– Я против, Каллистрат Аристархович (так в миру зовут Елисеева).
– Это еще почему?
– Предлагаю эту сволоту, товарищ Елисеев, передать в Москву, и пусть там, при стечении народа, их повесят. А вот тех, кто пониже генералов, стреляй, гебист, на здоровье.
– Ах, за что я только тебя люблю, Любимов, да за то, что комиссарская ты душа и прав, конечно!
– А что насчет остальных, Каллистрат Аристархович?
– Среди остальных тоже есть генералы, но это настоящие граждане СССР, они отказали гитлеровским сволочам в содействии. Видимо, немцы везли их к себе, на неметчину, чтобы попробовать переманить на свою сторону. Это такие честные люди, как:
1. Толкачев Николай Иванович, бригадный комиссар, попал в плен, будучи тяжело раненным. Отказал немцам в сотрудничестве.
2. Огурцов Сергей Яковлевич, генерал майор РККА, попал в плен. Отказал немцам в сотрудничестве.
3. Аллавердов Христофор Николаевич, генерал-майор РККА. 1 июля 1941-го при попытке прорыва окружения попал в плен, также отказал врагу в сотрудничестве.
4. Баранов Сергей Васильевич, генерал-майор РККА, попал в плен раненым, отказал в сотрудничестве гитлеровским оккупантам.
5. Макаров Петр Григорьевич, генерал-майор РККА, попал в плен 8 июля этого страшного года. Также отказал гитлеровским тварям в сотрудничестве.
– Товарищ Елисеев, этих тоже надо в Центр, боевые генералы, не трусы и не предатели, там, в тылу, формируются новые дивизии, вот им и генералы, чтобы новыми войсками командовать. И давай с ними вечером посидим, просто поговорим с ними, они теперь легенды живые.
– Конечно, можно, Виталик. А предателей давай расстреляем, конечно, кроме генералов-иуд, их пусть в Москве, на Красной площади, да при народе повесят, ну или четвертуют. А почему бы нам не попросить одного генерала из этих, чтобы нами покомандовал, а? Вроде боевые генералы, присяге не изменили, опыт да знания имеют?
– Согласен, а вот из предателей, может, что-нибудь типа живого щита сделаем? Или типа штрафной части, искупят вину кровью, пусть воюют в наших рядах?
– Какая вина, товарищ Любимов, вы что? Это не вина, это смертный грех, вина – это трусость, глупость, ну воровство или мародерство, наконец. Если старшина роты продаст тушенку налево – это вина, если красноармеец сменяет бельишко на водку – это вина, но тут не вина, тут нечто большее. Предательство – это и не трусость и не глупость, и даже не жадность или кража, ладно, Затейник, он струсил, но эти-то ПРЕДАЛИ. Чувствуешь разницу? Не либеральничай, предателей надо карать! А не то мы и Москву фашистам сдадим, и до Свердловска додрапаем, и последний бой примем или на Памире, или во Владивостоке, на берегу Тихого океана.
– Все, Каллистрат (блин, хоть Калей обзывай), ты прав, я-то как командир части постоянно должен думать об усилении своей части, понимаешь?
– Да понимаю, но, единожды предав, невозможно не предать и во второй. Предатель – это навсегда. Вон Чингисхан предателей убивал, и не тех, кто предал его, а тех, кто предал ему. Бродников всяких по проклятой кличке Плоскиня.
Вообще-то Елисеев прав: человек, который один раз предал Родину, уже переступил черту. Он уже вне и человеческих, и божеских законов, он хуже фашиста.
– Ладно, Каллистрат (ну и имя у тебя), уже поздно, да и ужин скоро, а мне еще до землянки своей ковылять, пойду, организую генеральский вечер, предлагаю посидеть и с честными генералами, и с иудами. Возьмешься написать доклад о начальном периоде войны?
– Я? Да ну тебя, я не смогу, может, Семенов напишет или Ильиных? Вот если бы Шлюпке был здесь, он бы написал, да так, что Гудерианы с фон Боками да Клейсты с Браухичами зашатаются. И вообще, иди с богом и береги ногу, не хватало еще гангрены.
Заковылял я с энтузиазмом и по дороге крикнул клич (нет, кликнул или даже бросил?) насчет доклада, но генералов испугались все, ни один из наших командиров не захотел, боятся. Старыгина не боялись, уважали, но не боялись, да и генералом он при нас стал, а эти… Ничего, подготовлюсь сам, и можно устроить наш доклад в своем стиле – в стиле «Каша из топора», ну или «Похлебка из камней». Пытаюсь думать о начальном периоде войны, а в мыслях Бусинка, ее милый грудной голос, страстный шепот. Фу, наваждение. С такими прибабахами можно от Мани такой трепанации получить, что патологоанатом не поможет. Но я все-таки сфокусировал свое внимание на войне.
Так как желающих принять участие на «генеральском» вечере оказалось много, пришлось перенести данное мероприятие в столовую, правда, провести решили встречу после ужина, а до того мне надо в темпе поесть, что я и сделал, давясь и ерзая от нетерпения, задержался я, пока думал и готовил свое выступление. Не совсем, конечно, выступление, а модель модерирования.
И все равно опоздал, потому как я жевал и глотал, а вокруг бойцы из полка Ахундова уже готовили место, переставляя нашу «кухонную мебель» по типу аудитории, то есть полукругом. Я еще доедал, а люди стали собираться, то есть красноармейцы. И в течение десяти минут все заинтересованные и свободные от службы собрались.
Справа поставили пять стульев для генералов, перед ними столы, и на столах вода, чай и кофе в немецких термосах, ну и холодные закуски (жареное, вяленое и копченое мясо). Слева поставили одну скамью для генералов-предателей (и фиг вам чаи с холодными закусками) и место для охраны, полукругом сядут командиры, а красноармейцы вокруг, прямо на матушке земле.
– Товарищи красноармейцы, командиры и младшие командиры дивизии особого назначения, позвольте представить вам генералов Красной Армии – генерал-майор РККА Аллавердов Христофор Николаевич.
Все бойцы начали аплодировать Христофору Николаевичу, и он смущаясь, но четким строевым шагом прошел к стулу и встал рядом.
– Генерал-майор РККА Баранов Сергей Васильевич, – тем же пафосным тоном говорю я, и Сергей Васильевич идет к Аллевердову. И генерал-майор Баранов тоже чеканит шаг и встает рядом с коллегой.
– Генерал-майор РККА Макаров Петр Григорьевич, – все так же, в тишине, звучит мой голос, и Петр Григорьевич, так же как и Аллавердов с Барановым, идет в центр поляны, освещенной восемью автомобильными фарами. Прибыловцы организовали освещение буквально за десять минут, сняли фары и аккумуляторы, провели провода, и «да будет свет». Генерал-майор Макаров встает слева от коллег.
– Командир сорок девятого стрелкового корпуса генерал-майор РККА Огурцов Сергей Яковлевич, – говорю я, и командир 49-го стрелкового корпуса идет так же молодцевато в центр.
– Бригадный комиссар Толкачев[106] Николай Иванович. – И Николая Ивановича двое санитаров из ведомства Калиткина выносят на носилках. Николай Иванович был ранен, потому пока сам ходить не может. Санитары усадили Толкачева посередине, на стул. Все присутствующие начинают аплодировать генералам, кого не сломил плен и неудачи начальной стадии войны.
Тут бы нам поставить пластинку с «Интернационалом», но, увы, патефона (или граммофона), как и пластинки, у нас нет. Потому я просто начинаю говорить:
– А теперь попрошу охрану привести на место позора бывших генералов, что предали Родину, присягу и партию.
Первым идет украинец Петр Онищук, он держит впереди саблю наголо и шагает не хуже какого-нибудь солдата из почетного караула, охраняющего Мавзолей Ленина. За Петрухой идет Трухин (сверкая фингалом), и по бокам его идут русский Листиков и немец Хельмут. Следующими идут калмык Церенов и узбек-танкист Вайдуллаев, между ними, уронив голову на грудь, идет Благовещенский. Третья шеренга состоит из русского Прибылова и белоруса Губаревича, между ними понуро топает Рихтер. В четвертой шеренге ступают армянин Саркисянц и азербайджанец Ахундов, между ними, скрывая взгляд, топает Закутный[107]. А замыкает процессию чукча Кузнецов. То есть эта многонациональная охрана генералов-предателей олицетворяет весь советский народ.
