За время нашего странствия я все больше и больше убеждался в том, что судьба оказалась милостива ко мне, подарив такого супруга. А ведь мы не проделали еще и половины пути, приходилось часто останавливаться на отдых из-за никчемного меня. Впереди предстояло еще не менее двадцати дней путешествия, которые я намеревался преодолеть без жалоб и стенаний, даже если мне придется привязываться к седлу.

Несмотря на частые остановки и мое неумение правильно вести себя в походе, воины, что сопровождали нас, не выказывали мне непочтения и не бросали косых взглядов. Я видел, с каким уважением, а не страхом, они относятся к своему лорду. Это уважение перешло и на меня, хоть я ничем и не заслужил его.

В первые дни пришлось тяжело. Сидеть в седле я умел с десяти лет, но никогда не проводил верхом более двух часов, а тут… Руки болели, ног я фактически не чувствовал, спину ломило так, что горло перехватывало от боли, а внутренняя сторона бедер и ягодицы казались стертыми почти до крови. Поневоле пожалеешь, что в отряд не входил маг-целитель, хотя они тоже не всесильны, и смерть императора тому доказательство.

Вопреки стараниям скрыть слабость, Драгон всегда замечал мое состояние. Когда мне становилось невмоготу, он делал короткую остановку, переседлывал своего коня, и вторую половину дня я ехал сидя боком в специальном, большом седле, обычно используемом для перевозки раненых, удерживаемый сильными руками мужа. Как же я был ему благодарен за эти часы пусть относительного, но отдыха.

Чем дальше продвигался наш маленький отряд, тем лучше я держался – словно становился крепче, сильнее, удаляясь от столицы, и Драгон все чаще одобрительно кивал, поддерживая меня уже не столько физически, сколько морально.

Седьмой день оказался переломным. Я смог продержаться до самого вечера и даже сам расседлал коня, правда, на этом силы закончились. Ну, ничего, завтра я смогу помочь в сборе хвороста для костра и обустройстве лагеря.

Обязательно смогу!

С такими радужными мыслями я сел у дерева, наблюдая, как один из воинов уводит лошадей к реке. Это наша первая ночевка под открытым небом, и Драгон с двумя оставшимися воинами начал ставить палатку. Поначалу я расслабился и наблюдал за ними, запоминая, что и как делается, чтобы в следующий раз не оказаться обузой, но чем дальше, тем тревожнее становилось. Что-то явно было не так, а вот что – не мог понять. Сколько ни прислушивался – все тихо.

Слишком тихо.

Насторожившись, я попытался вспомнить: щебечут ли птицы в лесу до самой темноты, или нет? Не хотелось выглядеть паникером в глазах супруга. Через минуту я заметил, что воины закончили ставить палатку и начали как-то странно перемещаться по лагерю. Вроде бы они что-то делали, и в то же время не делали ничего. Огонь так и не разожгли, да и за хворостом никто не пошел, а тот воин, что уводил лошадей, слишком быстро вернулся, привязал лошадей к бревну, лежавшему почти в центре лагеря, и устроился под соседним деревом, чтобы почистить меч. Лорд подошел ко мне, присел рядом, протягивая кусок хлеба и сыр.

— Что происходит? — шепнул я, принимая холодный ужин.

— Кто-то за нами следит, но ты не бойся. Кушай.

Ага, легко сказать, а как тут кушать, когда рядом кто-то прячется, скорее всего, с недобрыми намерениями. И все же я откусил кусочек хлеба и начал медленно жевать, искоса поглядывая вокруг. Между тем Драгон, как бы поглаживая меня по колену, незаметно уронил в траву передо мной нож.

— Умеешь обращаться?

Я, словно ластясь, боднул лбом в плечо, пожал ласкающие пальцы и подхватил оружие, пряча его на поясе под рубашкой. С мечом я, пожалуй, не рискнул бы выйти один на один против опытного бойца, сил не хватит, а ножом и арбалетом воспользоваться сумею. Император заботился о всестороннем образовании для своих чад, вот уж не думал, не гадал, что так скоро пригодятся эти умения. Дети императора, читали и писали на нескольких языках, знали географию, умели обращаться с оружием, и даже лечить, используя травы, только занятия магией не поощрялись, среди знатных родов, это считалось уделом бедноты и средних классов.

Доесть хлеб я не успел, терпение у разбойников кончилось. Восемь заросших до глаз мужиков вывалились из кустов и с грозными криками бросились в нашу сторону. Привязанные лошади испуганно забились, но оборвать поводья не смогли. Драгон с воинами быстро организовал оборону, так что до меня не добрались, хоть разбойников и было намного больше. Через несколько минут трое лежали на земле, навсегда распростившись с этим миром, еще двое нападающих легко ранены, но убегать даже не думали, все яростнее наскакивая на воинов.

Я так увлекся боем, что едва не пропустил появление еще двух образин, возникших чуть левее. Меня они не посчитали угрозой, и сразу же кинулись к Драгону, явно намереваясь покончить с ним подлым ударом в спину. Я вскочил и молча бросился к ближайшему разбойнику. Прыгнул ему на спину и вонзил нож в шею пониже уха, резко провернул, как учили, и выдернул.

Секундная задержка, словно время замерло, и вдруг кровь ударила фонтаном, мужик захрипел, бестолково хватаясь за развороченное горло, и завалился набок, едва не придавив меня. В следующее мгновение я был уже в объятиях Драгона.

— Где? Куда тебя ранили? Ну!

Он лихорадочно шарил по моему телу ладонями, а я стоял, квакая что-то невразумительное, и ошалело таращился на убитого.

— Первый, — удалось, наконец, прохрипеть, а в следующее мгновение меня вырвало на сапоги Драгона.

Он придержал меня, не давая упасть, потом умыл, вытер сапоги о траву, завернул в плащ и понес куда-то, воркуя что-то успокаивающее. Когда же меня, все еще дрожащего, выпутали из плаща, усаживая под деревом, то оказалось, что все вокруг изменилось.

Поляна другая.

— Лагерь легче перенести, чем трупы убирать. Долго, да и загадили они стоянку основательно, — пояснил Драгон, поймав мой недоуменный взгляд. — А вот в тебе я ошибся.

Я чуть не застонал, отводя взгляд. Опозорился перед супругом, облевал его, едва в обморок не упал, да просто на ногах устоять не смог! Это надо суметь! Что он теперь обо мне подумает? И так котенком называл, а теперь вообще… Я прикусил губу, старательно моргая, чтобы сдержать слезы, и вдруг понял, что Драгон смеется.

— Да… думал, котенка домашнего беру, а оказалось, что тигренка когтистого мне подсунули. Храброго маленького тигренка.

— Тиг… ик! Тигренка? — Я взглянул в глаза Драгона, не веря себе, но там не было насмешки, только… гордость?

— Да, маленького, пока еще, хищника. Ну, что поможешь хворост собрать?

Конечно, он еще спрашивает! Да я сейчас любую березу заломаю! Куда и слабость, и тошнота пропали. Во мне словно лопнуло что-то тяжкое, будто гнойник долго нарывающий прорвало, и горе, и боль, что мучили меня последние годы, потихоньку исчезали, позволяя дышать свободнее, почти полной грудью. Почти. Я мог бы запеть, если бы не то мое уродство, что я стыдился показать. Воспоминания о дне зимнего солнцестояния трехлетней давности не оставляли меня, заставляли корчиться душу и разум. Тогда я потерял, можно сказать, свою жизнь – голос, став серой тенью самого себя, а Драгон… он меня словно разбудил, заставляя посмотреть вокруг. Тигренок, надо же такое прозвище подобрать. Глупое и милое. Можно бы надеяться на какие-то чувства, если бы не…