Кабинетик был маленький и тесный, лишенный индивидуальности — ни тебе картин, семейных фотографий, или, на худой конец, дипломов в узорных рамочках — обычный канцелярский стол, пара стульев, сейф в половину человеческого роста. Пол в выщербленных досках, покрытых коричневой краской. На стенах блеклые обои, старомодная лампа с абажуром на видавшем виды столе. Совсем, как кабинеты злых следователей в плохих фильмах. Разве, что освещен гораздо лучше — чистый, теплый свет лился в помещение сквозь широкое окно. Да и пахло внутри как-то странно. Не то чтобы неприятно, просто странно — в воздухе отчетливо улавливались сладковатые нотки.

Борисов не мог вспомнить, как здесь очутился. Видимо оглушили, или чем-то опоили — вон как голова кружится — и приволокли сюда. Сразу чувствуется за всем этим рука конторы.

Только вот за что могли взять в такой суровый оборот?

За столом сидел мужчина в неприметном сером костюме и при узком галстуке. Он сосредоточенно что-то писал на листе бумаги. Костюм вполне в духе кабинета, а вот его владелец резко отличался от сложившихся клише. По идее, для внешности типичного чекиста, он должен быть серым и невзрачным — как окружающий дизайн, как собственный костюм. Безликое серое лицо, прилизанные волосы, невыразительные глаза за которыми бы скрывались острый ум и садистские наклонности. Непременные маленькие усики на верхней губе. Хозяин же кабинета служил полной противоположностью такому описанию — широкоплечий мужчина средних лет, с красивым мужественным лицом, голубыми глазами, и кудрявыми волосами, доходивших ему до плеч. Отнюдь не казенная стрижка. Не так нынче строго в государевых конторах к внешнему виду относятся. Да и внешность скорее бы подошла фотомодели или актеру — урожденный покоритель женских сердец.

При виде такого субъекта сразу и не поймешь чего от него стоит ожидать, а потому становится еще страшнее.

Дверь чуть скрипнула, белокурый оторвался от бумаг и разом оживился, увидев вошедшего:

— О, господин Борисов! Добрый день. Проходите, присаживайтесь.

Евгений неуверенно прошел через кабинет — ровно два шага учитывая размеры помещения — и скромненько примостился на краешке стула, сложив ладоши на коленках.

— Можете обращаться ко мне просто — Михаил, — не переставая улыбаться мужчина откинул со лба светлую прядку. — Я должен буду принять решение по вашему делу.

— О-очень приятно. Евгений бо-бор… — Борисов Евгений Андреевич, — ровно произнес светловолосый. — Нам о вас все известно. И не переживайте вы так, не волнуйтесь. Уже не стоит. А то у вас, я смотрю, и руки дрожат.

Борисов с трудом сглотнул ком в горле и согласно кивнул головой.

— Вот и хорошо, вот и ладненько. Рад, что мы друг друга поняли. Чем могу вам помочь?

Михаил поднялся, подошел к окну и опустил жалюзи. Вернулся на место.

Кабинет, погрузившийся в полумрак, начал казаться еще меньше и серее, чем при первом взгляде. Зато и комфортней стало — свет больше не бил по глазам.

Борисов недоуменно пожал плечами:

— Не знаю. Я же здесь не по своей воле… вам виднее…

— Это оно, конечно, так, — Михаил достал из недр стола папку, на которой Борисов с ужасом увидел свою фамилию, написанную красивым почерком. Аккуратно развязал тесемочки. Папка была старая и серая, еще картонная — такие уже нигде и не использовали. — Вспоминайте, ваши прегрешения.

Борисов замялся с ответом. Он понимал, что здесь и сейчас решалась его судьба, поэтому тщательно подыскивал нужные слова.

— Я вроде ничего особенно криминального не совершал. Как все.

— Как все? — скептически нахмурился Михаил. — А давайте проверим. Вместе. Ну вот, например, — Михаил открыл папку и вчитался в страницу. — Вот. Деловая командировка в Бангкок. — Он хмыкнул, выражая отношение к такому нелепому словосочетанию, как «деловая поездка» и «Бангкок». — Ох, знаем мы эти командировки! И вы там «поработали» на славу, должен заметить. Каждый вечер по две проститутки в номер, богатые ужины, выпивка, легкие и не совсем наркотики. Кстати, не все из этих девочек достигли совершеннолетия и не все были девочками, а совсем даже наоборот.

— Как так? — вырвалось у Борисова.

— Включите логику, наконец. Девочка наоборот кто? Правильно, мальчик.

— Но я же не знал!

— И что это меняет?

Борисов снова сник, сгорбился в кресле.

— Было дело?

— Было, — тихо ответил он. — Но наркотики были в первый и последний раз.

— Это нам известно. А сколько всего раз жене изменяли?

— Слушайте, вам-то какое до всего этого дело? — взорвался Евгений Андреевич. — Это, в конце концов, мое личное дело. Моя личная жизнь. Пускай и не очень нравственная, но вовсе не противозаконная! — Секс с несовершеннолетними и наркотики преступны по законам любой страны.

— Так сколько уже лет прошло? Пять? Семь? Никто мне никаких претензий не высказывал! А тут вы… — Нежданная догадка потрясла Борисова. А что если это и не государственная контора вовсе? Может это орудует банда мошенников или вымогателей, или тех и других вместе? Набрали где-то компромат, и теперь хотят деньги вымогать, под угрозой рассказать все жене, или прессе, что еще хуже.

— Сколько вы хотите? — спросил Борисов. Он, впервые за время в этом кабинете, ощутил уверенность. В конце концов, переговоры всегда были его коньком.

— О чем это вы, Евгений Андреевич? — скептически изогнул бровь Михаил.

— Да все вы прекрасно поняли! — всплеснул руками Борисов. — За ваше молчание, за наше сотрудничество, чтобы вот эти материалы никто больше не увидел.

— Взятку предлагаете?

— Да что вы такое говорите?! Я чту уголовный кодекс до последней запятой. Я веду переговоры, где у вас есть то, что нужно мне, а у меня есть чем за это отплатить. Но, безусловно, я бы никогда и никому не предложил взятку.

— Евгений Андреевич, дорогой, уясните одну простую вещь — я не собираюсь с вами торговаться. Нам не нужны ваши деньги. Мы просто хотим разобраться в определенных деталях вашей жизни, и, поверьте, в ваших же интересах, с нами сотрудничать. — Произносилось это ровным тоном, с вкрадчивыми интонациями от которых у Борисова побежали мурашки. От страха. С разными людьми приходилось общаться Евгению Андреевичу, и худо-бедно в них он разбираться научился. Такие, как этот лощеный красавчик, не шутят.

— Я понял, — пробормотал Борисов.

— Вот и здо̀рово. Тогда повторяю вопрос. Сколько раз вы изменяли жене?

— Точно и не вспомню. — Что за глупый вопрос? Какое он вообще имеет значение, если это не шантажисты? — Какая разница?

— Разница есть, иначе я бы и спрашивать не стал, — серьезно ответил Михаил. — Тридцать два раза вы ей изменяли за двадцать восемь лет совместной жизни. И это только, прошу заметить, с проститутками. Но ведь были и романчики и длинные романы, случайные связи в поездах, гостиницах, на курортах, сотрудницы в офисе, и интрижки с секретаршами. Однажды даже сестру ее, вульгарно выражаясь, трахнуть изволили. Или тоже не припомните?

Это Евгений Андреевич помнил и помнил прекрасно, хотя очень долго старался забыть. Первый год брака, какой-то праздник, Лена перепила и уснула. Борисов остался с ее сестрой, Таней, наедине. Алкоголь, молодость, ночь — все это перемешалось, как в хорошем коктейле, в нужных пропорциях. В ту пору квартирка у Борисовых была маленькая. Единственную комнату заняла спящая жена, поэтому и пришлось заниматься делами амурными в ванной. Таня нагнулась, уперлась руками в стиралку, а довольный Евгений пристроился сзади и довольно неплохо повеселился. В полноценный роман это так и не перелилось, хотя бы потому что нечему было переливаться — чувствами там и не пахло. А через пару месяцев Таня и вовсе переехала в другой город на новую работу, да так навсегда там и осталась.

Вопрос в другом — им-то откуда об этом известно? Ладно Бангкок, это еще можно объяснить. Но в те годы, Борисов еще был никем, чтобы заслужить столь пристальное внимание родного государства. Сам он об этом никому не говорил.