Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Положил телефонограмму на прежнее место, — возможно, Освальд уже все устроил. А может, и нет.

Он вышел в коридор и по дороге к своему кабинету в нем неуклонно крепло убеждение, которое он осознал лишь минуту назад: да, битву за сына он проиграл.

Вернувшись в кабинет, он набрал номер телефона почтового отделения и послал Прокопу телеграмму в Банскую Каменицу.

4

И придут наши дети - img_16.jpeg

Мартин Добиаш позвонил Вере Околичной лишь около шести вечера. А весь день до этого он был на Гроне, помогая рабочим и техникам ремонтировать перекрывающее оборудование. Он весь был в грязи и в масле, от него несло нефтью, а под ногти так въелась грязь, что он не знал, как ее выдрать оттуда. Он уже и не надеялся застать Веру на месте, поэтому очень обрадовался, услышав ее голос. Договорились, что сходят выпить по бокалу красного вина.

Они сидели в маленьком уютном ресторанчике, единственном во всем городке. Ресторанчик был почти пуст и тих, его ничуть не коснулись волнения и бури, которые они только что пережили. Они наслаждались молчанием, и было ощущение, что наконец-то спадает напряжение, накопленное в течение целого дня. Мартин постепенно освобождался от нервного напряжения, все старался спрятать в ладонь пальцы с грязными своими ногтями и курил сигарету за сигаретой, чтобы перебить жирный запах, въевшийся даже в волосы. Он страшно устал.

Они заказали ужин, и поскольку старший официант хорошо знал их обоих, он подал им свиную печенку с луком, хотя свиной печени нельзя было достать во всей округе. Этот маленький услужливый человечек напоминал Добиашу об уходящем мире хороших ресторанов, где вкусно кормили, отлично обслуживали и где было спокойно и тихо.

Оба накинулись на еду с жадностью людей, обреченных питаться в заводских столовых.

— Я с утра ничего не ел, — оправдывался Добиаш. — Все некогда. — Он подумал, что в этой ежедневной беготне забывает не только нормально поесть, но и вообще жить. Он думал о том, как пожирает его жизнь вся эта круговерть, вся эта работа на комбинате и как он, не пытаясь что-нибудь изменить, наблюдает за этим и позволяет перемалывать, коверкать свою жизнь, поскольку это в его интересах, в интересах его продвижения, его карьеры. Лишь изредка ему удается выскользнуть из этого водоворота в такие минуты, как эта: короткая передышка в долгом изнурительном походе.

Они утолили голод и, пока официант убирал тарелки, молчали. Разговорились уже только за кофе.

— Ну и как все это выглядит? — спросила Вера.

— Дело дрянь, — Мартин виновато посмотрел на свои руки, вцепившиеся в чашечку с кофе. — Повсюду плавает дохлая рыба. Река похожа на сточную канаву…

— Когда же в ней можно будет купаться?

— А вы что, в ней когда-нибудь купались?

— Нет. А… почему мы все еще на «вы»?

Он взял бокал, в котором оставалось немного вина.

— Можем перейти на «ты»… — Они чокнулись и слегка коснулись друг друга губами.

Потом с минуту растерянно молчали, словно привыкая к новому положению.

— А что, собственно, произошло? — В Вере снова заговорил заводской юрист.

— Лопнул трубопровод… Перегрузка мощностей… Несоответствие технологии… Очистная станция… Старая песенка!

— Кто несет ответственность за аварию? Меня интересует юридическая сторона.

— Не знаю. Я не юрист. Это… это ты у нас блюститель закона.

— Кто-то же должен нести ответственность…

— Кто-то… — повторил растерянно Добиаш. — За комбинат отвечает директор. Но кто осмелится его тронуть?! — Он хотел взглянуть ей прямо в глаза, но не посмел. — Кто ему скажет об этом? Я?! А почему я? Он воспримет это как личную обиду, как неблагодарность… Может, выпьем еще?

Вера покачала головой.

— Нет, с меня уже хватит. Я еще хочу посмотреть дома всю правовую сторону катастрофы. Вероятнее всего, мне придется защищать комбинат на суде… если вообще такое происшествие можно оправдать.

А он говорил дальше, словно и не слушая ее вовсе.

— Я всячески избегал конфликтов, и видишь, к чему это привело… Эта боязнь запачкаться! Что мне было терять? Иногда мне кажется, что с поколением наших отцов мы никогда не договоримся… Разве это не грустно?

Вера сказала, что было бы грустно, если бы они во всем понимали друг друга, но сейчас она слишком устала для того, чтобы пускаться в рассуждения по поводу конфликтов между поколениями.

— Извини, — пробормотал он. — Я ведь никудышный кавалер.

— А что, если мы поговорим о себе? — сказала она.

Они вышли на вечернюю улицу.

— Куда пойдем? К тебе или ко мне? — спросил он, не чувствуя при этом ни малейшей неловкости.

— В сущности, мне все равно, — ответила она спокойно. — Хотя незамужняя молодая женщина не должна бы…

— Да и неженатый молодой мужчина не должен бы, — перебил он ее и нежно обнял за плечи. — Но ведь люди обычно делают то, чего не должны бы…

Они двинулись вниз по улице, беззаботно обнявшись…

Около шести вечера Соня Вавринцова сидела за письменным столом в опустевшей редакции и разбирала информацию, которую ей удалось раздобыть за день. Сегодня улыбнулось ей журналистское счастье: она связалась с Комитетом народного контроля и попросила о помощи. Нет ли у вас случайно, спросила она, конкретных случаев незаконной порубки деревьев, не знаете ли вы каких-нибудь фактов истребления городского озеленения? Оказалось, что случайно есть, случайно знают. Имеются нарушения закона об охране зеленых насаждений и окружающей среды. Виновники — две строительные организации.

Случай простой: эти организации начали строить на правом берегу Дуная многоэтажный дом примерно на триста однокомнатных и двухкомнатных квартир. На правом берегу Дуная уже вырос новый город, и во время его возведения строители уничтожили почти весь лесной массив. Теперь здесь охраняется каждое дерево, согласно закону 166/60 параграф 10. У обеих организаций, которые уже вырыли фундамент, не было ни решения на отвод земельного участка, ни разрешения на строительство, ни согласования с управлением лесного хозяйства Братиславы, на чьей территории развернулось строительство, начатое в обход всех законов.

На том месте, где теперь заложили фундамент, когда-то был лес, он занимал весь район Петржалки, относился к категории лесов особого назначения и был отведен для отдыха жителей Братиславы. Теперь от него ровным счетом ничего не осталось.

Соня Вавринцова смотрела на бумаги и думала о людях, приказавших вырубить деревья. Скорее всего это примерные отцы семейств, граждане, заслуживающие доверия, люди, ревностно выполняющие свои рабочие обязанности, награжденные переходящими знаменами и грамотами, скорее всего члены партии. Так же, как и все прочие, они ругают плохое снабжение, сердятся, когда не могут купить то, что им нужно, когда их обвешивает мясник, когда их надувают в автосервисе, когда они слышат о взятках в больницах.

Зачем же они это сделали? Что это за люди? Она пошла по следу, как детектив. В тот же день поехала на место происшествия, в Петржалку.

— Что вы тут делаете? — спросил ее какой-то мужчина, когда она хотела сфотографировать вывороченные корни деревьев. — А у вас есть разрешение? — пристал к ней начальник строительства. — Разрешение есть?

— Я журналистка, — отвечала она. — Какое вам нужно разрешение? Разрешение на что?

— Ну… разрешение на то, чтобы вы могли здесь ходить и выспрашивать… — настаивал начальник, и только потому, что перед ним была женщина, ее не прогнали со стройки. — Директор запретил с кем бы то ни было разговаривать об этой стройке!

После долгой ругани и крика за нее вступился какой-то техник.

— Скажите, почему вы начали строительство без разрешения?

У техника был единственный аргумент: план. Необходимость выполнить плановые обязательства этой пятилетки.

— Странная логика, — удивлялась Соня. — Можно подумать, что одна из целей пятилетки — это превратить в пустыню правый берег Дуная!

55
{"b":"583098","o":1}