Киттлинг нахмурился.

– Но почему вы не сказали об этом сразу? Почему отказались встретиться с нами?

В новом вздохе декана явственно слышалось раздражение.

– Я не отказывал вам во встрече. Я отложил ее, так как пытался привлечь новые пожертвования, которых хватило бы и на те и на другие нужды. Признаю, мне следовало бы сообщить об этом вашей группе, прежде чем события вышли из-под контроля, но наши крупнейшие благотворители отказали, не желая, чтобы их пожертвования выглядели как результат вашего протеста.

– Значит, пошли на поклон к этим… двум процентам общества?

– Если угодно, да. Но не забывайте, что это их деньги и их добрая воля. Как бы то ни было, сделанного не воротишь. Ущерб, причиненный зданию грабителями, покроет страховка, что принесет нам достаточно средств для ремонта. Вот и все, что я хотел сказать, – декан поднялся, и капитан Стейси подал ему его трость, прислоненную к столу. – Надеюсь, в будущем мы сможем продолжить наш диалог в более конструктивной манере.

Декан прохромал к выходу, и Робби распахнул перед ним дверь.

– Спасибо вам, – сказал он.

Услышав это, Рэнди наградил отца испепеляющим взглядом.

КАК ТОЛЬКО студентов официально освободили из-под ареста, Робби вывел сына наружу, размышляя, как лучше повести с ним разговор – если момент вообще был подходящим для разговоров.

Остановившись на ступеньках у входа, они подняли взгляды к солнцу. Рэнди выглядел совсем усталым. Больше всего ему нужен был отдых и хороший домашний обед. Но Робби до сих пор не мог поверить, что так трудно стало объясниться с сыном, которого он растил и воспитывал восемнадцать лет.

Для начала он предпочел шутку:

– Итак, Рэнд, что тебе больше не дает покоя – что декан, которого вы обвиняли во всех грехах, оказался на вашей стороне, или что наша система в самом деле время от времени работает?

Рэнди презрительно усмехнулся.

– По-моему, Джош прав. Система работает только тогда, когда у нее нет выбора. Будь Корлисс в самом деле за нас, он первым делом поговорил бы с нами. Он – тоже часть этой системы и часть проблемы.

– Он половину жизни ходит с тростью, потому что заработал перелом бедра во время акции протеста, закончившейся настоящим побоищем. Понимаю, шестидесятые для тебя – дремучая древность, но ты даже не представляешь себе, насколько тогда было хуже. На все нужно смотреть объективно.

– Объективно? То есть, если законам Джима Кроу[3] настал конец, я должен заткнуться и слепо доверять любым властям?

Его отцу очень хотелось сказать: «Конечно, нет. Но тебе еще многое нужно узнать. Нужно научиться обуздывать свой нрав и трезво выбирать, на чьей ты стороне».

Но он не сказал этого, и оба молча тронулись в путь.

ЗА ПОДВАЛЬНЫМИ окнами, едва выступавшими над мостовой, находились промозглые камеры, где сидели взаперти Уилсон Фиск, арестованные вместе с ним телохранители и мрачный как туча Уэсли.

– Выпустите меня отсюда! – яростно взревел Кингпин.

На самом деле он был абсолютно спокоен, но дело требовало, чтобы полицейские приняли его за безмозглого дурака. В глазах Фиска охранявшие камеры полицейские были сущими ничтожествами – не в смысле роста, а в смысле разума. В ответ на его вопль двое из них привычно промолчали, будто надеясь, что за примерное поведение их когда-нибудь повысят по службе и поднимут им жалованье.

Но третий оказался полным невежей.

– А ну цыц там, в каталажке!

Развалившись в кресле и задрав ноги на стол, он читал «Бьюгл». Заметив взгляд Кингпина, он поднял газету и развернул ее к нему. Заголовок на первой полосе гласил: «Разыскивается Человек-Паук!».

– Согласно передовице редактора Джеймсона, твой дружок Паучок смылся с краденой скрижалью, а тебя оставил гнить в тюрьме. Но не волнуйся, скоро этот стенолаз составит тебе компанию.

Видя, как легко все купились на его обман, Фиск едва сдержал ухмылку. Ради сохранения злобного вида пришлось вспомнить о настоящих причинах для злости. Скрижаль в лапах Человека-Паука. Операция Фиска с треском провалилась. И самое худшее – его поражение, пусть даже временное, может заставить Ванессу усомниться в нем.

Фиск вцепился в прутья решетки.

– Вот увидишь – в самом скором времени я выйду отсюда!

Хам в синем мундире оскорбительно захохотал.

– Это уж точно! Выйдешь – как только в тюрьме подберут костюмчик по размеру!

Возможно, этот болтун впервые в жизни почувствовал, будто у него есть причина торжествовать. В одном он был прав: время уходило. Через несколько часов его перевезут на остров Райкер, в тюрьму для особо опасных, гораздо лучше оборудованную для содержания таких, как он, чем это столетнее здание с интерьерами 1920-х и камерами, отгороженными старомодными решетками.

Уэсли советовал положиться на то, что его вытащат адвокаты. Да, они были лучшими из тех, что можно найти за деньги, но Фиск вряд ли был единственным богатым преступником среди их клиентов. Если уж Маггии удалось внедрить шпиона в его собственную организацию, что помешает им перекупить его адвокатов?

Поэтому вместо того, чтобы довериться посторонним, Кингпин всю ночь хватался за одну и ту же пару железных прутьев, во всю глотку понося своих охранников и сами небеса – и в то же время расшатывая, выкручивая из гнезд старое хрупкое железо. Пока что прутья удалось провернуть на четверть оборота. Они еще не готовы были сломаться, но скоро, скоро…

– Вот подойди поближе, и я заставлю тебя сожрать эту газету, – прорычал он.

Этот идиот в самом деле поднялся на ноги:

– Вот как, босс? Вот эту вот самую газету?

Его напарники напряглись.

– Фрэнк…

Но тот лишь отмахнулся:

– Все окей. Все под контролем.

Когда этот Фрэнк приблизился настолько, что в камере повеяло вонью его пота, Фиск сделал вид, будто хочет дотянуться до него, прекрасно понимая, что его рука не протиснется сквозь прутья.

Взглянув в его налитые яростью глаза, невежа презрительно усмехнулся.

– Еще одна горилла угодила в клетку! Ну, что ты мне сделаешь?

Казалось, Фрэнк собирается вернуться на место, но вместо этого он наклонился ближе и прошептал – так, чтобы не слышали остальные:

– Сильвио Манфреди шлет наилучшие пожелания.

Адреналин ударил в голову. Кингпину даже не пришлось крутить прутья – он просто разорвал их пополам. Защемив между прутьями шею ошеломленного полицейского, он шагнул из камеры в коридор.

Двое остальных потянулись к оружию.

– Ни с места! Будем стрелять!

Но Фиск пинком перевернул стол, заслонившись им от пуль, а вторым пинком отправил его в сторону надзирателей.

Обернувшись к отчаянно верещащему Фрэнку, зажатому между железных прутьев, Кингпин поднял его в воздух. Багрянец на лице полузадушенного полицейского был просто восхитителен.

– Прошу вас! Я не хочу умирать!

Кингпин цокнул языком.

– С прискорбием вынужден сообщить, что здесь наши интересы противоречат друг другу. Но, возможно, тебе удастся переубедить меня. Говори, как Сильвермэйн узнал о моих планах?

По скрюченной шее полицейского текла кровь – шершавое железо расцарапало ему кожу.

– Не знаю. По слухам, он встречался с каким-то типом, скрывавшим лицо под капюшоном и назвавшимся Махинатором. Вам нужен он. Он…

Глаза полицейского закатились под лоб, веки сомкнулись, и он потерял сознание – скорее от страха, чем от сдавивших горло железных прутьев. Кингпин разжал руку: убить бесчувственного – невелика победа.

– Выпусти и нас! – зашумели его люди в соседних камерах.

Даже Уэсли сказал:

– Мистер Фиск, я мог бы вам помочь.

Всем прочим цена была – дайм[4] за дюжину, но Уэсли вполне заслуживал ответа.

– Прошу прощения. Сюда в любую секунду может ворваться полиция. Времени нет. Я позабочусь, чтобы наши адвокаты вытащили тебя, как только найду предателя.