— Выйдите! Брысь! Кыш! Я должна это проверить! — сказала она, выпихнув всех наружу.

На какое-то время все пони могли только молчать в замешательстве. Затем послышался звук испускаемых газов и журчание, и пони переглянулись между собой. Наконец, после многозначительной паузы, раздался звук смываемого туалета. Собравшиеся весело встретили появление чуть смутившейся Скотч Тейп.

Оливковая кобылка кивнула с явным облегчением.

— Никаких больше канав.

Конечно, большинство собравшихся пони не могли бороться с соблазном испытать такую роскошь, как работающий туалет, чем тут же и воспользовались. Скотч Тейп только кивала, глядя как они входят и выходят с явно читающимся на лицах облегчением. Теперь предстояла задача посложнее: приучить кобылок и жеребят содержать туалет в чистоте.

Тут-то я и заметила, что кроме уборной появилось ещё кое что новое. Когда Скотч вышла из туалета, она не застегнула нижний клапан своего комбинезона и из него выглядывало её бедро. Я моргнула и прищурилась.

— Скотч… твой бок… похоже ты её получила!

Её глаза широко распахнулись, но вместо того, чтобы уставиться туда, как сделала бы любая здравомыслящая кобылка, она крепко зажмурилась и захныкала:

— Я не хочу этого видеть! — завопила она, натянув комбинезон на место и плюхнувшись на землю. Я дала ей минуту, но хватило и пятнадцати секунд. Она снова поднялась, не открывая глаза и простонала. — Лучше ты погляди, Блекджек. Прошу, скажи мне, что это не туалет.

Я магией оттопырила её комбинезон и вздохнула, прежде чем погладив её по голове.

— Это не туалет, — сказала я так успокаивающе, как только могла.

— Ты это просто так говоришь! Я заполучила на свой зад огромный старый сортир, да? Или что-нибудь ещё хуже! — заскулила она, качая головой. — Не хочу этого видеть! Я сейчас пойду, найду огромную старую поляну этих голубых сорняков и превращусь в Эпплджек или ещё во что-нибудь!

— Скотч Тейп, это не туалет. По правде сказать, я не совсем уверена, что это вообще! — рассмеялась я, и это вынудило её взглянуть.

Кьютимаркой кобылки был странный алмаз над развёрнутым свитком. Четырёхгранный алмаз был составлен из двух странных аппаратов. Нижний был линейкой, которую, казалось, согнули под прямым углом, а верхний был частью какого-то непонятного оборудования, напоминающей две заострённых металлических палочки, с шарнирным соединением наверху. На пергаменте виднелся какой-то странный абстрактный чертёж, вырисовывающийся в смутную структуру.

— Это… я… но… — залепетала она, глядя на свой бок. Из толпы появился П-21 и медленно, с задумчивой улыбкой, приблизился к дочери. Скотч Тейп взглянула на него, её глаза наполнились слезами. — Папа? — захныкала она.

— Это замечательная кьютимарка, — заверил он, заключая кобылку в объятия и она тут же разразилась счастливыми слезами, обнимая его в ответ. Кое-кто из других пони смотрел на это зрелище в замешательстве и с некоторой завистью.

Я глубоко вздохнула.

— Ты ведь понимаешь, что это означает, да?

Скотч Тейп вытерла слёзы.

— А? Что? — внезапно большинство пони стали выглядеть немного нервно, когда увидели, как я ухмыляюсь от уха до уха.

* * *

Это было ничуть не похоже на вечеринку в честь получения кьютимарки, какие устраивали в Стойле Девяносто Девять. Не было никаких взятых взаймы платьев, из пищи было то, что мы смогли раздобыть в запасах Чарити и то, что Лакуна выбила из торговцев Общества в Мегамарте. И насильников на празднике тоже не было (слава богиням). Украшениями стали причудливые ленты, которые мы развернули вокруг Звёздного Дома. Пони было так много, что те, кто не поместился в гостиной, веселились снаружи. Большинство жеребят и кобылок были одновременно, и сбиты с толку, и в полном восторге от праздника. Когда они получали свои кьютимарки, это был просто очередной день. Ну кто станет тратить еду и энергию, чтобы просто отметить очередную кьютимарку? Поэтому, чтобы не говорить, что всё это затеяно только ради Скотч и её метки, я наскоро сочинила историю о «Дне кьютимарки».

П-21 оказался в своей стихии, занявшись готовкой на кухне с помощью Рампейдж и Лакуны. Кажется, полосатая кобылка временами немного шепелявила и в её розовых глазах мелькала лёгкая грусть. Время от времени себя проявляла Твист и тоже помогала. Лакуна левитировала на столы снаружи бутылки с импровизированной выпивкой, которую в основном заменяла Спаркл-кола, и осаживала тех веселящихся, которые уж слишком раззадоривались. Затеянные мной и ею игры, для большинства пони тоже казались довольно странными: «приколи хвост пони» была не так интересна как «отстрели башку рейдеру». Ну да ладно, чем бы не тешились, лишь бы были осторожны. Другие из разнообразных инструментов собрали импровизированный оркестр и играли, не смотря на Хуффингтонскую морось.

Из своей комнаты я спустила Октавию и показала её Адажио, Аллегро и Сонате, постаравшись объяснить, какая она особенная и как они должны играть с ней, заботиться и не оставлять одну. Трое юных пони задумчиво осмотрели инструмент. Затем сине-фиолетовый Адажио встал покрепче, а фиолетово-синий Аллегро вспрыгнул ему на спину. Крошечная Соната вскарабкалась на плечи Аллегро и её копытца прошлись по грифу. Аллегро вообще не пользовался смычком! Вместо этого он с радостью принялся щипать струны и глубокие, протяжные звуки влились в мелодию оркестра. Я старалась не морщиться, но, как ни странно, ноты выходили глубокие и чистые.

Было здесь место и сожалению. Я любила играть музыку. Это было здорово. Музыка не раз выручала меня, когда я была совсем плоха. И часть меня любила представлять, что где-нибудь в другом времени и месте я могла бы учиться музыке вместо того, чтобы ходить в патрули и подчиняться правилам Смотрительницы. Это была глупая, эгоистичная мысль, но тут уж ничего не поделаешь. Тем не менее, Октавию нужно было передать другим пони, чтобы они наслаждались её музыкой, а не держать у себя в комнате, как утешение, когда я не в духе.

И в конечном счёте, передать её этой троице, потерявшей друга для меня было приятнее, чем играть на ней для себя.

Рампейдж рыскала, словно шакал на опушке леса, с явно читающейся на лице нерешительностью. Безопасно ли будет ей присоединиться к празднику, или она должна уйти? Хочется ли ей поиграть с толпой глупых жеребят, или она уже взрослая кобыла? Наконец, выступления решили этот вопрос. Двое зелёных жеребят, выкрикнув что-то вроде «boogie down», или «booger town», принялись отплясывать перед ней, будто психи и та наконец, отбросив сомнения, присоединилась к ним в их безумной пляске. Она даже улыбалась, как кобылка.

Сладкие кексы, музыка и веселье. Ненадолго мы отодвинули отсюда Пустошь, поставив на её место немного надежды и цивилизации. Я взглянула на крышу, где едва можно было разглядеть стоящие рядом фигуры Глори и Авроры, переживающих собственное воссоединение. Я сидела в стороне от всего этого, жевала краешек моего кекса и наблюдала за ними. За моими друзьями. Моей общиной. Моим стойлом.

За моей спиной тихо хмыкнул Крупье.

— Нечего тут рассиживаться. Ты можешь пойти и присоединиться к ним, — бледный пони выглядел лучше, чем при последней нашей встрече, более отдохнувшим. И помолодевшим.

— Я этого не заслужила, — спокойно ответила я, поднимая бутылку Дикого Пегаса, оставленную мне для праздника. Он тяжело вздохнул и улыбнулся. — Да всё нормально. Мне и тут неплохо, — я смотрела как остальные празднуют и улыбалась, и пусть я не могла принять участие, я могла разделить общее настроение. — Ты-то в порядке?

Крупье удивлённо приподнял бровь.

— Я?

— Ты на время притих. Я ждала, что ты объявишься в Небесном Порту. Ну, все эти разговоры об обязанностях и ответственности, — пояснила я, затем заметила, что он смотрит так, будто ему неловко. — В чём дело?

— Я… боюсь её, — опустил он шляпу, стыдливо скрыв лицо.

Я в шоке уставилась на призрачного жеребца.