— Э-э, с красной крышей? Это торговца Хомраха, если я не ошибаюсь.
— Лучше бы не ошибались. В семье остались в живых двое: один из них, скорее всего, ребенок — ростом был невысок; второй — не знаю кто, но у него зеленые глаза и темные волосы, коротко остриженные, скорее даже обкромсанные. Очень уж неровная была прическа. Этих двоих надо найти.
— Как? То есть, я хотел спросить, зачем? Мальчишка — сын торговца. Других детей, насколько я знаю, в доме не было. Да и слуги уже все в возрасте, еще его отцу служили. Старик скончался три года назад, оставив сыну в наследство лавку. Он жену свою привез в этот дом и родителя ее, чтобы с внуком помогал. Так-то они в пригороде жили, батюшка Хомраха не слишком доволен их браком был, но сын обрюхатил девку, вот и пришлось…
— Стоп. Меня сейчас не волнует кто, кого и зачем. Мне нужно знать, где парень с зелеными глазами. Он мои Ножны. Я понятно выражаюсь?
Градоправитель ахнул и часто закивал, глядя на Рахтара широко раскрытыми глазами.
— Сейчас же распоряжусь, чтобы их немедленно отыскали. Немедленно. Можно идти?
Градоправитель, получив разрешение, устремился к группе людей, стоящих поодаль, а Рахтар побрел к казармам, где для него была выделена комната. Спасть хотелось очень сильно.
***
Эну тяжело вздохнул, потирая ушибленный бок, а потом невольно прикоснулся кончиками пальцев к губам. Мысленно он все время возвращался к тому поцелую, что сорвал с его губ страшный беловолосый воин. Вспоминал, как белые глаза Меча медленно темнели, превращаясь в синие, взгляд теплел, а потом… Эну вздохнул. Потом малыш Аки ударил воина по голове старой ночной вазой, и тот потерял сознание, а они сбежали, испугавшись того, что натворили. Приют удалось найти в старом доме Аки, в котором он с родителями и дедом жил до того, как все переехали в город. Дом в пригороде был добротным, но совершенно без еды. Впрочем, есть пока не хотелось. Малыш Аки, наплакавшись, заснул, продолжая тихо всхлипывать во сне, а Эну, укрыв его случайно найденным рваным покрывалом, безрезультатно ходил по округе в поисках чего-нибудь съестного. Даже обнаруженные за домом ягодные кусты были тщательно обобраны, скорее всего соседями, так что Эну собирался наведаться к ним с просьбой о еде. Только дождется пробуждения Аки, иначе малыш вполне мог испугаться, решив, что его бросили.
Вернувшись в дом и убедившись, что прикорнувший на старой покосившейся софе мальчик еще спит, Эну присел на колченогий стул и вздохнул. От всего пережитого немного потряхивало, но позволить себе расклеиться он не мог. На его совести был мальчик, в одночасье ставший сиротой, о котором следовало заботиться. Эну и сам был почти сиротой. Его отец, занимающийся разведением лошадей, умер от болотной лихорадки, когда сыну исполнилось шестнадцать. Мать, еще довольно привлекательная женщина, сразу же вышла замуж за вдового соседа, у которого было четверо своих детей, все поголовно девчонки, а через полтора года у них родился общий сын. Все это время Эну помогал отчиму на ферме: пас овец, с тоской вспоминая о тех временах, когда отправлялся с отцом в ночное, и стриг их, когда приходило время. Мама и новые сестры пряли шерсть, ткали из нее ткани и вязали шали, хорошо продававшиеся в городе. Потом отчим решил, что пасынок достаточно вырос для более существенного заработка и отправил его в услужение к торговцу, которому сбывал почти весь свой товар. Торговец Хомрах приставил Эну к конюшне, где содержались невысокие и крепкие караванные лошадки, а заодно к работе по дому, если там нужна была мужская сила. Платили ему исправно, так что Эну не тяготился новой жизнью. К тому же лошадей он любил и понимал их с одного взгляда. Старый конюх, служивший еще отцу торговца, был уже не в состоянии выполнять тяжелую работу, так что нарадоваться не мог помощнику и очень его хвалил. Ночевал Эну, как правило, в доме, где ему была выделена каморка под лестницей, если только его присутствие не было необходимо в конюшне. Так прошло два года. Изредка получая письма из дома, Эну узнал, что мама родила еще одну девочку и теперь болела, так что им нужны были деньги на лекарства, которые он исправно отправлял каждый месяц, и тут такое…
Аки всхлипнул во сне, отвлекая от тяжелых мыслей, а затем вновь затих, только по измазанной грязью щеке проползла одинокая слезинка. Эну и сам хотел бы поплакать, облегчая душу, но слез не было. Родной отец много раз говорил ему: «Мужчины не плачут». И вот теперь он начал осознавать себя не юношей или подростком, а именно мужчиной. Он должен был не плакать, а искать выход из ситуации, в которой они оказались. Конечно, можно было вернуться назад, но после того, как Аки ударил Меч по голове, их вполне могли арестовать, обвинив в измене. К Мечам все относились с большим почтением, хоть и боялись, а тут столь нелепое положение… Лично Эну бы постеснялся заявить о подобном… нападении, а Меч… Кто его знает, что он сделает или скажет. Вдруг потребует их головы на блюде? И ведь подадут! Что значат жизни мальчишки и почти мужчины по сравнению с жизнью или здоровьем защитника мира? Ничего! Наверняка никто за них и слова не замолвит. Осталось только расспросить Аки, как проснется, о его родне. Вдруг у него есть еще родные, кто мог бы их принять. Или хотя бы одного Аки. А он, Эну, найдет себе работу на какой-нибудь ферме или в соседнем городе. Жаль, денег они не прихватили, убегая, но тут уж ничего не исправишь.
Эну пошевелился, устраиваясь поудобнее, насколько это было возможно. Он и так и этак вертел в голове все произошедшее, пытаясь отыскать верное решение проблемы. В народе бытовала поговорка, что утро вечера мудренее, но утро наступило, а ничего особо умного в голову не приходило.
— Видимо, рано я посчитал себя мужчиной.
Встав со стула, Эну прошелся по комнате и остановился у окна, глядя на синее небо. Далеко над горизонтом виднелись тучи, собирающиеся в единую массу, предвещая грозу. Поздней весной это не было чем-то необычным, но Эну почему-то поежился, словно холод пробежал по спине. Холод? Так же было и ночью, незадолго до того, как в дом ворвалось чудовище. Эну тогда не спал, пожалуй, единственный в доме. Остальные, побывав на ярмарке, быстро угомонились, утомленные впечатлениями, а вот он никак не мог уснуть. Вертелся и крутился, пока не почувствовал ледяное дыхание на коже. Тогда он поднялся, собираясь пробраться на кухню к наверняка не успевшему остыть очагу, а потом отчего-то застыл у окна, вглядываясь в темноту. То, что возникло из тьмы, могло присниться только в страшном сне. Эну шарахнулся от окна, а потом со всех ног бросился в комнату к старику Ванху, деду Аки. Растолкать его, ночевавшего рядом с комнатой внука, удалось не сразу, а потом было уже поздно: ледяной демон уже хозяйничал в доме, и дед Ванху принял единственное верное решение — бежать на чердак. Подхватив зевающего и ничего не понимающего со сна Аки и слыша внизу крики несчастных жертв демона, они ринулись наверх, но и там не удалось спастись: окно на чердаке было слишком мало, и, кроме Аки, вылезти через него никому не удалось бы. Однако бежать и спасаться в одиночестве глупый и упрямый мальчишка отказался. Пока они препирались, демон добрался до них. Пришлось прятаться под грудой наваленной в углу мебели, рискуя быть задавленными ею, но и это не уберегло их от потусторонней твари. Когда дед Ванх закричал от боли и начал медленно смещаться к лазу, дергая ногой, они с Аки, не сговариваясь, схватили его за руки, не давая демону вытащить наружу очередную добычу. Неизвестно, как долго они могли бы продержаться, но тут появился Меч и схлестнулся с демоном в смертельном танце. В это время Эну и Аки пытались хоть как-то помочь умирающему старику, но что они могли против яда ледяной твари?
Бой закончился быстро, по крайней мере Эну так показалось, а вот потом Меч начал расшвыривать мебель, чтобы добраться до них. Умирающий старик успел прохрипеть: «Бегите. В разные стороны. Скорее… Ско…». Он не договорил, но и так все было ясно. Они рванули каждый в свою сторону, стоило шкафу над их головами отлететь, только Эну чуть замешкался, зацепившись ногой за старинный столик. Однако сбежать не удалось. Эну услышал за спиной вскрик Аки и оглянулся, успев увидеть, как мальчишка падет, а воин с ужасными белыми глазами несется уже на него. Он даже испугаться как следует не успел, как его повалили на пол. Дальше Эну плохо помнил — ужас и предчувствие близкой смерти туманили разум, да и нехватка воздуха сказывалась. Дальше произошло вообще невероятное: Меч вдруг начал его целовать. Поначалу с силой сминая губы, раня почти до крови, а потом… потом в поцелуе проступило что-то… другое — нежность. Примерно так же Эну целовала служанка соседа-булочника, когда они оказались вдвоем на сеновале в конюшне. Теперь он задыхался совсем не от того, что его горло сдавливал железными пальцами Меч. И если бы Аки не вырубил потерявшего бдительность воина, Эну сам бы ему отдался, прямо там, на полу, рядом с мертвым демоном и умирающим стариком, позабыв обо всем на свете, даже о глядевшем на них мальчишке. И вот это испугало Эну больше всего, когда разум вернулся к нему, а потом… Потом уже было некогда размышлять — нужно было бежать и бежать быстро, пока очнувшийся воин не разорвал их на части голыми руками.
