«Мы склонны думать, – замечает Герман Ушаков, – что шушенские дни Ленина, ничем не замечательные извне, были днями крайне значительными для всего последующего политического творчества Ленина». Это правда; судя по той бешеной скорости, которую Ленин развивает сразу по возвращении из Шушенского, ему удалось скопить там колоссальные запасы энергии и придумать способ, как вырабатывать ее в промышленных масштабах – так, чтобы можно было пользоваться ею на протяжении многих лет.

Созерцание гротескно «коммунистического», полуторакилограммового кумачового томата укрепляет в потребности покинуть Шушенское и доехать до еще одного места, связанного с Лениным, – пусть не буквально, но символически.

«Енисей» рифмуется с «Колизей»; представьте себе широкую горную реку, посреди которой, между двумя утесами, воткнули плотиной участок римского амфитеатра: выше, мощнее, плотнее оригинального. Это и есть Саяно-Шушенская ГЭС, одно из самых грандиозных строений советского человека, стимулированного, по-видимому, азартным желанием поквитаться по историческим долгам – царь запер Ленина в Шушенском, а СССР, выстроенный одержимым идеей электрификации Лениным, запер в Саянском коридоре Енисей. Плотина врезана в скальные берега на пятнадцатиметровую глубину – и представляет собой очень высокое – в полтора раза выше пирамиды Хеопса – полукруглое сооружение. Архитектурно колизееподобная, стилистически Саяно-Шушенская рукотворная стена-скала отсылает все же не к Риму, а к Египту: нечто среднее между луксорским дворцом Хатшепсут в Долине Царей и нубийским Абу-Симбелом. Водоводы, по которым устремляется к турбинам вода, очертаниями напоминают не то рамзесоподобные изваяния, не то фермы космических ракет, не то контрфорсы минаретов, с которых транслируется застывший в камне азан индустриализации. Ни к Шушенскому, ни к реке Шушь плотина отношения не имеет, однако сказать, что название ГЭС привязало сооружение к Ленину искусственно, язык не поворачивается – «тот же самый дух, который строит железные дороги руками рабочих, строит философские системы в мозгу философов». И хотя не каждый вспомнит здесь эту марксовскую суру, каждому, кто приезжает сюда после зыряновского и петровского домов, непременно является в голову нехитрая метафора, что ГЭС и есть Ленин: бетонная стена, перегородившая поток истории, чтобы извлекать из этого потока столько энергии, что хватило бы на весь земной шар.

«Искра. Эпизод 1» – классический сюжет в стиле «нуар»: герой-одиночка освобождается из тюрьмы, где досконально просчитывает головокружительную месть, – и, оказавшись в чужом городе, ведет жизнь маргинала, целиком отдаваясь своей одержимости; выбора у него нет: единственный способ обрести потерянную идентификацию – создать что-то, что потрясет мир.

«Искра» была изобретена и просчитана в идеологическом и финансовом отношении в Шушенском. Чтобы перевести потенциальную энергию марксистских литературных кружков и небольших комитетов сознательных рабочих на предприятиях в кинетическую, нужно было предложить им нечто большее, чем проект политического просвещения рабочих: «дело», инициацию, опасное и сложное испытание, которое позволит эволюционировать от клуба к политической нелегальной организации. Название газеты появилось сильно позже – и уже траченное, подзаезженное: да, строчка «Из искры возгорится пламя» принадлежит декабристу А. Одоевскому, хороший провенанс; но в 1860-е в России уже выходила «Искра» – сатирический либеральный журнал с карикатурами и пародиями, популярнее некуда; этот шлейф никогда не акцентировался, но присутствовал.

Издавать газету теоретически можно было и в России, использовав накопленный опыт нелегальных СМИ, – но то была заведомо суицидальная, мотылечная деятельность: полиция рано или поздно, причем скорее рано, доберется до редакции. Двойная защита – подполье + эмиграция – казалась Ульянову более перспективной: бизнес ведется в России, деньги поступают оттуда, а заграница – что-то вроде офшора, безопасного места, откуда, пользуясь системой фальшивых документов и подставных лиц, можно не платить политический налог государству. Безопасность, разумеется, можно было гарантировать только редакции. Штука была в том, чтобы не повторить ошибку Плеханова: легализовавшись в рамках европейского социалистического движения, не «оторваться» от России; надо было не просто источать сияние – но и мутить там воду: нет партийной программы – вот вам готовая; арестовали членов парткомитета – подберем новых, не знаете, как написать листовку для недовольных рабочих, – пришлем материалы.

Чтобы понять, чем была куплена эта возможность находиться в относительно безопасной точке, имеет смысл напомнить, как Ленин провел пять месяцев 1900 года – до того, как уехал за границу. Примерно за 150 дней Ленин молниеносными марш-бросками осваивает пространство от Восточной Сибири до Западной Европы: Шушенское – Красноярск – Москва – Подольск – Нижний Новгород – Петербург – Псков – Изборск – Рига – Петербург – Подольск – Нижний Новгород – Уфа – Самара – Сызрань – Подольск – Смоленск – Уфа – Подольск – Женева. Мы обнаруживаем его – дважды – на Урале, в Прибалтике, Поволжье, Петербурге, Москве, и так – до Женевы. Ленинская филеасфогговская энергичность – поразительная даже по нынешним временам – вошла в резонанс с индустриальным подъемом в России: за один только 1901 год в эксплуатацию были введены 3218 километров новых железнодорожных путей, и, похоже, Ленин протестировал многие отрезки в качестве первого пассажира. Нужно было не только организовать сеть поддержки газеты, но и обеспечить ее финансирование. Козырным тузом отцов-основателей «Искры» – позволявшим им просить знакомых и незнакомых людей вложить (скорее, впрочем, пожертвовать) деньги в «окончательную рабочую газету» – было «сотрудничество нескольких выдающихся представителей международной социал-демократии» – Г. В. Плеханова, П. Б. Аксельрода, В. И. Засулич.

Летом 1900-го в Пскове состоялось совещание венчурных предпринимателей – в интересной конфигурации: Ульянов, Потресов, Мартов, Струве, Стопани, Туган-Барановский. В состоянии, которое П. Лепешинскому удалось описать с помощью удачного образа «стоим, словно керосином облитые», любой объект окружающей действительности производит впечатление соблазнительно пожароопасного. У всех членов «литературной группы» было ощущение, что они и в самом деле наткнулись на клондайк: миллионная клиентура (помимо собственно рабочих, в России в 1900 году, согласно подсчетам, пусть даже и недостоверным, было около трех с половиной тысяч социал-демократов), куча потенциальных инвесторов и помощников; авторитет заработан книгами и статьями, репутация выстрадана в ссылке. У их затеи был и азартный аспект: кому быстрее удастся сделать газету для рабочих – им, «Рабочему делу», «Бунду» – или легальным профсоюзам под покровительством полицейского начальника Зубатова? А может быть, вообще другой партии – эс-эр, которая тоже совершенно не собиралась терять пролетарскую аудиторию?

Предместья Везена, Бельрив и и Корсье находятся на южном берегу Женевского озера – тогда это были самостоятельные деревни, теперь, пожалуй, уже и часть Женевы; Плеханов предложил вести переговоры там из соображений безопасности: у Ленина и Потресова был слишком заговорщический вид, притягиваюший внимание царских шпионов. Конспираторы добирались в предместья из Женевы на катерке; сейчас туда проще доехать на велосипеде – наблюдая, как обычные дома уступают место паркам и ресторанам клубного типа, «с пленэром». Свернуть с набережной не так-то просто; жители не культивируют контакты с внешним миром. Если вы найдете способ нырнуть в дыру в стене, то окажетесь в поселковой агломерации в непосредственной близости от центра Женевы: скромные коттеджи с бассейнами, частные футбольные поля, крохотные остерии… Даже переулок, называющийся La Californie, не выглядит здесь пародией на Америку.