- Не бойтесь, - сказал я, отлично понимая, что настоящая красота не нуждается в защите, она сама повелевает силой.
- Меня зовут Дан, - проговорил я, едва ворочая своим, словно окостеневшим языком.
- Дан? - произнесла девушка, разглядывая мое лицо, голос ее был ласков и мелодичен, как пение птиц, - первый раз слышу такое странное имя.
- Это уменьшительное от фамилии, - сказал я.
- Лили, - девушка протянула мне изящную руку.
Это прикосновение сделало меня смелее, но все равно до самого конца дня я не смог преодолеть своего косноязычия и угловатой неловкости. При этом я даже не смел подумать о физической близости с Лили.
Целый день мы купались, ели малину, пили ключевую воду, которую я приносил в глиняной кружке из родника в старой баньке. Мы были первожителями Земли. С восторгом и удивлением я смотрел на мир ее глазами, обнаруживая красоту там, где еще недавно скользил, ни на чем не задерживаясь, мой равнодушный взгляд. Меня радовали причудливая форма облаков и пляска трясогузки на разомлевшей от влаги и тепла колоде, трепетный аромат только что открывшегося цветка. А когда я перехватывал несмелый, милый взгляд Лили, обращенный на меня, сердце трепетало жаворонком и я был ближе к счастью, как никогда еще в моей прошлой жизни. Часы промелькнули как минуты, и только когда солнце начало садиться, я понял, что настал вечер.
Голубая палатка девушки стояла неподалеку от моей, почти на самом берегу озера. Я хотел ночевать на куче ветвей у ее входа, но Лили настояла, чтобы я вернулся к себе. Я нехотя подчинился.
Солнце садилось. Верхушки самых высоких сосен еще видели свет, но внизу, в зарослях крапивы, уже царил полумрак. Я лежал на земле, чутко прислушиваясь к голосам дебрей. Я не мог ни о чем думать, кроме Лили. Я был упоен ею. Мне не надо было напрягать память, я отчетливо видел, как она, обнаженная и прекрасная, входила в озеро, как воде покрывала сначала ее колени, потом поднималась выше по голой ноге, прохладной щекотностью касалась ее пушка, как девушка замирала на миг от этого прикосновения... Я понял, что люблю ее полнокровной земной любовью, ее стройные ноги, каждую ложбинку и выпуклость ее тела, пышные льняные волосы, ее голос, ее глаза... Мне не нужны были обычные для влюбленных годы размышлений и самокопания. Очарование и совершенство Лили ускорили, сжали этот процесс до считанных часов. Мне было хорошо, и я ни о чем не желал думать.
Лишь теперь, ближе к ночи, чувства потеснились, давая место мыслям. Мне пришло в голову, что я напрасно ни о чем не расспросил девушку. Ведь я ничего до сих пор не знал о ней - кто она, откуда и что привело ее сюда? Тогда, на залитых солнцем земляничных полянах, где царило добро, это нисколько не занимало меня. Сейчас же, слыша невнятные звуки отходящего во власть тьмы и зла леса, я подумал, что было непростительной ошибкой не выяснить все это. Ведь стоило ей внезапно уйти, забрав палатку, и у меня не было бы ни единого шанса отыскать ее.
Все темнее становилось вокруг, и палатка девушки, такая незащищенная, погружалась во мрак. А над старой елью, там же, где и вчера, снова лютым ночным оком зажглась звезда. Я ощущал ее липкие холодные лучи, вызвавшие вчера тот отвратительный страх. Но сегодня асе было иначе. Я боялся не за себя, а за Лили.
Стало совсем темно, и я явственно ощутил близость враждебных сил, которые вступили в свои права. Тихо зашуршал папоротник, над лесом всплыла луна, такая же яркая и холодная, как и в прошлую ночь.
Ровно в полночь я услышал осторожные шаги. По тропинке, ведущей к баньке, залитая лунным светом, словно подсвеченная изнутри, шла совершенно голая Лили. И опять в ее движениях было что-то от оживших восковых фигур... Неведомая сила влекла ее к старой баньке. Почувствовав неладное, я, не таясь, пошел вслед за ней. Завернув за угол баньки, я увидел черный сгусток, прилипший к тускло освещенному окну. Войдя внутрь его, я на секунду ослеп. Что-то сдавило мне горло и начало душить меня, пытаясь опрокинуть на землю. Я старался сорвать с горла вцепившиеся щупальца, но мои руки беззвучно проходили сквозь сгущающуюся тьму. Внезапно я почувствовал, как щупальца сползли с моего горла. Как раз в этот момент мимолетное кочующее облако закрыло звезду.
Я снова дышал. Припев покрытым испариной лбом к стеклу, я увидел слабо освещенную баньку. Свеча стояла на том же месте, где и вчера. На скамье, где когда-то сидела Элла, была Лили. Пышные волосы чуть касались обнаженной груди, а стройные ноги и голые бедра лишь угадывались в полумраке. Внезапно племя свечи заколебалось. Отворилась дверь баньки, и на пороге появился егерь! Он был в той же клетчатой рубашке, без брюк. Усмехнувшись, он подошел к Лили... Широко открытыми глазами она неотрывно смотрела на него. Егерь нагнулся и, подхватив ее под колени, положил на скамью. Лили послушно раздвинула ноги...
Я кинулся к двери. Рванул. Застучал, Она была заперта. Я принялся исступленно бить ее!
- Лили! Лили! - исступленно кричал я.
Наконец дверь подалась, и я ввалился в баньку. Она была пуста! Лишь в закопченное оконце, словно насмехаясь, смотрела злая ночная звезда. Я вспомнил слезы на глазах егеря, застигнувшего нас с Эллой. Разве ему было не больно? Может быть это и есть обещанная месть? Но разве можно сравнить его влюбленность в Эллу, в эту вертлявую сороконожку, с моим чувством к Лили? Мою боль с его болью? Но откуда взялся егерь, которого давно уже нет на свете? Куда исчезли они потом? Мой разум не находил объяснения этому. Галлюцинация? Бред? Или я схожу с ума?
Не знаю, как долго я плутал в лесу, прежде чем ноги сами вывели меня к палатке Лили. Я сел поодаль на старый, иссохший пенек и обхватил голову руками в своем безутешном страдании.
- Дан! - услышал я тихий, мелодичный голос.
Полог палатки приоткрылся, и изящная девичья рука поманила меня к себе. Сгорая от стыда и ревности, я пошел к ней.
Палатка была наполнена прозрачным малиновым светом, исходившим от невидимого светильника. Внутри она оказалась небольшим, но очень уютным залом... Лили лежала на чем-то, покрытом шелковистой тканью с узорами, против нее лежала открытая книга. Она была такой же, как днем, ничто не напоминало в ней ожившую восковую куклу.
