Роксанне хочется, чтобы это кончилось. Нет ничего лучше, чем изобразить оргазм, желательно экстравертированный. Ускорить темп. И она делает это так же талантливо, как дурит своих клиентов. Она королева лжи и притворства, богиня отвлекающего маневра. Мужчина кончает, не особенно мощно. Он тут же выходит, убирает пенис, застегивает брюки. Вот и все. Роксанна надевает трусики, одергивает платье. Ей неприятно ощущать сперму, пропитавшую ткань, на половых губах и на ляжках. Гранье не надел презерватива. И он еще возмущался, что она не носит маску! Как бы то ни было, риска залететь нет: Роксанна удалила репродуктивные органы после рождения Стеллы. Они уже снова в кухне.

– Я налью вам последний на дорожку?

Роксанна не обращает на него внимания. Она смотрит на большую магнолию в цвету за окном. Музыка смолкла. Но аккорды еще звучат в голове Роксанны. Последние аккорды этой сумеречной музыки, которые сопровождали их смешную сексуальную карусель и отхлынули в омут тишины, оставив их наедине с их одиночеством. Мужчина что-то сказал. Он что-то сказал. Что он там говорит со своей неизменной полуулыбкой? Я сожалею, это было грустно. Так хорошо начиналось, вы и я, мы могли бы сделать это красиво и от души. Но я полный ноль, я взял вас, как животное, оставив нас обоих одинокими и ничтожными. Простите.

– Простите?

– Последний стаканчик?

– Нет, спасибо. Мне пора.

– Как хотите. Я вызову такси.

Пока он звонит, Роксанна выходит в гостиную. Тут же, как по волшебству, появляется Стелла, следом за ней Маи, она несет пальтишко от Барберри и кладет его на кресло рядом с малышкой. Стелла стоит возле чемоданов. Взгляд устремлен далеко, в сад. Кажется, что она совершенно отключена от всего, что ее окружает, и от себя самой.

Роксанна вспоминает о письме и возвращается в кухню, чтобы попросить его у Гранье. Тот достает его из кармана пиджака. Это простой белый конверт, из дешевой бумаги, имя Роксанны написано на нем большими буквами. Звонят. Это такси. Стелла машинально поворачивается и направляется к Маи, которая ждет, стоя в углу, точно бонна восемнадцатого века. Девочка целует ее, перекидывает пальтишко через руку жестом банковской служащей из Сити, потом подходит к Роксанне и берет ее за руку, так же машинально. От прикосновения мягкой и пухлой ладошки у Роксанны возникает неприятное ощущение – будто она держит новорожденного мышонка, слепого и голого. Роксанна прощается с Гранье и Маи, и они уходят.

Роксанна!

Нет нужды тебе знать, почему я тебе доверяю. Мое решение абсурдно, совершенно безрассудно, после того как ты нас покинула. Оно тем более безумно, что сегодня я знаю, как ты живешь. Даже теперь, на пороге смерти, я так и не смог объяснить себе, что побудило меня поручить тебе Стеллу. Я отчаялся и уже не пытаюсь.

Ты теперь с нашей дочерью, которая смотрит на тебя своими ледяными глазами или как будто вовсе не замечает твоего присутствия. Тебе, должно быть, не по себе, страшновато или даже досадно. Вы, надо думать, в твоей квартирке под крышей в квартале Миним. Ты знаешь от Джона Гранье, что Стелла не любит разговаривать, что первые слова она сказала в возрасте пяти лет. Я показывал ее всевозможным врачам и психотерапевтам. Ни один не смог поставить точный диагноз. Ни аутизма, ни дисфазии, ничего у нее не распознали. Стелла странная, и ее отношение к жизни практически недоступно пониманию. Со мной у нее иногда случаются внезапные порывы нежности, но это бывает редко и ненадолго. Она никогда не была по-настоящему привязана ни к одной из своих нянь. Ни к кому, кроме меня. Стелла пошла в школу, как только заговорила. Там у нее никогда не было друзей, но другие дети принимали ее и не обижали. Она, как правило, отказывалась отвечать на уроках, но исправно делала письменные задания. Она умеет читать, писать и считать и, похоже, не отстает в умственном развитии. Иногда она объясняется жестами. Это ее собственный язык, очень логичный и внятный, ты его быстро выучишь. Я мог бы написать о ней множество страниц, но я слишком устал для этого и даже не уверен, что тебе это поможет. Не стану скрывать, я долго считал проблемы со Стеллой следствием того факта, что ты нас оставила. Это было удобно, снимало с меня бремя ответственности. Но сегодня я уже не знаю, что думать.

Может быть, если вы обе останетесь живы, вам однажды удастся пролить свет на личность Стеллы. Я верю в это, и мне легче готовиться к смерти. Я совершенно уверен, что прав, поручив ее тебе. В конце концов, ты ее мать, и это, думается мне, единственное, что сегодня имеет значение.

Я целую вас обеих и желаю вам удачи.

Александр.

Так. Звучит не очень обнадеживающе. Восьмилетняя девочка, которая умеет говорить, но не хочет по непонятной причине, изъясняется жестами, когда ей вздумается, не привязана ни к чему и ни к кому, кроме отца, да и то в пропорциях, остающихся загадкой. Совершенно непроницаемая девчонка со своей неизвестной матерью. Роксанне вспомнились статуи, изображающие Неизвестного солдата, образ войны 1914 года, символизирующий всех солдат, павших на фронте. Двадцать первому веку следовало бы воздвигнуть памятник Неизвестной матери. Ни одна эпоха не знала такой нехватки матерей, по самым разным причинам. Было как минимум три категории неизвестных матерей – мученицы, жертвы и стервы. Мученицы умирали до срока. Жертвы бросали ребенка, слишком рано появившегося в их жизни или рожденного от изнасилования, что было главной причиной оставления. Женщины же из последней категории, к которой принадлежала Роксанна, попросту бежали с корабля, из трусости, из отвращения к жизни и к себе самим. И последних становилось все больше, из всех мест и всех культур, от бедных деревень Индии до роскошных гетто Калифорнии. Материнский инстинкт медленно угасал у рода человеческого.

Роксанна пошла в кухню приготовить подобие обеда. К приезду Стеллы она накупила уйму полуфабрикатов. Она достала из морозильника две пиццы и поставила их в духовку. Ждала и курила. Ей не хотелось возвращаться в гостиную, сидеть рядом с безмолвной девочкой. Она могла бы взять «Большие надежды», открыть на том месте, где остановилась вчера, когда Пип, герой, присутствует на похоронах своей несносной сестры, которая якобы воспитала его «своими руками», криводушное создание. У Пипа не было матери, но он общался, был забавным, ловким, трогательным, идеальным мальчуганом, которого даже самая бесчувственная мать приняла бы в объятия с радостью. Почему же Роксанне не достался в наследство Пип вместо этого бесплотного существа, леденящего до костей? Духовка звякнула, это означало, что пиццы готовы. Роксанна выложила их на две мало-мальски чистые тарелки и понесла в гостиную. Круглый столик, служивший письменным столом, был уже очищен от бумаг, и Роксанна поставила на него тарелки рядом с двумя стаканами воды, принесенными заранее.

– Стелла…

Девочка медленно подняла на нее глаза. Нет, все было скверно. Роксанне хотелось ударить девчонку, лишь бы ее лицо переменилось, лишь бы появилось на ее мраморных чертах выражение, все равно какое, пусть даже боли или непонимания. И тут что-то возникло в водянистом взгляде малышки: какой-то свет промелькнул в нем. Только на миг, и глаза вновь стали гладкими и холодными. Почувствовала ли девочка приступ ярости, сотрясавший изнутри Роксанну? Стелла поднялась и села за стол. Она начала есть, и ничего в ее движениях, в ее манере жевать не говорило о том, голодна ли она, нравится ли ей еда или нет. Александр лопухнулся: его дочь была не человеческим существом, но андроидом. Или злая фея сыграла злую шутку с несчастным одиноким отцом: украла его ребенка, настоящую Стеллу, из колыбели и подменила ее клоном, лишенным всяких чувств. Роксанна не могла позвонить Гранье и сказать ему: «Я передумала. Мне подсунули негодный товар. Стелла не девочка. Нет, нет, уверяю вас. Она что-то другое, я не знаю что, но другое».