Этологи обнаружили, что у некоторых видов общественных животных есть особи, уклоняющиеся от иерархических стычек. И не потому, что боятся. Просто для них это как бы не представляет интереса. Для многих людей иерархическая борьба тоже неинтересна. У них есть иные ценности и иные способы самоутверждения. Наблюдения за шимпанзе в природной обстановке позволили обнаружить особей с подобным поведением, в том числе и мужского пола Они состоят в группе, не занимая в ней ни самого высокого, ни самого низкого положения, и в крайнем случае могут дать отпор агрессии. Но обычно они в иерархические стычки не ввязываются, продолжая заниматься своими делами. Некоторые даже пытаются, и притом успешно, примирять ссорящихся, обнимая и того и другого. Внутри группы шимпанзе много значат симпатии, на основе которых возникают особые дружеские связи, порой довольно теплые и долговременные. Оказывается, что с нелюбящими постоянно утверждать свой ранг самцами могут дружить иерархичные самцы, в том числе и высокого ранга. Значит, последние оценивают положение своего друга в группе как достойное.
Помимо дружбы «на равных» у шимпанзе есть покровительственная дружба, когда старший и более сильный защищает более молодого и слабого, а тот при этом не ведет себя заискивающе. У них есть и другие проявления альтруистического поведения: наделение пищей, сопереживание чужих успехов, неудач и страданий, взаимное обучение. Взрослые сестры сообща заботятся о детенышах, старшие дочери помогают матери заботиться о младших братьях и сестрах.
Антиагрессивные и альтруистические программы поведения шимпанзе, несомненно, родственны сходным программам нашего поведения. Ученые полагают, что такие программы были и у предков человека. Но у шимпанзе нет того набора программ жесткой иерархии и боевой организации, которые есть у нас и павианов. Поэтому группа шимпанзе не способна к четким и сложным оборонительным действиям и территориальным войнам. Да они и не нужны им при их образе жизни и умении лазать по деревьям, от которых они обычно далеко не уходят. Спят шимпанзе тоже в безопасности, строя на ночь гнезда на ветвях дерева.
Разнообразный набор программ социального поведения человека дает возможность их комбинаций, в результате чего мы можем образовывать разные общественные структуры — от жестких авторитарных банд до почти лишенных иерархии клубов.
Гуманитарии часто пишут об инстинкте свободы как о чем-то несомненном и свойственном человеку изначально. Этологу трудно понять, что они под этим подразумевают и с какими действительно, существующими у человека инстинктами можно его связать. Если «свобода» — это возможность делать, что хочется, ни от кого не зависеть, никому не подчиняться и иметь все, что хочешь, то такой «свободы» животное достигает, заняв вершину пирамиды, а человек — достигнув власти и богатства. Если свобода — это неучастие в иерархических стычках, то и такая программа у нас есть. Но немногие хотят жить согласно ей. Ведь она предполагает; я не только никому не подчиняюсь, но и никого не подчиняю себе, дома, имущества, семьи и детей мне лучше не иметь, — во-первых, все это нужно защищать, а во-вторых, это ограничивает свободу. Получается свобода индийских гимнопедиев, древнегреческих киников, недавних хиппи, современных панков и бичей.
Есть еще состояние «воли» — делать то, что запрещено естественной моралью и нормами общества, и не делать того, что требуется. Склонность к этому отчетливо проявляют многие животные, особенно молодые или оказавшиеся на дне пирамиды. Она проявляется в форме самообучения у маленьких детей, в форме протеста подростков, в криминальной форме у воров, разбойников и т. п.
Скорее всего, многие, говоря об инстинкте свободы, объединяют все три стремления. В таком виде «свобода» недоступна для всех и разрушительна для общества. Но если «свободу жить, как мне хочется» ограничить определенными правовыми рамками, она хотя бы потенциально осуществима для большинства людей в правовом демократическом государстве, признающем точкой отсчета для всех законов и решений определенный перечень прав человека.
Демократическая форма организации самого маленького общества в отличие от авторитарной невозможна, если члены этого общества не умеют говорить. Одной мимикой и жестами коллективно не обсудить сколько-нибудь сложные вопросы и не выработать их решения. Поэтому ни одну из общественных организаций животных, даже самую доброжелательную к каждому члену (дельфины, например), не назовешь демократией в человеческом понимании.
Если демократия невозможна без языка, то ясно, что до возникновения речи она у наших предков не возникала. Кажется, что бригады загонных охотников — самое подходящее место для зарождения некоторых зачатков демократических взаимоотношений. Одним из преемников была «военная демократия» плававших на кораблях полуразбойников — полуторговцев. Древние греки, начинавшие свой путь в этом амплуа, первыми осуществили ее в своих городах в постоянной борьбе с тиранией и олигархией, то есть структурами иерархическими. Греки нащупали простой механизм: те, кто лично свободен, имеет дом, собственность и семью, образуют собрание, принимающее законы в защиту этих ценностей (а они соответствуют инстинктивным потребностям человека). Исполнительная власть образуется из тех же граждан по жребию. Такой способ, конечно, дает власть в руки самых компетентных, но зато он мешает пробраться к власти самым настырным. Все спорные вопросы на основе законов решает суд, в котором каждый может обвинять и защищать Суд защищен от захвата его настырными гражданами своей многочисленностью: в него входят сотни граждан. Наконец, людей, проявивших склонность к захвату власти или приобретших опасно большое влияние на граждан, народное собрание подвергает остракизму — изгнанию по результатам тайного голосования. Современная демократия заботится о сохранении возможности заниматься политикой тем, кто остался в меньшинстве (но только в рамках законных действий). Греки так к меньшинству не относились, потому что оно было против самого демократического строя и стремилось свергнуть его.
Может ли такая система возникнуть сама собой, на основе инстинктивных программ? Конечно, нет. Это продукт разума, продуманная система коллективного воспрепятствования образованию иерархической пирамидальной структуры с жаждущими власти особями на вершине. Ее нужно все время поддерживать политической активностью граждан. Древним грекам не удавалось удержать полис в состоянии стабильной демократии. Рано или поздно, опираясь на поддержку недовольных, власть захватывал очередной вожак и устанавливал авторитарный порядок — тиранию. Со смертью тирана его менее решительные преемники образовывали олигархию — «коллективную» власть «наилучших», которая постепенно ослабевала настолько, что удавалось восстановить демократию. Аристотель очень точно описал этот кругооборот: демократия сменяется тиранией, та — олигархией, а она — опять демократией. Возможность «хождения по аристотелеву кругу» есть и в наше время, но она не столь обязательна, как в греческих полисах, потому что каждая форма правления научилась себя защищать.
Демократическое общество возникло и долгое время существовало в Древнем Риме, где было прекрасно оформлено юридически. Римляне нашли более эффективный, чем жребий, метод занятия руководящих должностей — выборы посредством избирательной кампании, тот же способ применялся для заполнения представительных коллегиальных органов. Римская демократия деградировала из-за непомерного расширения границ владений этого города-государства. В условиях подчинения Риму все новых народов демократическая система вырождалась в централизованную имперскую, а в империи демократия неэффективна и поэтому невозможна.
Исчезнув с лица Земли на сотни лет, демократия медленно, шаг за шагом начала нарождаться в Англии, а потом и в других странах. С одной стороны, она использовала достижения Римского права, создававшегося почти тысячу лет — от Законов 12 таблиц (450 год до новой эры) до Кодекса Юстиниана (525 год новой эры). А с другой — опиралась на теорию о «договорном государстве» Т. Гоббса и Дж. Локка. Согласно этой теории, человек изначально (в «естественном состоянии») чувствует за собой право на свободу и собственность и хочет, чтобы они были защищены от посягательств, однако склонен посягать на свободу и собственность других.
