– Так точно. Спасибо вам, что помогли вылезти.

– На здоровье! Первый раз все теряются. Я тоже растерялся, когда в марте восемнадцатого года загорелся наш коробок. Экипаж – восемнадцать человек, высота – три с половиной метра и кайзеровский крест на всю лобовую. Ты бы посмеялся, как мы выпрыгивали.

– Как над такими вещами смеяться можно? – почтительно ответил ефрейтор.

– Восемнадцать танкистов. Только представь, целая толпа! У нас было шесть пулеметов и одна пушка. Но танк все равно подбили. В коробку величиной с трамвайный вагон не промахнешься… Мы разбегались как куры, а нас косили из пулеметов. Ну ничего, в сороковом году мы британцам отомстили под Дюнкерком. Все побережье было завалено их танками, грузовиками, а тела убитых лопались от жары на песке.

– У меня сгорел в танке земляк, – вытирая закопченное лицо, тоскливо сказал ефрейтор. – Мы шесть лет учились в одной школе.

– Судьба. Если бы мне подвернулся твой земляк, мы бы разговаривали сейчас с ним, а ты бы догорал в железной коробке. Так что не очень-то жалей его.

Метрах в тридцати, пригибаясь, пробежали два красноармейца. И тут произошло неожиданное. Расклеившийся от всего увиденного, ефрейтор вдруг преобразился. В кармане комбинезона у него находился массивный бельгийский «браунинг» с магазином на 13 патронов. Эти автоматические пистолеты Бельгия массово поставляла Германии перед войной, ими часто вооружали танкистов, летчиков, разведку. Выхватив браунинг, заряжающий крикнул фельдфебелю:

– Сейчас мы отомстим за наших товарищей! Стреляйте, господин фельдфебель.

Механик не успел вмешаться, настолько быстро все произошло. Сыграла свою роль истерика после гибели танка и большей части экипажа, пренебрежение к солдатам Красной Армии, которая практически уничтожена.

Ефрейтор, не дожидаясь согласия старшего товарища, выпустил весь магазин двумя очередями, рассчитывая уложить обоих русских. При этом он забыл наставления, что стрелять из пистолета очередями допускается в крайнем случае – слишком сильная отдача разбрасывает пули. Но одного красноармейца ефрейтор, воспитанник «гитлерюгенда», ранил в ногу.

Это был опытный солдат, возрастом немногим моложе фельдфебеля. Он передернул затвор и прицелился в механика. Старый танкист сразу понял, что поединок станет смертельным для обоих. Понимал это и красноармеец.

– Не стреляй… нихт шиссен! – опуская автомат, крикнул механик.

– Иди… быстрее уходи, мать твою, – с трудом сдерживался красноармеец.

– Я заберу товарища.

Русский понял смысл и кивнул, тоже опустив ствол трехлинейки. Танкист с трудом взвалил на плечи тело ефрейтора. Из раны текла кровь, молодой «герой панцерваффе» умирал.

Красноармеец дождался, пока оба исчезнут за деревьями, и быстро перевязал раненного в голень товарища.

– Кость не перебита? – беспокойно спросил тот.

– Нет. Но в санбате пару недель пролежишь.

– Где он этот санбат?

– Ничего, Ванька Лыков у нас специалист. Перевяжет как надо.

– А ты правильно сделал, что не стал стрелять, – сказал раненый. – Неизвестно, чья бы взяла. У ганса автомат, тридцать патронов. А молодой – говнюк! В спину нам вздумал стрелять.

– Больше не будет. Нажрался досыта. Пойду пистолет подберу, пригодится. А ты приглядывай.

Вернувшись, красноармеец помог товарищу встать, и оба продолжили свой путь, прислушиваясь к стрельбе с разных сторон. Но бой постепенно затихал, ночью много не навоюешь, даже если без конца взлетают ракеты, горит подбитый танк, и груда сушняка.

С утра началась очередная атака, которая подковой охватывала русские позиции. Кроме тяжелых танков Т-4 и штурмовых орудий фельдфебель разглядел два огнеметных танка. Скоро здесь будет жарко!

Оценив свои возможности, капитан Серов связался с Федором Ерофеевым:

– Держим позиции еще час-полтора. Не подпускай немцев близко. Надо постараться выбить хотя бы пяток машин, а затем уходим. Пехоту сажаем на броню.

Та же команда была передана командирам легких танков БТ-7 и взводному Матвею Трифонову.

В тяжелых КВ оставался усиленный боекомплект (сто десять снарядов). Оба танка отрыли огонь с шестисот метров, затем вступили в действие легкие БТ-7. Но лесистая местность позволяла немецким машинам уверенно сокращать расстояние, укрываясь за деревьями.

Немцы изменили тактику. Их не остановили потери: один горевший и один поврежденный «панцер». Видимо, получили команду покончить с заслоном, не считаясь с потерями, и продолжить наступление.

Приземистые «штуги» выныривали в самых неожиданных местах и, сделав два-три выстрела, снова исчезали. Отвлекая на себя внимание, они дали возможность прорваться с тыла обоим огнеметным танкам и приблизиться на расстояние выстрела.

Ерофеев в горячке боя едва не упустил огнеметный танк, смертельно опасный для любой машины, несмотря на толщину брони.

– Командир, стреляй, чего медлишь! – крикнул механик Басов, увидевший опасного врага первым.

Костя Савушкин, растерявшись, бросил в ствол фугасный снаряд. Сержанту приходилось видеть, как эти машины с ревом обрушивали заряды огнесмеси, мгновенно воспламеняя танки, машины, доты.

Чешский танк Т-38, на базе которого была установлена огнеметная установка, имел броню толщиной 25 миллиметров. С расстояния восьмидесяти метров фугасный снаряд проломил лобовую броню под башней и взорвался внутри машины. 600 литров огнесмеси вспыхнули, расплескиваясь огненными брызгами.

Небольшой танк массой девять тонн горел огромным костром, вспыхнули деревья неподалеку. Детонировали 37-миллиметровые снаряды, разламывая броню и усиливая пламя.

Капитан Серов сумел подбить еще один немецкий танк, но кольцо вокруг роты заслона сомкнулось, и снаряды летели со всех сторон. Дернулся и застыл БТ-7. В неподвижную машину угодил еще один снаряд, задымил двигатель.

Сумели выскочить командир машины и механик-водитель, а танк Василия Серова получил попадание в ходовую часть. Сорванное с оси колесо скручивало гусеницу.

Механик остановил машину и, выскочив наружу, понял, что своими силами КВ не отремонтировать. Обездвиженный танк – мертвый танк, какой бы мощной броней он ни обладал.

– Товарищ капитан, давайте возьму вас на буксир, – шипел и срывался в рации голос лейтенанта Ерофеева. – Попытаемся прорваться вместе.

– Гусеница скручена, не выйдет.

Очередной удар потряс КВ командира роты. Машина продолжала жить, отстреливаясь из пушки и трех пулеметов. Но это не могло продолжаться долго.

Фугас, выпущенный из 105-миллиметровой гаубицы, врезался в кормовую часть башни. Броню пробить не смог, но смял пулемет, а динамический удар снаряда весом пятнадцать килограммов тяжело контузил пулеметчика и ранил мелкими осколками отколовшейся брони.

Ему пытались помочь, но парень в сознание не приходил, из носа и ушей текла кровь. Командир орудия Петр Бережной вел огонь по танку Т-3, который ускользал от снарядов и сумел с коротких остановок вложить два снаряда в борт «Клима Ворошилова».

– Ах, ты, гаденыш!

Бережной выстрелил в Т-3. Снаряд с недолетом врезался в землю и, отрикошетив, ударил в башню. Т-3 дал задний ход, но с другой стороны в КВ летели снаряды из пушки тяжелого танка Т-4.

Раздраженные упрямым сопротивлением «Клима Ворошилова», немецкие артиллеристы вели огонь едва не в упор. Загорелся подобравшийся слишком близко Т-4, но другой танк угодил снарядом в основание башни КВ и заклинил ее.

– Все, кроме Бережного, покидают машину! – крикнул Серов.

Но это оказалось непросто. Очереди сразу нескольких пулеметов не давали высунуться. Выбравшись через аварийный люк в днище танка, экипаж оставался прижатым к своей машине.

Контуженый танкист так и не пришел в себя, а двое других вели огонь из пулеметов ДТ, отгоняя немецких саперов.

Лейтенант Ерофеев и два уцелевших легких танка БТ-7 окружили машину своего командира, давая возможность экипажу спастись. Но сильный огонь заставлял их маневрировать.

Понимая, что без него ни Ерофеев, ни остальные танкисты не уйдут, Серов и Бережной подожгли запальный шнур упаковки тола и выбрались наружу.