, которые специализируются на добыче одежды из крутых бутиков. Как они это делают — Марчелло до сих пор не может постигнуть. Это настоящие иллюзионисты, они могут украсть костюм из совершенно пустого бутика, даже когда их пасет продавец. Они как будто гипнотизируют обслуживающий персонал. Заходят в своей поношенной одежде, правда приличной, чтобы не вызывать подозрений, а выходят в костюмах от Версаче, Армани и Гучи, на которые цены четырехзначные. Но не для себя, все, что надо, у них есть, да и не ходят они в такой одежде. Они продают костюмы, которые стоят, скажем, две тысячи евро, всего за четыреста. У них, как правило, есть постоянные заказчики. Ребята этим живут.

Саша решил, что обязательно воспользуется услугами югославов, когда поедет домой. Один такой костюмчик ему не помешает, хотя, как Марчелло понимает, он ведет другой образ жизни, он же, как и Марчелло, рок-музыкант. Но обязательно воспользуется, Саша говорил это не из вежливости. Предложение Марчелло его заинтересовало.

Что касается продуктов и алкоголя, то Марчелло не помнит, когда за них платил. Он не бедный, но платить в супермаркете — это ниже его достоинства. Он антиглобалист и ненавидит всю эту буржуазную экономику. Его воровство в магазинах — знак протеста. Причем он берет не дешевые продукты, а самые дорогие, если колбасу — то самую лучшую, если виски и коньяк, то самые крутые. Здесь уж все равно — если попадешься, то одинаково будешь отвечать за дешевый или за дорогой товар.

— Бывает, что ты попадался? — с интересом спросил Саша.

Марчелло захохотал.

— Да, один раз девушка меня поймала, но она была такая симпатичная, и мы так быстро нашли с ней общий зык, что я, чтобы ее не подводить, купил все наворованное. Это был единственный раз, когда я заплатил, а ночью она была в моей постели. Как компенсация за моральный ущерб.

— И больше вы с ней не встречались? — спросил Саша.

— Да нет, встречаемся, иногда, — вздохнул Марчелло. — Мы ведь вскоре после того случая поженились, Сильвия моя жена.

— И ты продолжаешь воровать виски и еду? — засмеялся Саша. Ему нравился Марчелло, он был очень оригинальный человек.

— Ну, конечно, продолжаю, иначе я буду не я. Просто теперь я не делаю этого в ее магазине. Какой смысл воровать у себя? А у нас в супермаркетах даже учитывается какой-то процент товаров, которые вынесут. Поэтому сильного криминала нет. У вас разве не так?

— По-моему, нет, — задумчиво сказал Саша, вспомнив мониторы в московских супермаркетах, — а вообще не знаю, надо попробовать. Но боюсь, у нас не настолько лояльная сфера обслуживания. Можно так загреметь!

— Россия испортилась, — сказал Марчелло, — мы на нее возлагали такие надежды, а она превращается, или уже превратилась, в буржуазную страну.

— А ты хотел бы жить в социалистической? — Саша начинал злиться. — Товарищ Че, команданте, да?

— Ну, конечно, — удивился Марчелло: как можно в этом сомневаться. — Ты же рокер, Саша, как ты можешь думать иначе?

— А вот так. Это только в мечтах хорошо — протест и все такое. Хорошо, когда живешь в благополучном Турине и безнаказанно выносишь «Блэк Лейбл» из супермаркета. Тебя за это не ловят не потому, что не видят, а потому, что всего полно, все в изобилии, потому что от твоей кражи не убудет, а связываться с тобой — себе дороже. А вот при социализме еще неизвестно, смог бы ты на гитаре играть. У нас Андропов в 84-м году даже черные списки составил, в которых запретил почти все рок-группы. А ты говоришь — Че Гевара… Он только на майках хорош.

Саша видел, что не убедил Марчелло, сделать это было невозможно, пока тот сам не почувствует на своей шкуре, что такое совок, не поймет, что значит жить при социализме. Сам-то он застал только конец эпохи застоя, в 84-м ему было десять лет. Но он очень хорошо помнит рассказы старшего брата и его сверстников, которые до сих пор, как они говорят, выдавливают из себя по капле раба. Он так и сказал Марчелло.