Страница 47

В последних числах марта Лоррейн с мисс Мэй отправились в дальний путь, конечным пунктом коего был Лондон. Для девушки из шотландского захолустья, никогда и никуда не ездившей, кроме как давным-давно в Эдинбург, каждый новый день в пути был полон впечатлений. К тому же она, особенно вначале, пребывала в радостном возбуждении, вызванном той небольшой, но неожиданной суммой денег, шестьюдесятью фунтами, которыми заботливый отец наделил ее перед отъездом.

Женщины передвигались в старом экипаже, влекомом двумя статными лошадьми под управлением Тама Крейга, селькирского мужика, неоднократно уже проделывавшего этот путь. Для человека, привыкшего к езде в почтовой карете, неповоротливый и скрипучий экипаж, запряженный всего лишь двумя лошадьми, сулил мучительно медленное путешествие. И если Лоррейн оно казалось настоящим приключением, то для ее спутницы, мисс Мэй, – невыразимо скучным. Она рассудила, что единственным преимуществом такого способа передвижения был повышенный комфорт.

Но, несмотря на все это, путешествующим дамам доставляли удовольствие отменные угощения на частых остановках, да и кровати в постоялых дворах обычно были вполне удобны. Лоррейн пришлась по душе трехдневная остановка в Йорке, которая случилась по совету Тама Крейга, заметившего усталость одной из лошадей. Лоррейн так полюбился город, что она упрашивала остаться здесь еще хоть на день, но неумолимый шотландец-кучер заявил, что лошади вполне готовы, а мисс Мэй, как и обычно, воспользовалась правом решающего голоса.

– Мой долг – доставить тебя к леди Хантингтон, дорогая. И хоть срок твоего приезда не был назван, я не могу позволить тебе задерживаться в каждом интересном пункте нашего пути! Промедление – для нас помеха!

С этим они и отбыли.

Дорога до Грантама была небогата приключениями. Сильный дождь застал их при приближении к Гонерби Мору, затопив живописные линкольнширские поля. Вдруг, будто из ниоткуда, их обогнала почтовая коляска, запряженная четверкой, причем с такою быстротой, что смирные животные, тащившие экипаж наших героинь, понесли, и он съехал на обочину. От резкого рывка мисс Мэй стукнулась головой.

– Что…

– Мисс Мэй, – Лоррейн схватила ее за руку, – с вами все в порядке?

– Да, да, девочка… Я испугалась, что экипаж мог перевернуться… Скажи мне, что случилось?

Выглянув в окошко, Лоррейн увидала, что Там Крейг яростно машет кулаком, и услышала проклятия на гортанном шотландском, каких она прежде не слыхала.

– Ах вы, черти! Я повырезаю вам трусливые английские сердца!

– Мистер Крейг! – возмутилась мисс Мэй.

– Простите, мэм, – меня взбесила неучтивость тех военных, что были в той коляске. Пускай они и офицеры, но никакие не джентльмены, это точно.

– Возможно, они торопились скорей добраться до ночлега, – произнесла мисс Мэй. – Нам тоже надо поспешить.

– Простите, мэм, но одна лошадь охромела. Придется в Грантаме ее заменить, и, боюсь, на это у нас уйдет уйма времени.

– Отлично, – тяжело вздохнула мисс Мэй. – Ах, Лоррейн, как меня утомило это путешествие.

Путь в Грантам оказался дольше, чем предполагалось, по причине хромоты одной из лошадей. В «Голубой таверне» мест не оказалось, – путешественницам пришлось довольствоваться менее благородными условиями. Выходя из экипажа, кучер Там заметил, как мимо них быстрым шагом прошли четверо офицеров из почтовой коляски, причинившей им столько неудобств, и не смог удержаться, чтобы не заворчать им вслед.

Один из них, темноволосый молодой человек приятной наружности со слегка вызывающей улыбкой, пристально взглянул на Лоррейн, отчего девушка, зардевшись, потупила взор. Заметив этот взгляд, мисс Мэй с одобрением кивнула, отмечая поведение Лоррейн.

Стоянка в Грантаме продлилась еще два дня, но остаток пути в Лондон прошел без приключений, и вскоре наши героини в отменном расположении духа прибыли в роскошный кенсингтонский особняк графа Денби и леди Хантингтон.

Лондон потряс Лоррейн; размеры и масштаб столицы превзошли самые смелые ее ожидания. Леди Хантингтон, прелестная женщина на вид гораздо моложе своих тридцати шести (а мать Лоррейн была одного возраста с подругой), была заботливой хозяйкой. К тому же у Лоррейн была мисс Мэй, к которой лишь леди Хантингтон смела обращаться по имени – Аманда и которая неотрывно следила за девушкой на каждом шагу ее выхода в свет. Граф Денби – благородный и красивый мужчина – вместе со своей супругой казался воплощением жизнелюбия и веселья.

Обеды в Рэдком-Хаусе всегда были событием, даже если в доме было совсем немного гостей.

– Ну разве это не восхитительно? – обращалась Лоррейн к неизменной своей спутнице мисс Мэй.

– И это еще довольно скромно. Наберись терпения, и ты увидишь Торндайк-Холл, моя девочка, – с улыбкой отвечала мисс Мэй. Лоррейн с нетерпением ожидала поездки в Торндайк-Холл – древнее родовое поместье Денби в Уилтшире.

Однажды вечером, на одном из скромных обедов в присутствии всего лишь нескольких гостей, Лоррейн ощутила на себе игривый взгляд молодого и симпатичного мужчины. Он показался ей знакомым – Лоррейн подумала, что уже видала его на одном из обедов. Мужчина же, одетый безупречно согласно современной моде, кинул слегка насмешливый взгляд на своего друга и хозяина дома, графа Денби, и воскликнул по-театральному громким голосом:

– Ах, Денби, старый негодник, ты обещал, что мы отлично повеселимся с гончими на выходных в Уилтшире, но скажи, чем развлечешь ты меня сегодня?

Юный возмутитель спокойствия улыбнулся Лоррейн, и она тотчас вспомнила, где видела его раньше: он был одним из офицеров из почтовой коляски, задержавшей ее путешествие в Лондон, причем именно тот, который смотрел на нее в Грантаме.

– Мою повариху, – слегка встревоженно ответил Денби, – многие считают искусницей…

– Но, – своенравно перебил его мужчина, еще раз бросив игривый взгляд в сторону Лоррейн, которая зарделась, как и в первый раз, – меня не ублажить пресловутым искусством поварихи! Я приехал в надежде увидеть здесь всевозможные неприличные оргии! – громко воскликнул он.

Лорд Харкорт, сидевший рядом, чуть не поперхнулся своим вином и с неодобрением покачал головой.

– Любезный Маркус! Нельзя же так! – с беззлобным укором сказала леди Хантингтон.

– Моя дорогая, – вступил лорд Харкорт, – вы уподобляетесь этому молодому нахалу, с такой готовностью обращая внимание на его наглую и непристойную болтовню!

– Вот оно – разлагающее общество влияние лорда Байрона и когорты его сподвижников! – с легкой ноткой презрения произнес, улыбаясь, Денби.

– Да-да, этот чертов поэтишка поднял тучи пыли! – воскликнул Харкорт.

– Скажите мне, – продолжал тем не менее молодой человек, – как это через месяц я отправлюсь на встречу с бонапартовскими головорезами, так и не занявшись чем-то посерьезней?

– Те занятия, на которые вы, кажется, намекаете, никогда не будут позволены под крышей этого дома, Маркус! – сердито отвечал Денби.

– Маркус, будьте умницей и умерьте ваш огненный пыл хотя бы на время обеда, а то ваши речи отдают скандалом! Расскажите нам лучше что-нибудь из своих военных историй, – мягко обратилась леди Хантингтон к неугомонному гостю.

– Не могу отказать вам, прекрасная миледи, – с улыбкой отвечал молодой человек, усмиренный и поверженный ласковым тоном и успокаивающей красотой хозяйки дома.

Именно так он и поступил и весь остаток вечера забавлял гостей историями из своей военной службы, выказывая необыкновенное остроумие и искусство рассказчика.

– Кто был этот молодой человек? – не сдержав любопытства, спросила Лоррейн у леди Хантингтон, когда гости наконец разъехались.

– Это был Маркус Кокс. Милейший юноша, один из самых престижных лондонских женихов, но, к несчастью, и ужасный сердцеед! В столице множество мужчин, имеющих не очень приглядную изнанку, и с ними нужно быть поосторожней. Но не сомневаюсь, твоя любезная матушка и наша дорогая Аманда рассказывали тебе об этом. Увы, но многие молодые удальцы готовы сделать и сказать что угодно, чтобы только завоевать сердце и честь неопытной девушки. Когда мужчинам, даже с таким воспитанием, как у Маркуса, предстоит отправиться на войну, в их речах и поступках появляется отчаянная беспечность. Ибо, как это ни грустно, многие из них не возвратятся домой, и они прекрасно это понимают.

– Как хорошо вы знаете жизнь… – заметила Лоррейн.

– И именно поэтому мой долг – передать тебе те знания, которые мне посчастливилось приобрести, дорогая Лоррейн. Но сейчас нам пора за работу. Нам предстоит, как это ни утомительно, выполнить труднейшую и серьезнейшую задачу – выбрать наряды для завтрашнего бала.

Весь следующий вечер Лоррейн готовилась к балу под чутким руководством леди Хантингтон. Девушке даже не пришлось смотреться в зеркало: в глазах хозяйки дома росло неподдельное восхищение ее убранством, и зеркало казалось уже ненужным. Лоррейн и в самом деле была невероятно красива в своем платье алого цвета из индийского шелка.

– Как восхитительно ты выглядишь, дорогая, просто божественно! – ворковала леди Хантингтон.

Лоррейн подошла все-таки к зеркалу и, взглянув на отражение, воскликнула:

– Неужели это я? Не может быть!

– Конечно же ты, дорогая, конечно ты. Как ты похожа на свою милую матушку…

На балу красавцы-офицеры наперебой приглашали ее танцевать, все искали знакомства с юной прелестницей. Вальс – самый восхитительный танец на свете, и Лоррейн была опьянена музыкой и движением.

После танца с одним высоким офицером леди Хантингтон и лорд Денби отозвали Лоррейн в сторону.

– Дорогая Лоррейн, мы так гордимся тобой! Как жаль, что твоя милейшая матушка не видит тебя сейчас, – одобрительно прошептала на ухо девушке ее благородная покровительница.

С теплотой и любовью вспомнила Лоррейн своих любезных родителей, оставшихся в далекой Шотландии в своем одиноком жилище, и жертвы, что они принесли ради исполнения ее мечтаний.

– Да, милая, твой выход в свет прошел даже с бо́льшим успехом, чем я мог предполагать! Каждый молодой офицер моего полка просил о чести танцевать с тобой! – радостно сказал лорд Денби.

– Увы, но я – всего лишь тень блистательной красоты вашей супруги, милорд, – с улыбкой отвечала Лоррейн.

Присутствующие увидели в этом замечании прелестной дебютантки скорее откровенное признание правды, нежели корыстную демонстрацию преклонения или признательности по отношению к своей покровительнице.

– Ты, конечно, льстишь мне, милая! Все взгляды обращены только на тебя, моя малышка. Смотри внимательно и терпеливо жди, мой ангел, – держи в узде необдуманные стремления. Ты узнаешь свой идеал, когда он тебе явится, – уверила леди Хантингтон девушку, улыбаясь своему супругу, который нежно пожимал ей руку.

Лоррейн была тронута до слез. Она почувствовала, что хочет танцевать с самым красивым мужчиной в этом зале.

– Могу ли я пригласить вас, милорд? – обратилась она к Денби.

– Нет-нет, ни за что! – рассмеялся Денби в притворном гневе.

– Ты никогда не сможешь заставить танцевать его вальс, мое дитя; его светлость – ярый противник распространения подобной музыки в Британии.

– Не могу не согласиться с его светлостью на этот счет, – с резкостью заметил лорд Харкорт, приближаясь к компании, – ибо эта упадническая музыка – не что иное, как подлая уловка наших заморских врагов.

Лоррейн была поражена, что мудрый лорд так невзлюбил эту прекрасную музыку.

– Отчего вы так полагаете, милорд? – обратилась она к Харкорту.

Лорд отступил на шаг, и подбородок его уткнулся в шею.

– Что? – начал он возмущенно, впервые встречая такую вольность от молодой женщины. – Подобная близость джентльмена и леди неприлична и непростительна и не может быть ничем иным, как попыткой заморских врагов империи ослабить боевой дух британского офицера путем морального разложения и склонения его к разврату! Грязь эта распространяется подобно злому вирусу по всему благородному обществу, и я содрогаюсь при мысли о тех опасностях, что подстерегают наших доблестных воинов, если они последуют этому дьявольскому примеру!

– Ах, оставьте, дорогой Харкорт, – улыбнулась леди Хантингтон и, заставив благородного лорда пропустить ее, будто летя, побежала вниз по мраморным ступеням.

Муж с одобрением провожал супругу взглядом, от которого не могли скрыться направленные на нее такие же восхищенные взгляды других гостей.

Лоррейн не оставила без внимания выражение его лица и поспешила обратиться к Денби:

– Милорд, я лишь могу надеяться, что когда-либо буду восхищать людей такой божественной красотой, как сегодня восхищает ваша супруга, леди Хантингтон. Я преклоняю колени перед благородной грацией этой дамы, я…

Лоррейн не суждено было закончить, ибо леди Хантингтон, запутавшись в многочисленных юбках, споткнулась, упала и покатилась вниз по мраморным ступеням лестницы. Гости застыли в молчаливом ужасе, но все они находились достаточно далеко от падающей женщины, чтобы подхватить ее, а сама несчастная не могла остановить падения и продолжала катиться, ударяясь о каждую ступеньку, все ниже и ниже. Тяжелое мгновение длилось вечность, пока истерзанное тело не прекратило падения, остановившись в самом конце лестницы.

Граф Денби первым подбежал к пострадавшей. Он прижал к груди ее растрепанную светловолосую голову, и глаза его наполнились слезами, когда он почувствовал, как кровь струится по его ладоням и капает на мраморные плиты. Денби поднял глаза к небу, проникая взглядом за шикарную роспись потолка бального зала. Он понимал одно: по неведомой, случайной, злой воле небес он разом лишился всего, что было ему дорого, всего, что он так страстно любил.

– Нет Господа на небе, – тихо, почти шепотом, сказал он, затем еще тише повторил: – Нет Господа.