— Они ночью приехали, замерзли, стучат. Как не пустить? Коля Лемешев…
— Всё! После переговорим! Разгружайся, мужики. А ты баню топи на вечер — кости погреем. Пиво есть?
— Ну, в Сельпо всегда есть.
Макарыч посмотрел на Ермолая. Тот молча полез в карман:
— Сколько?
— Сам считай.
Ермолай прикинул, отсчитал, протянул деньги Сане:
— Купишь?
— Сделаем!
Разгружать особо было нечего: из рюкзаков повытаскивали лишнюю одежду и провиант, затащили в сени ящик гвоздей, бензопилу, и несколько банок краски — всё это оказалось под сидениями в будке. Оружие оставили в машине, туда же снова закинули рюкзаки с необходимым оптимальным набором еды и боеприпасов и посадили в кабину для охраны Димку — то ли сына, то ли внука этого самого Сани. После чего мужики сходили куда надо, и, шумно топоча и обметая снег с унтов, собрались в огромной столовой Дома Охотника. Здесь, за длинным струганным столом, все расселись по обе стороны, закурили, одновременно разобрав эмалированные кружки, заранее приготовленные для чая с дороги. Всего в команде было пятнадцать человек — стандартная команда для этого дела. Саня притащил закопченный чайник крутого кипятка, засыпал в него горсть заварки и предложил: «Пейте». Пока курили, чай заварился. Достали конфеты и пакет с печеньем. Горячий чаёк прошибал. Сняли шапки и расстегнули бушлаты. Несколько минут ничего не происходило — мужики отогревались, хрустели печеньем и грызли передними зубами карамель — всё по военному. Потом капитан, сидящий на торце стола, достал из-за пазухи авторучку, блокнот, вырвал лист, разорвал его на три равные части и что-то там начал писать. Через минуту, положив перед собой три листочка с цифрами: 147, 258, 369, он сказал:
— Разберитесь по пятеркам. Борис Семенович, ты с Ермолаем в одной, мы с Батей в одной — остальные, как хотите.
Мужики, посовещавшись, разделились по пять человек и расселись соответственно. Семеныч, Ермолай, Пахомов, Микумин и тот мужик, которому Ленка яйца положила, оказались в одной пятерке. Звали мужика Андрей Андреевич. Закусив нижнюю губу, капитан оценил каждую пятерку и сказал:
— Так. Нормально. Боря, твой паренёк с карабином будет стоять с краю, так что, извини, ты тянешь с крайними номерами.
И, свернув в трубочки листки с цифрами 147 и 369, он бросил их в шапку, встряхнул и протянул шапку Борису. Борис вытянул 369.
— Как учили! — сказал Боря.
Мужики покивали головами — Боря вытянул счастливый билет. Не понятно почему, но он считался лучше другого.
Оставшиеся разыграли 147 и 258. Капитанская пятерка выудила средние номера.
Окунув лицо в ладони, потерев глаза и щеки, капитан из-под седых густых бровей посмотрел на команду (было видно, что он доволен) и подытожил:
— Девять — на номерах, шестеро — в загоне. Возможны варианты — на месте посмотрим. Ермолай, ты всегда с краю. Твой номер «девять». Девятый номер всегда у поляны или болота, остальные встают от него. Ты когда-нибудь был на облаве?
— Конечно, — ответил Ермолай.
— Хорошо, значит, тебя учить не надо. Знаешь что делать?
— Знаю.
— Отлично. Ну, а внутри пятерки сами разберетесь кто в загон, кто на номера. — Это он обращался уже ко всем. — Водку всю выгрузили?
— Пару бутылок-то надо взять!
— Не более! Остальную — на стол.
На столе появились бутылки. Правда, не очень много. Выяснилось, что в машине есть ещё. Пришлось вообще всю тащить в Дом, а уж потом две обратно возвращать в машину. Всё! Время одиннадцать — погнали.
— Ну, с Богом! — пожелал Саня. — Ни пуха, ни пера!
— К чёрту! — последовал ответ, и вся команда с шумом вышла из Дома, забралась в машину, причем, капитан сидел теперь уже в кабине — ему смотреть на какую моряну ехать, захлопнулись двери, и, заурчав, «66-ой» поколесил в распадок.
Батя — Валерий Иванович Лукин — старый вояка, теперь сидел со всеми в кунге. Разумеется, всё внимание переключилось на него. В свои шестьдесят восемь лет он был довольно в хорошей форме и никогда не пропускал случая съездить зверя погонять. Любил выпить, пошутить, любил, что к нему с уважением относятся. В свое время он служил на Кубе, воевал во Вьетнаме, ещё кое-где. Знаком был с Юрой Гагариным (царствие ему небесное). Дважды совершал жесткую посадку и вылезал из-под обломков, а однажды пришлось катапультироваться. Одним словом, Батя повидал. Те, кто были сегодня с ним — были когда-то его учениками или подчиненными. Жил Валерий Иванович со своей старушкой (как он её величал) Ольгой Павловной вот уже почти пол века, мотаясь по гарнизонам и странам, но всё равно — душа в душу. С удовольствием нянчил и воспитывал поздних внуков, ползая с младшими по ковру в побрякушках, а со старшими решая арифметику и сражаясь в компьютерных войнах. Любил обеих своих дочерей и гордился сыном — тоже военным, уже прошедшим Афган. Иваныч был нормальный старик, имеющий ордена и ранения. Его, действительно, уважали за его опыт, возраст и природную, народную простоту, которую он сохранил, не смотря на все его регалии и звания. У Бати тоже оказалась эМЦэшка.
— Ну, что, Иваныч, покананадим сегодня? — Не успел Иваныч устроиться на лавке, как к нему тут же обратился Витька Пахомов, кивая на его самодельный мягкий чехол с заветной «кормилицей», как называл своё ружьё Батя.
— Как Бог даст, Витёк, как Бог даст.
— Ну, ни скромничай Валерий Иванович — ты же талисман наш. Когда мы с тобой без добычи приезжали? В прошлом годе ты прямо на дороге быка завалил. Помнишь?
— Помню.
— Ещё бы!
Несколько месяцев назад, осенью, во время гона, мужики возвращались, уже по темноте, злые, заведенные и без добычи — пустые. Негодовали: «Весь день промотаться, прореветь и даже не увидеть зверя! Лес переломали — всё повырубили — не лес, а пустыня. Там, где раньше зверь во всю ревел, теперь выруба. С каждым годом всё хуже и хуже. Откликается, но не выходит — боится. А как не бояться — одни лесовозы?! А китайцы эшелонами вывозят лес, машины день и ночь идут по трассе груженые под завязку. Да когда же это кончится?! Зверь уходит, скоро вообще добывать некого будет! Достало — ей Богу!» И вдруг на дорогу выходят три зверя — бык и две матки. Валерий Иванович ехал в кабине. Не раздумывая, как только в свете фар появились звери, он открыл дверь, и, не успел Семёныч остановиться, как Иваныч с подножки начал шмалять из своей эМЦэшки по быку, и на четвертом выстреле лег бык прямо на дороге. Матки прыгнули в чащу. Почти час команда прямо на дороге возилась с быком на зависть редким машинам, которые притормаживали, думая, авария, и останавливались, когда видели в чём дело, чтобы дать совет довольным «добытчикам». Мужики вернулись «с полем». Всю Ночь в Доме Охотника жарили печень и мясо — хороший был олешка, его рога прибили над входом.
— Витя, спасибо, тебе конечно на добром слове, но загадывать я не люблю. К тому же и ты с нами едешь. Тебя, видимо, специально в противовес остальным берут, чтобы у зверя шанс был — так что загадывать я не берусь.
Иваныч хитро подмигнул команде.
— Завязывай, Иваныч! Я честно отрабатываю на номерах — я, что ли, виноват, что на крайний номер никто не выходит?
— Я тебе не про крайний номер говорю — ты нахрена колхозного коня убил?
Охотники вопросительно посмотрели на Батю, а Виктор, морщась, спросил:
— Какого коня?
— Какого коня? — Колхозного! Какого? Ты что ж, мил человек, думал никто не узнает?
— Но-ка, но-ка, что за конь, Иваныч? — стали спрашивать мужики — они, и в правду, были не в курсе.
— Ну-у, ребята, это интересная история! — обращаясь ко всем охотникам, заговорил Валерий Иванович, слегка откинувшись на борт и поплотнее втиснувшись под воротник. — Слышал я, товарищи, что наш Вичик ни так давно, как-то по осени, втихаря, поехал на рёв со своими дружками-алкоголиками.
— Чёй-то они алкоголики?
— Мне кажется, что лица, работающие на складах, любят ни только много поесть, но и с удовольствием выпить, а иначе, куда девается спирт? Или вы там все непьющие?
