- Специально пришел проверить? – позволяя уголкам губ дернуться в слабой улыбке, поинтересовалась женщина. Гость вздохнул, ничего не говоря. Эта минута тишины была чем-то жизненно важным, словно единственным спасением посреди гложущей пустоты. Неис как-то незаметно для Илиссы стал той тонкой соломинкой, что могла вытянуть из трясины. И хотя полностью разделить с мужчиной его чувства не удалось бы никогда, он как-то легко согласился даже на текущее положение, где супруга Владыки скорее позволяла себя любить, нежели любила сама. Привязалась, благодарила за поддержку, нуждалась, но не любила. И была не в силах это как-либо изменить.
Хотя иногда так хотелось отсечь все прошлые связи и эмоции, подарить кому-то тепло и заботу, прожить остаток жизни так, как все люди. И думать, что все сотворенное – лишь страшный сон. Мрачная легенда на страницах книги, что забудется, стоит лишь наступить новому утру. Еще раз попытаться растоптать старые картинки, как опавшие листья, превратить в однообразное месиво и выбросить.
Плеч коснулся холодный воздух, когда мужские руки соскользнули с них, и Илисса непроизвольно открыла глаза, оборачиваясь, чтобы увидеть, как Неис пересекает комнату, направляясь в не освещенную прихожую. И с губ само собой сорвалось какое-то жалкое «не уходи», впервые адресованное ему.
Гость вздрогнул, замирая. Шорохом и скрипом подгнившей половицы отозвались мягкие шаги женщины, гулким ударом сердца – обвившиеся вокруг его торса худые руки с перепачканными мелом пальцами, что оставляли следы на его темной рубашке. И внутренней мольбой не испытывать его на прочность. Меняя положение своего тела так, чтобы иметь возможность посмотреть в глаза хозяйке дома, мужчина дотронулся ладонью до хранящей на себе такой же меловой отпечаток щеки.
- Поцелуй меня.
Она не могла назвать четко причины, побудившие озвучить эту просьбу. Тем более что Илисса могла самостоятельно сделать то же. Но сейчас оказалось отчего-то важно, чтобы этот шаг последовал со стороны визитера. Словно одним лишь поцелуем удалось бы дать ответы на все еще не оформившиеся в подсознании вопросы. Или же не словно?
Сгущающееся молчание наполнялось неясным противостоянием взглядов. Она ждала, пытаясь уловить на дне его глаз какую-то важную эмоцию, он – искал правду, хмуря брови и бессознательно поглаживая острую скулу большим пальцем. Но привычка бросаться в омут с головой, замешанная на тоске и разлуке, подтолкнула к встрече губы. И готовый прекратиться в первые секунды поцелуй сорвался на сумасшедший и безжалостный, уничтоживший стоящую между ними столько времени преграду. И очистивший разум. Ладонь скользнула со щеки на затылок, одним лишь накручиванием коротких прядей волос на пальцы заставляя отклонить голову назад, сухие губы накрыли участок кожи на шее, где располагалась серебристая нить жизни. Шумно выдохнув и обвив руками шею мужчины, Илисса закрыла глаза. Горькая улыбка, промелькнувшая на лице, стала безмолвным принятием реальности. Вопросы растаяли в воздухе.
Внутри не осталось вообще ничего. Выжигаемые пламенем внутренности осыпались прахом, а огонь давно заполнил вены и артерии, заменив кровь, что теперь была такой же светлой, как и у остальных людей. Только чувства и реакции сохранились: все так же прикусывание зоны нити сопровождалось глухим стоном, все так же перехватывало дыхание от простого произнесения ее имени, все так же хотелось не разрывать контакта, чувствовать мужчину каждой клеточкой своего тела, быть еще ближе, чем сейчас. Так, чтобы кроме его рук и губ везде ничего не существовало, чтобы проклятые куски ткани не становились преградой к получению максимума тепла от холодных тел. Так, чтобы в затянутых пеленой карих радужках увидеть отблески стали. И нарочно прошептать чужое имя, провоцируя на внезапную жесткость.
Чувство собственности не убивалось так просто. Если Илисса и умудрялась смириться, сжиться, то Хэдес с каждым новым годом осознавал, что хуже – лишь смерть второй половины. И лишь потому однажды позволил себе пойти на обман, приняв личину того типа, что в последние месяцы не давал покоя женщине. Эти вьющиеся черные волосы, эта смуглая кожа, эти едва заметные усики, даже этот голос Владыка Бездны ненавидел, но был вынужден принять на себя буквально на несколько часов, с трудом сослав их настоящего обладателя в столицу, якобы по просьбе тяжелобольного родственника. Не зная, чем это обернется. С учетом пути, что займет несколько дней, волноваться о внезапном возвращении не стоило. Бесспорно, Первородный мог вообще отправить ухажера за Грань, но уже привязавшаяся к этому мужчине Илисса на новость о его смерти точно бы не отреагировала положительно. И ведь она бы явно догадалась, кого поблагодарить. Правда, она и обман разгадает, когда кавалер вернется, но это не так уж и страшно.
Ничто не страшно, если он может хотя бы недолго побыть рядом, вновь почувствовать ее тепло и заполняющуюся внутри пустоту. Даже в молчании, что обрушилось на комнату после сдавленных стонов, и в нарочито отведенном в сторону взгляде, изучающем потрескавшуюся краску на стене, было слишком много чего-то важного и утерянного. И уже не имело значения, по чьей вине. Они оба натворили немало.
Заворачиваясь в сброшенный ранее пуховой платок и пряча обнаженные ноги, начавшие замерзать, под собственноручно расшитое покрывало, Илисса старалась не оборачиваться и не реагировать на чужое дыхание в полуметре от себя. Чтобы представить, будто здесь нет никого, и ничего не было. Будто все привиделось уставшему от нескольких тяжелых дней подсознанию. Будто она уже давно свободна и всегда была человеком.
- Отпусти мою душу, - тихо и устало; уже без ненависти. – Мне спокойно здесь. Когда не надо бояться саму себя, бояться за тебя, - стараясь не смотреть на мужчину, царапая ногтем переплетения нитей на покрывале, она продолжила. – Вырасти Эрвига и лучше не говори ему обо мне. Не такой матери он заслуживал.
Она не отказывалась от сына – она хотела ему лучшей жизни. И не хотела, чтобы на него однажды пал гнев Трехликой. Все равно ее спокойствие вскоре прервется: мир не вечен. Но, быть может, хоть так им удастся удержать этот хрупкий миг гармонии.
Пусть и фальшивой.
Немногим позже, оставшись в долгожданном одиночестве и разбирая сложенные у шкафа стопки книг и газет, в надежде хоть немного лучше ознакомиться с жизнью населения Ирльхейна изнутри, женщина наткнулась на том новейшей истории Альтерры. Не сказать, что бы она интересовалась подобным – в конце концов, столько десятков лет самостоятельно следила и вершила судьбу межмирья, но те, кто ведет подобные летописи, имеют свой взгляд, что нередко разнится с мнением ключевых фигур истории. И потому никогда не помешает ознакомиться с этой точкой зрения, раз она оказалась по другую сторону баррикад.
Когда-то Красная Луна сияла во всех мирах, тогда ее воспринимали как обычное ночное светило. Все изменилось во время второй межрасовой войны, когда группа фанатиков случайно стала свидетелями ритуала возвращения души. И все бы ничего, но ритуал проводился с кровью триединой, пытающейся спасти своего друга. В результате неизвестных факторов ритуал сделал из человека идеальное оружие убийства, жестокого и беспощадного зверя. Кому-то из активистов пришла в голову «гениальная» мысль – пополнить армию подобными существами и получить гарантированную победу. Вот только действовала кровь триединой не на всех, как выяснилось. Из тысячи подопытных лишь двести обрели в себе зверя. Остальные либо возвращались из Потустороннего мира в полном непонимании, либо умирали. К сожалению, экспериментаторы не учли Красную Луну, действующую так же, как и ее бледнолицая сестра на вервольфов. Днем демоническая ипостась была послушна человеческому сознанию, но ночью разум побеждался зверем.
Армия, конечно, получилась что надо, с точки зрения человеческой расы. Всего за месяц противники были в большинстве своем убиты – они не ожидали подобного отпора. Но за это же время результат эксперимента уничтожил и своих создателей – для зверя нет разницы: свой или чужой. Для него есть только жертва. Вместе с оружием люди получили третью, независимую силу, подчинившую себе все. Хоть и в результате этой бойни людей осталось больше всего, некоторые малочисленные расы вообще были истреблены. Но подобный расклад теперь не устраивал даже победителей: еще немного и на Земле остались бы только «звери».
