Упрек старика был справедлив. Самвел никогда не имел привычки вставать так поздно. Кроме того, на охоту отправлялись обычно до восхода солнца.
Самвел стал оправдываться говоря, что прошлой ночью ему не спалось и что он уснул лишь на рассвете. Но эти объяснения совершенно не убедили Арбака. Он полагал, что раз молодой человек по ночам не спит, значит ему в голову лезет всякая «чертовщина», а это он находил крайне недостойным.
На Самвела он привык смотреть как на ребенка, который когда-то не умел высморкать нос в платочек, данный матерью. Он никак не мог примириться с тем, что ребенок этот уже вырос, возмужал, имеет собственную волю и желания. Хотя Самвел давно вышел из-под его опеки, но, уважая старика, иногда обращался к нему за советом. И тогда Арбак становился крайне требовательным.
Теперь, уступая мольбам своего питомца, он сказал:
– Ну, если уж едешь, пойду прикажу подать тебе гнедого.
– Почему гнедого? Ты же знаешь, что мой любимый конь белый.
– Белый пока не годится, – ответил Арбак деловитым тоном. – Этот негодяй, как я заметил, все еще дурит. Он когда-нибудь доведет тебя до беды.
Самвел ничего не возразил, но предупредил его, что возьмет с собою только двух слуг и двух борзых. Арбаку это показалось очень странным, так как он привык соблюдать строго все обычаи и правила охоты. Всякий раз, когда князь отправлялся на охоту, его сопровождали десять – двадцать всадников и такое же количество собак. За несколько дней до охоты рассылались приглашения сыновьям соседних нахараров. Наконец, заранее назначались приготовления. «Что это ему вдруг сегодня с утра взбрело в голову скакать на охоту… и только с двумя всадниками?.. Виданное ли дело? Прилично ли это молодому князю?»
Но Самвел поспешил успокоить старика. Он объяснил, что ему скорее хочется просто прогуляться, чем охотиться, потому что чувствует себя плохо, прогулка несколько развлечет его.
В замке уже знали о близком возвращении спарапета Вагана из Тизбона, но подробности, сообщенные гонцами, конечно, никому еще не были известны. Самвелу хотелось узнать, какое впечатление произвела эта весть на старика.
– Знаешь, Арбак, отец возвращается… Теперь он спарапет Армении.
Арбак вместо ответа провел рукой по голове и принялся усердно потирать лоб. Казалось, он затруднялся с ответом.
– Что же ты молчишь?
– Плохо это пахнет! – прямодушно отрезал старик и начал еще энергичнее потирать себе лоб.
– Почему, Арбак? Разве так можно говорить? – спросил Самвел, представляясь обиженным.
Арбак провел рукой по седой бороде и, зажав ее в кулак, проговорил:
– Каждый волос этой бороды побелел в опасности, Самвел! Я многое видел и многое испытал.
Он умолк, ничего больше не прибавив, но его опечаленное лицо досказало Самвелу остальное. Старик еще не знал, какие злодейские поручения дал Шапух отцу Самвела для проведения в Армении. Но одна мысль о странном назначении Вагана спарапетом внушала ему беспокойство, так как эту должность, по установившемуся в роде Мамиконянов обычаю, должен был занимать его старший брат Васак. По какому же праву персидский царь Шапух вмешался в распоряжения, которые всецело, зависели от армянского царя? Все эти сомнения высказал с большой горечью старик, поднявшись с места и направляясь к двери.
– Радостен был бы приезд нашего тера, если бы он возвращался из Тизбона вместе с царем, а не с Меружаном Арцруни…
Арбак сильно хлопнул за собой дверью и ушел в переднюю, что-то бормоча себе под нос.
Возмущение Арбака больно отозвалось в сердце Самвела. «Какая глубокая печаль охватит всех в замке, когда обнаружится истина, – подумал он. – Поступок отца никого не обрадует, кроме моей матери… Отец привезет с собой в дом ссору, зависть и ненависть…»
В течение всего разговора Иусик находился в комнате. У него не было ни знаний Арбака, ни его опытности, но он чуял недоброе и не мог себе объяснить, почему его господин, узнав о приезде отца, вместо того чтобы обрадоваться, впал в уныние.
В это утро Иусик, словно изменив своей обычной веселости, был в каком-то грустном настроении.
Самвел обратил на это внимание и спросил с участием:
– Что с тобою, Иусик? Почему ты такой молчаливый?
Тот тревожно оглянулся и, приблизившись к Самвелу, чуть слышно прошептал:
– Знаешь, мой господин, что я узнал…
– Что? – с любопытством спросил Самвел.
– Человек этот… сегодня ночью опять был у госпожи.
– Какой человек?
– Гонец, который привез письмо от старого тера.
– Кто тебе сказал это?
– «Она».
– Нвард?
– Да. Нвард. Она сказала, что поздно ночью евнух Багос провел гонца к княгине. До прихода гонца княгиня сидела у себя в ожидании. Они заперли двери и, уединившись, долго совещались.
– О чем они говорили?
– Нвард не все расслышала; они говорили шепотом. Но сквозь дверную щель ей удалось подсмотреть: госпожа передала гонцу пачку писем и приказала ему объехать многие страны, повидаться со многими людьми и передать им эти письма.
– Нвард не сообщила тебе названия этих стран: и имена людей?
– Я спрашивал, но она не запомнила, так как имена все незнакомые. Но она лишь слышала, как госпожа строго-настрого приказала гонцу немедленно отправиться в путь, объехать все места в течение двух недель и повидаться с теми людьми, которых она ему указала.
– Неужели Нвард не запомнила ни одного имени?
– Да! Забыл сказать, она запомнила имя одного. По словам Нвард, госпожа велела гонцу прежде всего отправиться к Вараздату, верховному жрецу «детей солнца»22.
Услышав это имя, Самвел сильно побледнел. Одного этого имени было достаточно, чтобы догадаться об опасных намерениях его матери. В Тароне еще существовал в это время среди армян древний культ солнца. Его последователей называли «детьми солнца». Во избежание гонений со стороны армян-христиан они, оставаясь приверженцами старой религии, внешне старались выдавать себя за христиан. Но, подвергаясь гонениям и притеснениям, они постоянно ждали только подходящего случая, чтобы поднять восстание. И вот теперь такой случай представился: княгиня Мамиконян, владетельница Тарона, возвещала благую весть их, главному жрецу и призывала его на помощь. А кому, же, как не «детям солнца», откликнуться на призыв княгини? Ее супруг, тер Тарона, возвращается из Тизбона на родину с целью уничтожить христианство. Он несет с собой персидский культ солнца. И кому же, как не «детям солнца», встретить его с распростертыми объятиями? Число же их в Тароне, особенно у границ Месопотамии, было немалое. Следовательно, была уже готова почва, на которой мать Самвела начинала сеять семена внутренних раздоров.
Все это было ясно Самвелу.
В это утро гонец матери пустился в путь, направляясь к главному жрецу «детей солнца». А Самвел под предлогом охоты собирался поехать в Аштишатский монастырь – к матери всех церквей Армении. Там были сосредоточены видные силы христианства. Он отправлялся сообщить местному духовенству о наступающей опасности, собирался увещевать священнослужителей, чтобы они со своей стороны призвали к борьбе христианский люд. Представители двух единоплеменных армянских религий должны были бороться друг с другом. Первых побуждала мать, вторых – сын.
Одна из дверей приемной палаты вела в одевальню, иначе называвшуюся «домом хламид». Там, в нишах, в больших и малых узлах, хранились наряды Самвела. Собольи же шубы и разного рода верхняя одежда для всех времен года висела в более обширных нишах и была закрыта занавесками. Особое место занимали его военные и охотничьи одеяния. Все это было дорогое, все разукрашено золотом и серебром. Самвел вошел в одевальню и выбрал там короткий и легкий охотничий наряд. В этой прекрасно облегавшей его изящную фигуру одежде он был особенно хорош.
Иусик в это время был занят в другом помещении, дверь в которое открывалась со стороны одевальни. В комнате этой находилась сокровищница князя. Здесь хранились его личные украшения, а также драгоценные украшения для лошадей. Иусик отобрал самую обыкновенную конскую сбрую, так как его господин отправлялся на охоту. Более роскошные предназначались для торжественных случаев.
