– А что ты делала на вокзале Лилль-Европа?

– Я оказалась в поезде на Кемпер. Я же тебе сказала, что проснулась от другого сна. В общем, это сложно.

Ей не хотелось вдаваться в подробности, ее многослойные сны были настоящими головоломками. Она села за письменный стол, поставленный для нее в углу гостиной. За монитором на стене висели рисунки, графики с расписаниями, карта региона с обозначенными маршрутами. Абигэль воссоздала эрзац своего прежнего окружения. Все вертелось вокруг аварии, произошедшей полгода назад, и дела Фредди. Справа от компьютера находились самые важные вещи последних недель, тоже так или иначе связанные с этими событиями. Ее часы, разбитые в аварии… письмо дочери, написанное шариковой ручкой… Короче, результаты ее личных поисков. Наконец, в углу были сложены стопкой рамки со странными фотографиями ее кошмаров. Фредерик находил их «чудны́ми» и предпочел не вешать на стену. Не то чтобы сюда валила толпа – у него мало кто бывал, – но его квартира оставалась единственным местом, где он был защищен от внешней грязи. Он часто говорил, что, если впускать в дом текущие дела, рано или поздно станешь спать с табельным оружием.

Абигэль несколько секунд смотрела на все это, потом достала свою тетрадь снов. Она пометила «Сон № 298, 16 июня 2015» и начала писать. Волоски у нее вставали дыбом – так живы еще были в ней сны. Она переписала код, который дала ей девочка: 4–7–15–24. Задумалась над этой последовательностью цифр. Подошел Фредерик с двумя чашками крепкого кофе. Обязательная подзарядка для начала дня. Он поставил чашки, взял ее за руку и закатал рукав халата.

– Следов от иглы все больше. Это начинает всерьез меня пугать.

Абигэль достала пакетик швейных иголок из ящика стола и внимательно их рассмотрела.

– Я укололась иглой в моем сне. И у меня пошла кровь, хотя обычно во сне кровь не идет. Это означает, что мое подсознание нашло защиту. У меня нет больше надежного теста на реальность. То есть даже сейчас я могу видеть сон. С моего окаянного мозга станется.

– Сон, встроенный в сон, который сам встроен в сон? Ну прямо тебе «Начало»![6] А ты типа Леонардо Ди Каприо, который блуждает из сна в сон и в конце концов начинает сомневаться в собственном существовании?

– Как знать? Как доказать себе, что этот стол, этот стул реальны? Что ты реален? Мои сны сильны, Фредерик. Куда сильнее твоих, ты это знаешь?

Фредерик направил руку Абигэль к своей пробивающейся бороде:

– А это сон? Ты ощущаешь мою кожу, слышишь шорох волосков, когда водишь пальцами по моему лицу?

– Да, но…

Он переместил руку на грудь. Абигэль ощутила биение.

– А это тоже сон? У меня есть душа и сердце, Абигэль. Я не какой-нибудь персонаж из кошмара.

– Я не это хотела сказать.

Он посмотрел на свою чашку с кофе и поднимающийся над ней пар.

– Я даже не уверен, что у тебя есть ко мне чувства. Иногда я спрашиваю себя, не остаешься ли ты со мной просто в благодарность за то, что я поддержал тебя и оторвал от бутылки водки.

– Не говори так. Я многое чувствую.

– Многое? Что же это за многое?

– Ты же знаешь, это очень сложно после того, что произошло. Нужно время. И ты проявляешь незаурядное терпение. Ты действительно хороший человек, Фред. Все это скоро разрешится, я уверена.

– Во всяком случае, я срочно запишу тебя к твоему неврологу. Тебе надо пройти всестороннее обследование, чтобы понять, что с тобой происходит и почему ты колешь себя иголками во все места из-за проблем со сном. И на этот раз я пойду с тобой.

– В этом нет необходимости, уверяю тебя. И ты же знаешь, я всегда справлялась сама.

– Мой отец тоже так говорил. Не хотел ничьей помощи, не желал обследоваться. Не наше дело, вечно бормотал он, жуя свои ириски. Пришлось его чуть не волоком тащить в больницу, а когда мы получили первые результаты, рак уже так разросся у него в легких, что ни для одной здоровой клеточки не осталось места.

Он помял сигарету в пальцах, посмотрел на нее и убрал обратно в карман.

– Я больше не хочу, чтобы ты держала меня в стороне от всего этого. Эта болезнь – часть тебя. С ней ты наша Цеце, чертовски хороший психолог, которого мы все любим, и особенно я.

Она улыбнулась ему.

– Да, я знаю, мне нечем особо похвастаться, – продолжал он. – Я целыми днями копаюсь в человеческом дерьме, ем из кастрюль, поглощаю килограммы карамельного мороженого, а потом блюю в туалете, потому что мне от этого легчает. Я не слушаю опер, не хожу ни в театры, ни в музеи, да и по части женщин я изрядно уступаю сверстникам. Но я влюблен. И просто хочу понять, что с тобой происходит. Capisce?[7]

– Capisce.

Кофе они пили в хорошем настроении. Но Абигэль вновь и вновь возвращалась к своим кошмарам, особенно ко вчерашнему. Хоровод детей в спальне… Золушка, прячущаяся под кроватью… И эта фраза, записанная в ее тетради снов: Puella inferus salutant vos…

– Как ты объяснишь, что произошло сегодня утром? – спросила она и показала буквы, записанные в тетради.

– «Девочка без лица приветствует вас». Буква в букву загадка, написанная Фредди на теле Виктора два месяца назад.

Вид у Фредерика теперь был раздосадованный. Перед глазами у него стоял чудом спасшийся мальчик, исхудавший, кожа да кости, найденный два месяца назад на обочине дороги с этими странными татуировками по всему телу.

– Это просто сны, все более многочисленные и навязчивые. У меня нет объяснений.

– Два месяца мне снится девочка без лица, Фред, так отчетливо, что я думаю о ней весь день. В первый раз она появилась в ящике морозильника и пыталась меня утопить. Потом она пряталась повсюду – под кроватью, в шкафах…

Абигэль вытащила одну фотографию из своей коллекции кошмаров. На ней была изображена в тонах сепии девочка с длинными светлыми волосами, с холщовым мешком на голове, завязанным вокруг шеи. Синеватые вены избороздили ее тело, выступая на поверхности кожи. Она стояла среди языков пламени, раскинув руки, точно распятая, но не горела. Абигэль провела рукой по скрытому лицу.

– Ей страшно, она агрессивна и всегда находится поблизости от троих других похищенных детей… Она приходит почти каждый раз, в каждом кошмаре, она не отпускает меня. Вот и сегодня ночью она была и держала комикс моего отца, знаешь, XIII? Как может Фредди говорить об этой девочке без лица? Можно подумать… не знаю, что он проник в мои сны. Как он может знать?

– Он не может знать, потому что он человек. Он из плоти и крови, как ты и я.

Абигэль положила фотографию на стол и протянула ему бумажку:

– Во сне эта девочка дала мне код, как будто хотела, чтобы я его расшифровала. Смотри.

Фред прочел. 4–7–15–24.

– Аби, Фрейд и компания – это не совсем мое, но я, как все, штудировал «Толкование сновидений» в лицее, эта штука может навсегда отвратить от школы, кстати сказать. И я думаю, что твои сны создали девочку без лица, потому что мы знаем, что похищены четверо детей, но установлены личности только троих. Твой рассудок одержим делом Фредди, ты, как и все мы, корпела над ним дни и ночи, изучала каждую ниточку, каждую деталь, строила гипотезы. Твой мозг попросту материализовал этого четвертого неизвестного ребенка, Золушку, не дав ей лица. Я прав, мадемуазель психолог?

Она всмотрелась в его большие черные глаза, а он кивнул на фотографию:

– Эта светловолосая малышка продолжает преследовать тебя в твоих снах. А тот факт, что Фредди написал эту фразу на теле Виктора, ну… я не знаю.

– У меня такое чувство, будто что-то во мне ведет расследование, с тех пор как я перестала работать с вами. Может быть, у этой девочки в конце концов появится лицо? Может, мы выясним наконец, кто такая Золушка?

– Ее личность так и не установили. Эти татуировки доказывают только то, что Фредди играет с нами, что он хочет монополизировать наши силы, наши ресурсы зазря. Это просто его очередной чертов фокус. С этим мерзавцем мы теряем время.