Только ничего не произошло. Тот же кабинет и тишина.

Тогда он осмелился подойти к окну, съежившись, по-прежнему ожидая удара в спину.

Евгений Андреевич развел пальцами полоски жалюзи, и с любопытство выглянул наружу.

— Смотрю.

— Что видите?

— Свет, тепло. — Собственно больше ничего и не разглядеть, свет слишком ярок, режет глаза. — А какое вчера было число?

— Третье декабря, — на автомате выпалил Борисов и замер.

Нестыковка — зима, а на улице лето. Нет, у государства денег полно, но расходует оно их крайне бережно и никогда не потратит на средней руки предпринимателя, вывозя его из страны для допроса.

— Это чей-то розыгрыш? — была у Евгения Андреевича парочка знакомых в средствах не стесненных, считающих себя крайне остроумными. Могли и пошутить.

— Вовсе не розыгрыш. Вспоминайте дальше, я помогу. — Под взглядом Михаила снова стало не по себе. Хотелось втянуть голову в плечи, глаза опустить, уши заткнуть. А еще лучше оказаться в другом месте, например, на даче. — Вы допоздна засиделись у себя в кабинете. Отчеты просматривали, коньяк выпивали, размышляли, разложить секретаршу Лерочку на диване этим вечером или еще немного повременить.

— Да, точно! Так все и было! Но откуда вы про мысли-то мои узнали? — А ведь и правда это последние воспоминания, перед тем, как очнулся в этом кабинете.

— Неважно. Вы сидели за столом, а что было дальше?

— Сидел за столом, — принялся вспоминать Евгений Андреевич, — пил. Потом… потом застучало сердце, так быстро-быстро. Я даже и не думал, что оно может так быстро биться! Левая рука онемела. Потом сердце будто сжало в тисках и я закричал. Перед глазами все покраснело… Сердце! Оно остановилось, точно остановилось. Чернота. Потом… потом ваш кабинет.

— Инфаркт миокарда. А ведь предупреждал вас кардиолог — завязывайте пить, диету соблюдайте, спортом займитесь. Только вы ведь не послушались, а зря. — Михаил сокрушенно покачал головой. — После совсем ничего не помните? Занятно. Туннель, например, яркий свет, музыку? Нет? Ну да ладно, такое случается. Два и два без моей помощи сложите?

— Я умер? — спросил Борисов, почувствовав, как дрогнул голос.

— Наконец-то дошло! — с облегчением произнес Михаил. — Наконец-то дошло, а то совершенно невозможно с вами работать, — тон его сменился на укоризненный.

— Значит вы…

— Нет, я не Бог, — усмехнулся Михаил. — Но и не человек, как вы первоначально решили.

— Ангел?

— В яблочко!

Из-за ирреальности происходящего сперло дыхание.

Но и поверил Борисов Михаилу как-то сразу. — Для чего вам это все понадобилось? — Борисов обвел рукой кабинет. — Весь этот антураж?

— Весь этот, как вы изволили выразиться, антураж понадобится нам, чтобы вы чувствовали себя комфортно. Он полностью создан вашим воображение.

— Мне не было комфортно.

— Кто же знал, что вы себе такое навыдумываете? В любом случае, кабинеты чиновников вам привычны. Вы только в них и привыкли держать ответ за свои действия. Только их, такие вот кабинеты и их обитателей, вы иногда побаиваетесь и уважаете. Так что не жалуйтесь, любезный.

— Не буду. — Тяжело вздохнул Евгений Андреевич. — И что теперь?

— Теперь? А вы еще не поняли? — в голосе Михаила не было угрозы, лишь бесконечная ирония. — Теперь будем разбираться с вашими грехами, и решать, куда вы направитесь дальше.

По спине Борисова тек обильный пот, тряслись руки и ноги. Он не выдержал напряжения и разрыдался. Разрыдался от страха, разрыдался от того, что умер, не успев сделать всего запланированного. Разрыдался, потому что сейчас ему это было необходимо.

Михаил терпеливо ждал.

— Выплакались?

— Да.

— Полегчало?

— Немного, — шмыгнул носом Борисов.

— Поверьте, станет еще лучше, когда в грехах своих раскаетесь. Я знаю о чем говорю.

— Я раскаиваюсь, — покорно произнес Борисов.

— Нет, так не пойдет. Нельзя врать, тем более нельзя врать ангелу. Ложь вырывается из ваших губ клубами черного дыма. — В голосе Михаила звучало разочарование. — Хорошо, материться не начали или богохульствовать — это выглядит еще отвратительней. Ну ведь смогли же вы как-то устыдиться истории с сестрой жены, значит не все для вас потеряно.

— Я не вру.

— Врете, причем врете даже когда говорите, что не врете, — еще с большей укоризной сказал Михаил. Он разговаривал с Борисовым, как с нашкодившим ребенком и тому, в самом деле, стало неловко. — Вы и правда раскаиваетесь в первой измене жене. Вам стыдно за это. И было стыдно все эти годы, пускай вы уже давно обо всем позабыли. Это абсолютно искреннее, живое чувство. Считайте, что этот грех вы искупили.

После этих слов Борисову и в самом деле стало немного легче и как-то чуть оптимистичней, что ли. — Ну что, начнем? — предложил Михаил.

— Давайте.

— Папку вы до конца не дочитали, но мы пойдем с вами постепенно, по пунктам. Чтобы вы все вспомнили.

Евгений Андреевич осторожно, словно бомбу, поднял папку, брезгливо, с опаской, как ядовитую змею вернул на стол и больше не смотрел в ее сторону.

— Я не могу раскаяться во всем, что указано у вас там, — Борисов кивнул на папку, в которой канцелярским языком была изложена вся его жизнь. — Это чересчур, это мелочи. Я не могу искренне сожалеть, что стянул вкладыш от жвачки у Лехи. Он ведь этого даже не заметил. Это и тогда было пустяком, остается тем же пустяком и сейчас. За это в ад? На вечные страдания?

— Да. Если нет доброго поступка, который сможет уровнять это зло, то да. Много ли вы совершили добрых поступков?

Евгений Андреевич поприкидывал и так и сяк — выходило, что немного. Он даже благотворительностью так и не занялся, когда это было модно. Как сейчас выяснилось — зря.

— Не думаю. — Признал Борисов, наконец.

— Вот именно! — Михаил наставительно поднял указательный палец вверх.

— Есть у меня папка, в которой они перечислены и, поверь, папка та гораздо тоньше этой.

— Это несправедливо!

— Более чем. Смотреть нужно лишь не с человеческой точки зрения. Здесь не важно, украли вы миллиард или фантик. Важно, что вы это сделали — кража, есть кража. Обман — обман, измена — измена и не важно какие мотивы вами при этом двигали. Хорошо хоть не убили никого. Эти правила едины для всех. Вы можете их соблюдать или не соблюдать — полная свобода воли — но последствия вам известны.

— Я думал Бог милостивый, любящий.

— Правильно думали, он ведь такой и есть. Он все продумал и просчитал, дал заветы. Ему нужны лучшие из вас, доказавшие, что вы не зря были созданы. Он много раз, каждому из вас и лично вам, давал шансы все исправить, стать лучше. Искупить грехи, совершить добрые дела, исповедаться, наконец. Помните тот голос внутри вашей головы, отговаривавший вас от многих глупостей и коривший за ошибки? Голос, который с каждым годом становился все тише. Ведь совесть — это для слабаков, как вы считали, а не для крутых мужиков. А нужно было просто слушать. Этот голос внутри вас, лучше вас самого знает, что вам нужно, что хорошо, а что нет. Это голос Бога, который вы заставили себя не слушать, ведь тогда сложно вести распутную жизнь, к которой вы привыкли и которая, что уж скрывать, вам искренне нравилась. Создатель и сейчас, дает вам еще один, последний шанс. Используете вы его или бездарно упустите, зависит только от вас. Без покаяния нет прощения.

— Но…

— Нет никаких «но». Я знаю, что вы хотите сказать. Слышал уже это не один миллиард раз. Будете мне сейчас говорить, каким вы себе представляли Бога. О допустимом зле, о лжи во спасении. О границах допустимого, которые вы же сами себе и придумали. Но все это лишь слова, ваши заблуждения. Описание карманного бога, которого вы вспоминали лишь когда совсем прижмет. А правила едины для всех и вы их знаете — заповеди, смертные грехи.

— Но ведь соблазны… — Борисов хватался за соломинку, пытаясь подобрать нужные слова.

— Да, они сильны, но и вы венец творения! Венец — вы выше любых соблазнов по определению, нужно лишь это вовремя понять. Знаете, кто придумал самый первый соблазн? Вижу, что догадываетесь. Вот к нему вы и отправитесь, если мы не сможем с вами сейчас договориться. Просто потому, что если вы не сможете раскаяться в содеянном даже сейчас, то, тем самым выбираете его сторону. Встаете по его сторону баррикад, где приветствуется порок, а человеку вовсе не обязательно сохранять человеческое лицо, достаточно животных устремлений. Не надо искать оправдания себе, своим слабостям, своим глупостям, вместо того чтобы просто принять неизбежное. Вы сейчас на черте между прошлым и будущем. Нужно смириться и переосмыслить свои поступки не с позиции логики или личной выгоды, как вы давно привыкли, а с точки зрения морали, на которую давно плюнули и забыли. Задумайтесь, зачем Богу нужны слабые люди, которые не способны сдержать свою плоть, подавить сиюминутные желания? Вы должны стремиться стать лучше, расти, перебарывать себя каждый день, каждую минуту доказывая, что вы действительно лучшие творения бога. Каждому дается ровно столько, сколько он может вынести — это не пустые слова. Впрочем, для вас это все осталось в прошлом. Единственный выход, сделать то, чего вы не могли сделать всю жизнь — раскайтесь. Сделайте свой выбор — вы с нами, или с ними. Вы выбираете, где проведете вечность, в Раю или в Аду, вы и только вы.