Влечение к заду, стремление избегать публичного спаривания, ассоциация его с унижением женщины создали сложнейший клубок противоречий для разума. Разрешить его на рациональной основе разум не мог, и единственное, что он мог сделать, — это запретить делать публично все, что с данной сферой связано: ввести набедренные повязки, табу и так далее, и так далее…
Феномен мата
Когда более слабый самец обезьяны встает в позу подчинения перед доминантом, а тот в ответ изображает спаривание, то для первого это выглядит как наказание. Поэтому теперь нам вполне понятен смысл такой картины: павиан-доминант сидит на возвышении и управляет стадом с помощью мимики и жестов — хмурит брови, скалит зубы («Если будешь продолжать делать что не надо — укушу»), грозит кулаком («Прекрати, не то побью») и… хлопает рукой по своим половым органам («Смотри, встанешь ты у меня в позу унижения!»). Все эти жесты есть и у мужчин, и все они обозначают угрозу и ранговое превосходство.
Но человек обладает еще и речью. Она тоже стала употребляться с той же целью (возможно, как только возникла, — ведь и сейчас артель что-то вместе делающих мужчин успешно управляется с помощью одного лишь мата). Львиная доля ругательств черпается из запретной области. Среди них и вечная загадка для лингвистов: почему один мужчина угрожает другому невыполнимым и никогда не приводимым в исполнение спариванием?
Итак, теперь нам ясно, что для этологов многие странности сексуального поведения человека поддаются расшифровке, ясно и то, почему они запретны. Да, многое в этой области мы можем понять и объяснить, но почти ничего не можем отменить или исправить. Эти инстинкты сидят в нас и, хотим мы того или нет, влияют на наше поведение и сознание.
Беда в том, что люди рано стали людьми
Напоследок зададимся вопросом: почему унаследованные нами от предков программы так противоречивы? — Неужели и у других животных такая же сумятица? Оказывается, нет: обычно у диких видов программы весьма согласованы, притерты друг к другу; новые программы реализуются четко, а древние, которым они пришли на смену, либо подавлены, либо подправлены.
Разгадку этого парадокса нашел в конце 40-х годов наш замечательный соотечественник генетик С. Н. Давиденков. Биологическая эволюция от обезьяны к человеку была исключительно быстрой на последнем этапе и далеко не прямой. Естественный отбор решал уйму совершенно новых задач, многое намечалось как бы вчерне. Если бы человек и дальше эволюционировал как обычный биологический вид, все решения были бы в конце концов найдены, отшлифованы, все лишнее убрано.
Но в самый разгар биологической эволюции случилось невиданное: человек в значительной мере вышел из-под влияния естественного отбора. Вышел незавершенным, недоделанным. И таким остался навсегда. (Чтобы быть совсем точным, надо сказать, что человек ушел не от всех воздействий отбора. Например, отбор на устойчивость к заразным болезням, от которых нет вакцин и лекарств, продолжает действовать. Может изменяться и поведение. Если долго не будет найдено средство от СПИДа, то в охваченных его пандемией популяциях в Африке начнет действовать отбор, увеличивающий в популяции долю людей, генетически склонных к строгой моногамии, поскольку от этой болезни умирают и сексуальные партнеры, и их дети.)
А вышел человек из-под действия отбора потому, что главным условием успеха стала не столько генетически передаваемая информация, сколько внегенетически передаваемые знания. Выживали не те, кто лучше устроен, а те, кто лучше пользовался приобретенным и с каждым поколением возрастающим знанием о том, как строить, как добывать пищу, как защищаться от болезней, как жить. Вот и осталось, например, нерешенным противоречие между громадной головой ребенка и недостаточно расширившимся (чтобы не терять способность ходить) тазом женщины — и поэтому роды тяжелы, мучительны и опасны. Остались нерешенными и противоречия между инстинктами, лежащими в основе полового, брачного, семейного и общественного поведения. Поэтому так часто мы ведем себя неудачно, даже просто плохо — и в тех случаях, когда руководствуемся внутренними мотивами, и в тех, когда сознательно стремимся делать все им наперекор.
Автор считает, что если все же знаешь подсознательную природу своих мотиваций, то шансов поступать правильно самому и быть снисходительнее к другим всегда больше.
