С хозяином почтового двора я сторговалась быстро, и, пока он закладывал экипаж, заглянула в храм -- тот самый, который однажды мыла собственными руками. Сейчас здесь было чисто, а у меня в карманах опять не нашлось ничего, что я считала бы своим и могла пожертвовать богам. Разумеется, Владыка вручил мне кошель с монетами, чтобы я ни в чем не нуждалась в пути, но... эти деньги не были моими. Подумав, я все-таки решила, что Рэйм все равно не примет назад то, что уже отдал, а потому оставила небольшое пожертвование, а потом обратилась к богам с молитвой-разговором. Я не столько просила, сколько благодарила -- за то, что пройдено и понято, за свою свободу, за вновь обретенную возможность выбирать.

   Долгая дорога не казалась мне скучной. Впервые я путешествовала по стране вот так -- открыто, в своем настоящем виде. Если, конечно, не считать моей самой первой поездки с Бьяртой, но ее я запомнила плохо.

   Вообще, память о трех годах, прожитых между потерей прошлого и моим водворением в доме чародейки, слегка притупилась, словно не я была той девочкой, что некоторую часть своей жизни провела в приюте под вымышленным именем. Впрочем, наверно, так оно и было. Моя нынешняя личность сформировалась позже, под влиянием наставницы и необычных жизненных обстоятельств. Жалела ли я об этом? Вот уж нет -- куда лучше быть воспитанницей строгой чародейки, чем вовсе никем. А именно так оно и сложилось бы, останься я в воспитательном доме.

   К вечеру, как я и рассчитывала, наемная карета въехала на постоялый двор в Гадре -- городе средних размеров, достаточно оживленном, чтобы одной пожилой женщине было легко затеряться в нем, а ее связи с другими людьми непросто было бы отследить.

   'Запомни, девочка моя, господин Лугар, стряпчий, улица Дождей...' -- напутствовала меня бабушка в ночь перед ритуалом. Я почти ничего не понимала, но старательно запоминала.

   ... На улице Дождей было не по-осеннему солнечно, как, впрочем, и во всей Гадре этим утром.

   Я чуть замешкалась на крыльце, собираясь с духом, но потом решительно взялась за дверной молоток и постучала. Дверь отворилась почти мгновенно -- не принято было в конторе господина Лугара заставлять клиентов ждать.

   -- Чем могу служить? -- нынешний хозяин конторы был молод, наверняка сын или внук, а может, племянник того Лугара, которому бабушка доверила мое наследство.

   -- Я пришла забрать то, что принадлежит мне.

   Стряпчий с деланным изумлением поднял правую бровь.

   -- Солнце встанет на Западе, если воля Плетущей не будет исполнена, -- произнесла я условную фразу, убедившись, что никто, кроме Лугара, не может меня слышать.

   Левая бровь взметнулась вслед за правой, но стряпчий не медлил.

   -- Сию минуту, госпожа! -- воскликнул он и скрылся за дверью, ведущей из приемной в жилую половину.

   Появился он минут через пять и, почтительно поклонившись, протянул мне деревянный ларец, украшенный затейливой резьбой:

   -- Примите, госпожа. Все давно оплачено.

   Прижимая ларец к груди, я вновь вышла на крыльцо и задумалась. Вернуться на постоялый двор? Или просто найти уединенное местечко, где я смогу без помех ознакомиться с содержимым ларца? Но уединение я могу найти и во дворце Владыки Нимтиори, и ни сам Владыка, ни брат не станут мешать мне встретиться в последний раз с бабушкой. А оставаться в Таунале на лишний час или два -- какая в этом радость и какой смысл?

   Свернув за угол, я спряталась в тени от солнечных лучей и перенеслась обратно во дворец. К счастью, кабинет Владыки пустовал, и я, не привлекая к себе излишнего внимания, прошла через него и быстрым шагом отправилась в наши покои.

   В комнате я присела на краешек кровать и принялась вертеть в руках ларец. Я догадывалась, что открыть его под силу только мне, но не могла понять, как к нему подступиться.

   Фрагмент орнамента сместился совершенно неожиданно, обнажив выемку с короткой острой иглой в центре. Дальше все было просто -- я коснулась пальцем острия, выступила капелька крови, и крышка открылась, явив содержимое ларца: несколько футляров с драгоценностями, два перстня... Один -- серебряный с дымчатым топазом, заключенный в прозрачную сферу, которой я не рискнула прикоснуться, второй -- массивный, из золота с рубином. Он был просто втиснут между футлярами. И под всем этим, на самом дне -- письмо.

   'Энна, девочка моя!

   Если ты читаешь это письмо, значит, прошла весь путь, который я для тебя проложила, и обрела себя.

   Поверь, мне страшно и горько было обрекать тебя на такую жизнь, но иначе тебя было не спасти, это был единственный из всех возможных вариантов будущего, в котором могла быть ты. Надеюсь, теперь ты понимаешь это и сможешь даровать мне свое прощение.

   Как ты, наверно, догадываешься, больше мы с тобой не увидимся -- за серьезное вмешательсво в судьбы близких мы платим собственным даром, а зачастую -- и жизнью. И мой случай -- именно такой. Я не ропщу, Арнастра милостива и примет меня в своих чертогах, даруя утешение.

   Но на прощание, если помнишь, я обещала тебе рассказать обо всем, что для тебя придумала. И теперь выполняю это обещание.

   Первым узелком, развилкой, был Владыка Нимтиори, с него все началось, им же, надеюсь, и закончится. Вернее, его сыном, но Рэйм -- разумный мальчик, и раз уж мне удалось убедить его отца, то Владыка сам найдет для сына нужные слова. А принцессу им предложат в любом случае, так что дальнейшее зависит только от них.

   Трудно мне пришлось с чародейкой. Маги -- они, знаешь, к вере равнодушны, слишком могущественны, чтобы признавать над собой высшие силы. А тут еще и все существо ее станет протестовать, ибо сама она вольная птица и рабства ни в каком виде не приемлет, а потому и обречь тебя на жизнь Тени при принцессе будет для нее немыслимым преступлением. Знаю, что ее будут крепко держать за горло, но если бы я не вмешалась, она все равно бы отказалась создавать Тень, не пошла бы на поводу у шантажиста. Однако, вспомнив о сне, о велении Плетельщицы, она, надеюсь, решится пойти против совести. Прошу тебя, внучка, если тебе доведется вновь повстречаться с этой женщиной, ни в коем случае не спрашивай, чем держал ее таунальский властолюбец, не заставляй ее вновь переживать эту боль и вину.

   Проще всего было договориться с провидицей. Ты ведь догадалась, наверно, что она тоже одно из звеньев. Просто Атейнара и сама видит пути, а потому ей не пришлось делать ничего, к чему не располагал ее собственный дар.

   А вот дальше многое зависело от тебя -- от твоей находчивости, изворотливости и желания жить. Раз ты читаешь это письмо, значит, смогла сделать то, чего я от тебя ожидала. Не знаю только, сколько времени тебе пришлось скитаться, прежде чем встретиться с Видящим и получить ответы на некоторые из своих вопросов. Я видела эту встречу, но не сроки, в которые она произошла. Старый слепец одновременно любопытен и недоверчив, непросто было пробиться в его сны, но тебе он непременно понравится... или понравился?

   А самым слабым звеном в моем плане стал глава клана Теней. Он хитер, но не умен. И излишне самонадеян. Но если не он, то дар в твоей крови поможет тебе оказаться в нужном месте в нужное время.

   Прости, все время путаюсь -- невозможно писать о том, что только должно случиться, как об уже произошедшем. Для меня это будущее, для тебя -- прошлое.

   Я переживала, что какая-нибудь из моих нитей запутается и всё плетение пойдет прахом, но Арнастра дала мне надежду и обещала, что и спящий дар будет тебе помогать.

   Прощай, моя дорогая, и помни, что я люблю вас -- и свою упрямую дочь, которая пожелала разделить судьбу мужа, и отца твоего, как бы меня ни раздражали его неверие и принципиальность, и мальчиков... Но их больше нет, а ты жива, и если тебе дорога их память, постарайся возродить то, ради чего они сложили головы.