- Не Халим! Халим спит! - задыхаясь от неожиданности и страха, но сумев-таки выдавить из себя ядовитую усмешку.
И исчез в коридорах.
Барин едва не засмеялся: так это было глупо... и так невероятно.
Он вошел в конуру. Мари лежала на вонючей подстилке, как будто в другом мире. В другом веке.
- Пожалуйста, - сказала она Барину. - Уйди. Ты сегодня не нужен.
- Что так? - спросил он.
- Ты будешь стараться. А сейчас не надо, - и удивилась искренно. - Вы все так похожи!
Он постоял - и ударил. На пробу. Наверное, надо бить в таких случаях? И сразу ударил еще, сбросил ее за волосы на пол и бил.
Убивал.
Закрыл окна на задвижку, дверь - на запор, выскочил из комнаты, накинул шубу и кинулся вон из дома.
Он завернул за угол и обомлел: он совсем забыл, что живет в городе, а не в деревне, не в поместье.
И он увидел город так, как будто впервые попал в него.
Он шел куда-то по улицам, разглядывая стены, камень.
Его увидела и, не поверив глазам, остановилась рассмотреть его Сверстница. Догнала его и шла, пытаясь узнать его по походке, стараясь увидеть его профиль из-за спины.
Узнала.
- Это неправда, - сказала Сверстница. - Это не может быть Саша Коршунов, потому что так не бывает.
Он остановился, смотрел: вспомнить было невозможно.
- Не помнишь, не сомневаюсь. Сядем, а то я упаду, - она стала задыхаться.
Он послушался. Посадил ее на скамейку, сел рядом. Она сидела, прикрыв рукой глаза, в перчатках, чему-то хохотала про себя.
- Два квартала я иду за ним в полной уверенности, что это Сергей Андреевич, наш барин, модный на все времена!.. Потом он поворачивается в профиль - и я схожу с ума. Саша. Плохо тебе? Плохо. Потому что это называется: один возраст души. Видишь как: на всю жизнь запала не хватило!.. Не хватило.
Он молчал, пытаясь вспомнить ее хотя бы не умом - чем-нибудь, даже нюхал. Не вспоминал.
- Восемнадцать лет назад, в Орле, когда ты собирался в монастырь, продолжала она. - Ты сказал одну фразу - и я выжила. Я поверила. В Бога, в себя, в смысл, - помолчала. - Халва, мед, огрызки хлеба и португальское вино, - опять помолчала, пояснила. - У меня дома, рядом. Идем. Я чувствую. Теперь моя очередь тебя спасать. Выпьешь - и уйдешь. Никто тебя не тронет. Встали.
Халва, мед. Куски хлеба, надкусанный кусок ветчины. Португальское вино. Барин, пьющий вино, как воду, и пьянеющий в смерть. Сверстница в красном пеньюаре, орущая ему в лицо:
- Потому что нельзя жить без идеала! Я не могу видеть! У меня нет сил, нет! Рушится все!.. Камни, стоящие на костях - это что? Я вышла на улицу, чтобы увидеть одно красивое лицо, я ходила час - я сдохла! Я купила портвейна и напилась. И ты, мой Бог, мой идеал, ты идешь в безумии, что я должна?!
- Ты не знаешь, - орал Барин в ответ, раскачивая пальцем перед ее носом. - Когда холуй!.. В доме Сергей Андреевича смеется мне в лицо! Мой холуй!
- Импотент ваш Сергей Андреевич! - орала Сверстница. - Маникюр! И я одна из всего города догадалась, в отличие от всех! Бестелесная обманка, не способная любить! И вы купились!
- Кучер, выкрест, - продолжал Барин свое. - И никто не знает, чего мне стоило держать его, никто! - и замолчал вдруг, осененный. - Как же я должен его ненавидеть!
- Все, - она кончила. - Ты сказал главное. Ты - сказал. Ты забудешь, что ты сказал, но ты оплодотворил меня. Все, - она легла на спину и закрыла глаза.
- И не в этом дело, - говорил Барин: ему надо было выговориться. - А в том, что мне все равно! Я хотел побыть извергом, но я был не-ес-тест-венным извергом, ты понимаешь?
- Поцелуй меня, - попросила Сверстница, вытянувшись струной.
- О! - Барин встал, чтобы уйти, но она цепко ухватила его за руку:
- Ты-то меня любишь? Просто как человека? Как тварь? Ты, мой создатель. Никто никогда не дотронется до меня, дай образ! - она приподнялась и перекрестилась на образ. И поцеловала образ мимо. И заплакала. - Ведь ты здесь, - и стала почти похожа на женщину. - Только не убивай ее!
- Что ты! - Барин гладил ее по лицу и укладывал особенно, как ребенка, которого у него не было. - Что ты! Нет! Надо хотеть - и все. Или ждать. Но не специально. Вот будешь жить - и вдруг на голову свалится то, чего ты не ждешь. И ты удивишься. Потому что это закон: чтобы раз - и свалилось на голову. А по-другому не бывает. Только так.
Они целовали и гладили друг другу руки, нежно, как будто прожили до того огромную жизнь вместе.
- Поклянись, - она с трудом открыла глаза, - что ты не уйдешь, пока я не проснусь.
Он перекрестился на образ, и она уснула, как провалилась.
Он гладил ей руку и не видел, как разгладилось ее лицо во сне. Смотрел в окно, где появился свет восходящего солнца.
Зевнул во весь рот со звуком, как собака.
Посидел, прислонив голову к стене: лечь было некуда. Сверстница спала, разметавшись во весь диван.
Решился: надел шубу и пошел.
Дверь была заперта, ключа не было.
Он иначе посмотрел на Сверстницу и отрезвел. Стал искать ключ, бросал на пол вещи, ящики секретера, догадался. Подошел к Сверстнице и достал ключ, спрятанный у нее между грудей.
Открыл дверь и вышел, уронив по дороге ведро и приспособление для вешалки.
Едва застегнув шубу, он был на улице, с головной болью, шел и говорил с Мари:
- Знаешь, родная: летаешь - летай. На черта притворяться человеком. Еще и женщиной. Летай, родная. Дай пожить. Не хочется идиотом, честно. Правда. Законы - одни, законы другие. Все разное, правда. Не хочу.
Мари встала с подстилки, прошла сквозь запертую дверь и ушла в город, искать Барина.
А он стоял некоторое время, прижав лоб к камню, потом увидел краем глаза два существа, почти нереальных в утреннем полумраке: явно любящие друг друга, явно тайно встретившиеся, но - он не мог понять, что в них невероятного. Потом понял: они были _бесполые_. Как он это определил, он не сказал бы. Но они были _бесполые_, и он оживился и пошел следом. Голова перестала болеть, ему стало интересно, ему стало конкретно отвратительно. Он расхохотался, напугав _бесполых_.
- Вот как надо! - крикнул он и умирал от хохота. - Вот как! Куда?!
_Бесполые_ пытались исчезнуть, он побежал за ними, топая, лая, свистя, хохоча. Они разбежались в разные стороны, он погнался за одним из них и не поймал, а поскользнулся и с размаху врезался головой в стеклянную витрину, и едва успел закрыть голову руками от летящих в него осколков.
