Я волнуюсь – все-таки первые гости в новой стране – и начинаю собираться загодя. Юбка или брюки? Может быть, даже туфли на каблуках? И как же мне накраситься без зеркала? Но вот наконец мы шагаем по деревне, чистые и относительно красивые. И подарок несем достойный – баночку российской красной икры.

Дверь открывает Джулия. Нас представляют даме, которая уже сидит в гостиной: это Беверли, сестра-близнец Джулии. Но спутать их нельзя: на лице гостьи нет ни единой морщины, и одета она и не по-деревенски, как мы, и не по-богемному, как Джулия, а в твидовый костюм и белоснежную блузку. Камушки в ее ушах сияют так волшебно, что я сразу понимаю: это они и есть, бриллианты. Она живет совсем недалеко – на вилле в Каннах, всего два часа езды от Триальды. Но с первых же фраз понятно, что между сестрами пролегает пропасть. Беверли щебечет о том, как трудно найти хорошего собачьего парикмахера, о кожаном салоне для их яхты, который прибыл из Испании не того цвета – они заказывали фисташковый, а получили кокосовый, и какое же это счастье зимой – бассейн с подогревом!

– Вы же собирались зимовать на Карибах, если я не ошибаюсь? – Голос Джулии звучит так невинно, что даже я чувствую ловушку.

– Да, но, видишь ли, у Ричарда столько работы – это просто ужас какой-то! Мотается то в Лондон, то в Чикаго, а я все одна и одна…

На секунду мне кажется, что Беверли сейчас всхлипнет, но нет: она тут же переводит разговор на чудо-ворота для гаража, которые не только сами открываются, завидев хозяйскую машину, но еще и включают в прихожей свет, а также произносят «Добро пожаловать домой, Беверли!» – правда, по-японски.

– Ах, сколько работы у этого кобеля! – шипит Джулия, вручая мне на кухне миску с хлебом. – Ричард вовсю развлекается с секретаршей, а наша курица продолжает делать вид, что ничего не замечает!

Появляется еще одна пара: огромный Майкл и крошечная Эдвина, писатели. Майкл выпустил кулинарную книгу, в которой итальянские рецепты адаптируются под нужды современного человека. Я не очень понимаю, зачем их переделывать – что не так с итальянской кухней? Майкл таращит глаза: жир, конечно! Из-за жира мы становимся жирными. Оливковое масло – оно, может быть, и полезное, но в крошечных количествах. Зачем, например, жарить в нем баклажаны и кабачки? Их вполне можно приготовить на пару, а в тарелке пару раз брызнуть маслом из пульверизатора. Но еще хуже – животный жир, эта тоненькая белая полосочка на ветчине…

Я невольно сглатываю. Это же так вкусно! Но молчу. А Бруно молчать не может. Он возмущен. Разве Майкл не знает, что у итальянцев самая большая в Европе продолжительность жизни? Но Майкл твердо стоит на своем: не благодаря питанию, а вопреки.

Джулия не хочет, чтобы гости ссорились, и переводит разговор на прогулки. Надя уже в курсе, что Эдвина разработала множество замечательных маршрутов? Вот ее книга под названием «Бодрым шагом по Триальде и окрестностям».

– Вряд ли Наде понравятся прогулки в английском стиле, – сухо говорит Бруно. Чего это он? Я листаю книжицу и почти сразу понимаю, что он совершенно прав: «Этот сверхлегкий маршрут, рассчитанный всего лишь на восемь часов энергичной ходьбы, понравится даже старикам и детям. Перепад высоты – 500 метров. Не забудьте запасные носки, ведь вам не раз придется форсировать реку!»

Джулия уводит нас показывать дом. Кухня в стиле 50-х, хай-тек ванная вся из серой стали, повсюду престранные движущиеся скульптуры из вторсырья, на первый взгляд – куча мусора, а на второй – куча денег, за которые Джулия продает свои работы.

Самое интересное прячется в спальне.

– Можете ли вы себе представить: тут был монастырь бенедиктинок, точнее что-то вроде карцера – сюда направляли провинившихся монахинь, и они должны были работать нянечками в больнице. Ну, такое наказание. Мы купили у монастыря это палаццо со всей обстановкой, естественно очень скромной, за исключением…

Джулия эффектно распахивает дверь. В центре – расшитый золотом балдахин с кистями, а под ним – огромная кровать.

– Двуспальная кровать! Для монахинь, да еще провинившихся, – как вам это нравится? Интересно, чем это они тут занимались?

Все хохочут, а Бруно пожимает плечами: каждому итальянцу ясно, что в двуспальной кровати удобнее спать даже в одиночку, и к тому же non si sa mai, – никогда не знаешь, как дело повернется. Монахини тоже люди.

А Беверли эта тема, кажется, задела.

– Вот вы смеетесь, но ведь итальянцы в самом деле страшные…

Джулия пихает ее в бок, показывая глазами на Бруно.

– Я, конечно, не имею в виду никого из присутствующих, – поправляется Беверли, – но вот, например, знаете, есть такой сериал про Древний Рим… ведь это ужас что такое. Столько секса, столько насилия, просто невозможно смотреть!

– Разве в голливудских фильмах мало секса и насилия?

– Да, но оно какое-то другое, поприличнее! А по сериалу можно подумать, что итальянцы только и делают, что…

Бруно расплывается в широкой улыбке. Он, кажется, польщен.

Кормят изысканно, и даже чересчур. Я не очень привыкла к таким сочетаниям – лук-порей с изюмом и орехами, картофель с грушами, треска под ванильным соусом. Зато нашу икру сметают на ура!

И вот оно, открытие вечера. Становится понятно, почему у Беверли совсем нет морщин. Она ест, закинув голову назад и выдвинув подбородок вперед, но несмотря на это из ее незакрывающегося рта то и дело выпадают кусочки еды.

– Чертов ботокс! – сочувственно говорит Джулия. – Бедная, давай я тебе повяжу салфеточку!..

Видно, что Майкл и Эдвина чувствуют себя неловко. Все-таки англичане – очень чопорный народ! Поэтому Майкл торопливо задает мне вопрос, которого я так боялась: чем я тут собираюсь заниматься?

– Учить итальянский, – отвечаю я бодро.

Неожиданно мои слова вызывают взрыв хохота.

– Мы все его учим, – Джулия утирает слезу, – я, например, уже лет шесть! Толку-то…

На обратном пути мне делается так грустно, что я заявляю Бруно, что мне нужно прогуляться – одной. Слава богу, он понимает такие вещи. Одной так одной.

Гулять так, как я привыкла, в Триальде невозможно, потому что тут нет ни одной горизонтальной дорожки. Либо надо карабкаться вверх, и я задыхаюсь, либо спускаться вниз – так круто, что боюсь упасть. Камни вылетают из-под ног, которые так и норовят подвернуться. Некоторые улочки настолько узкие, что сквозь них может просочиться только один человек. Некоторые чуть пошире – небольшая телега, наверное, проезжает. Но не машина. Очень тихо. В свете фонарей мечутся черные тени. Они меня нервируют: хоть и летучие, но все-таки мыши. И еще мне очень не нравятся арочки-перемычки, которыми многие здания соединены. Кажется, именно насчет такой штуки Джулия ругалась с Артуро. Интересно, зачем они нужны? Это же опасно: не дай бог, вылетит кирпич и ударит кого-нибудь по голове.

Кое-где сквозь закрытые ставни светятся окна – стало быть, там кто-то живет. Но таких домов очень мало. В других, видимо, живут только летом – вокруг расставлены кадки и горшки с засохшими цветами. Но абсолютное большинство зданий в Триальде – развалины без окон и дверей, а кое-где и без крыш. Романтично, готично и очень грустно. Я не привыкла существовать посреди умирающей красоты. В Москве из офисного окна я смотрела на другой точно такой же офис, в котором за точно таким же столом сидела точно такая же девушка, с которой мы однажды пришли на работу в одном и том же свитере с одной и той же распродажи. А дома перед моими окнами раскинулись серые корпуса завода имени Хрипачова, в которые каждое утро втекала многотысячная человеческая масса, а вечером вытекала обратно. И я никак не могла предположить, что поселюсь в совершенно других декорациях: ошеломительно красивых, но бесконечно печальных…

А вот и главная площадь Триальды – маленькая, круглая, посередине из цветной гальки выложено трехголовое чудище типа дракона. Возле красивого дома с балкончиком торчат каменные пеньки. Табличка гласит, что некогда тут был древнеримский языческий храм, а это – остатки его колонн. Еще тут есть скульптура: черная старушка с метлой что-то помешивает в котелке. Нетрудно догадаться, что это памятник ведьмам, о которых Бруно рассказывал детям на нашей свадьбе.