Тогда она знала, что я изучаю ее биографию, и была вполне довольна более ранней работой «Дневником Дианы»[5]. Главным образом потому, что эта книга раздражала принца Уэльского подробным описанием интерьера Хайгроува. Пока я собирал сведения для «Дневника…», уже слышал намеки и слухи о том, что не все так хорошо в мире Уэльских. Эти разговоры были лишь пресной закуской перед грозящим несварением пиршеством информации, которое нас ожидало.
Диана постепенно проверяла меня, конечно, не ставя об этом в известность. Она ясно дала понять Колтерсту, что не против того, чтобы он делился со мной крошечными кусочками информации. В марте 1991 года он позвонил мне из телефонной будки откуда-то с южной окраины Ирландии и сообщил, что уволен личный секретарь принца Чарльза сэр Кристофер Эйри. Вышедшая в результате статья в газете «Сандей Таймс» привела Диану в тихий восторг от осознания, что она тайно произвела собственный залп в сторону собственного мужа. Были и другие проверки, которые хоть и не были загадками принцессы Турандот из оперы Пуччини, но требовали успешного разрешения.
Диана хотела сменить своего давнего парикмахера Ричарда Далтона и вновь попробовать завивку. Вопрос состоял в том, как лучше тактично отказаться от его услуг без участия газет, которым тот мог бы продать свою историю. Мы с Колтерстом посоветовали написать Далтону честное и открытое письмо, купить ему дорогой подарок и отправить все на его адрес. Простая стратегия сработала.
В то время я просто не понимал, что эти пустяковые, но самостоятельные решения и акты неповиновения давали женщине, которая жила в системе, где каждое важное решение принималось кем-то другим, чувство контроля. Для нее это было каким-то невероятным освобождением.
В какой-то момент она спросила Колтерста: «Эндрю хочет получить интервью?» Это было умопомрачительное предложение по любым меркам. Принцессы обычно не дают интервью, в особенности это касается самых обсуждаемых и часто фотографируемых принцесс эпохи. Это было за несколько дней до ее исповеди на программе BBC Panorama и до того, как принц Чарльз выступил на телевидении с признанием своей супружеской неверности с миссис Паркер-Боулз. Это было просто неслыханно.
Через несколько дней после предложения Дианы Колтерст позвал меня в то самое кафе для рабочих в Райслипе, чтобы дать прослушать отрывок истории, которую она должна была рассказать. Я предполагал, что это будет несколько коротких предложений о ее благотворительной деятельности и идей о ее гуманитарных целях. Снова ошибся.
Сделав заметки о ее попытках покончить с собой, расстройствах пищевого поведения, супружеской неверности ее мужа с женщиной по имени Камилла, я немедленно отправился к своему издателю Майклу О’Мара. Закурив перед обедом сигару, он выслушал краткий пересказ моей встречи. Затем, подозревая Колтерста в искусном мошенничестве, он заявил: «Если она так несчастна, то почему она всегда улыбается на фотографиях?»
Мы подошли к сути вопроса. Если я собирался плыть против течения общественного мнения в отношении принцессы Уэльской и ее супруга, мне нужна была помощь. Несколько сделанных на изношенный магнитофон записей на потертой пленке не подходят. Было необходимо сотрудничество принцессы, насколько это только возможно, для написания биографии, которая расскажет историю всей ее жизни, а не только королевской карьеры, и это позволит найти место ее тревогам, надеждам и мечтам в рамках истории. Во всех отношениях книга, ставшая результатом этого сотрудничества, была ее автобиографией, личным свидетельством женщины, которая в то время считала себя не имеющей ни права голоса, ни сил.
Изначально участие Дианы в этом проекте выразилось в немедленном и наивном энтузиазме, поскольку она задавалась вопросом: сколько дней понадобится для публикации книги? Основным камнем преткновения стала проблема: как проводить интервью с Дианой. Не могло быть и речи о том, чтобы поговорить с принцессой напрямую, хоть я этого очень хотел. Ростом шесть футов четыре дюйма[6] и известный дворцовому персоналу писатель, я едва ли остался бы незамеченным. Как только становилось известно, что в Кенсингтонский дворец прибыл журналист, а принц Чарльз проживал в резиденции лишь номинально, тут же поднимался переполох, и Диану удерживали от дальнейших опрометчивых поступков.
Различные уловки и ухищрения были единственным способом обойти вечно бдительное королевское общество. В этом также убедился и телевизионный журналист Мартин Башир, который брал интервью у принцессы позже. Так, в ноябре 1995 года, тихим воскресным днем он тайно провел свою съемочную группу в Кенсингтонский дворец, пока все сотрудники отсутствовали.
В моем случае с Дианой беседовало доверенное лицо, Джеймс Колтерст, который был идеальным агентом для выполнения этой деликатной и, как оказалось позднее, исторической миссии. Колтерст, вооружившись подготовленным мной списком вопросов и своим диктофоном, забрался на свой велосипед и с беспечным видом покатил по подъездной дорожке Кенсингтонского дворца. В мае 1991 года он провел первое из шести записанных на пленку интервью, которые продолжались все лето и осень и в конечном итоге навсегда изменили представление мира о принцессе и королевской семье.
Колтерст прекрасно помнит ту первую встречу: «Мы сидели в ее гостиной. Диана была одета довольно небрежно – в джинсы и синюю рубашку. Прежде чем начать, она сняла телефонную трубку и закрыла дверь. Когда нас кто-то прерывал стуком в дверь, она снимала с себя микрофон и прятала его межу подушек на диване».
«В первые двадцать минут того первого интервью она была очень счастлива и все время смеялась, особенно когда рассказывала о происшествиях в школьные годы. Когда она добралась до серьезных вопросов, таких как попытки самоубийства, Камилла, ее булимия, она, несомненно, испытала чувство освобождения, душевного облегчения».
В самом начале их первого разговора Колтерст сказал ей: «Дай мне знать, если ты не захочешь касаться какой-то темы». Ее ответом было: «Нет-нет, все в порядке». Было очевидно, Диана хотела, чтобы мир узнал всю правду такой, как ее видела она.
Временами ее раздражало и приводило в ярость то, как ее муж и королевская система обращались с ней, и все же, несмотря на ранимое состояние, то, что рассказывала принцесса, было очень правдоподобным, как если бы кусочки пазла начали складываться в единую картинку. Глубоко укоренившееся и сильное чувство одиночества и отверженности, которое преследовало ее большую часть жизни, вышло на поверхность. Хоть ее детство и было привилегированным, оно было еще и несчастным. Диана описала безрадостную эмоциональную атмосферу, в которой она вспоминала о своей вине за то, что не родилась мальчиком, чтобы продолжить род; вспоминала слезы разведенной матери, одинокое молчание отца и всхлипывания брата Чарльза по ночам.
Интервью на расстоянии нельзя назвать совершенным методом, который позволял бы получить ответы немедленно, но многие вопросы были просто излишни, потому что стоило Диане только начать говорить, она едва переводила дыхание, чтобы поведать свою историю. Это было невероятным освобождением и своего рода исповедью. «Я была на пределе. Я была в отчаянии, – заявила Диана во время своего последующего телевизионного интервью. – Думаю, мне так надоело, что меня считали неудачницей, неспособной организовать собственную жизнь, потому что я очень сильный человек, и я знаю, что это и создает сложности для системы, в которой я живу».
Простой разговор о ее жизни вызвал множество воспоминаний, некоторые были радостные, другие было сложно передать словами. Подобно порыву ветра на пшеничном поле, ее настроение без конца менялось. Несмотря на то, что Диана была искренней и даже немного эксцентричной, когда рассказывала о своем расстройстве пищевого поведения, нервной булимии и неудачных попытках самоубийства, когда речь зашла о ее первых днях в королевской семье, она очень расстроилась. «Темные годы», – так она сама назвала это время.
