Хотя Колтерст и чувствовал, что ему доверили тайну, он был не единственным. От телохранителя, сопровождавшего принца во время его ночных визитов в дом Камиллы в Мидлвик-хаус, до дворецкого и шеф-повара, которым было приказано готовить и подавать ужин, к которому, как им было известно, он не притронется, так как отправился на встречу с любовницей. И до камердинера, который отмечал программы в телегиде «Радио Таймс», чтобы создать впечатление, словно принц провел спокойный тихий вечер дома. Все, кто работал на принца и принцессу, были вовлечены в обман, пусть и зачастую против своей воли. Камердинер принца Кен Стронах страдал от этой ежедневной лжи, их пресс-секретарь Дики Арбитер, по его словам, оказался в «невыносимом положении», поддерживая во всем мире иллюзию счастливой семьи, закрывая глаза на личную дистанцию между ними.
В июне 1990 года, когда принц Чарльз сломал руку во время игры в поло и был доставлен в больницу Сайренсестер, его подчиненные внимательно слушали полицейские радиосводки, которые сообщали о перемещениях принцессы Уэльской по пути из Лондона в больницу. Они прекрасно понимали, что до прибытия Дианы им необходимо вывести первого посетителя принца – Камиллу Паркер-Боулз.
Все, кто был посвящен в эту тайну, понимали, что кипящий котел обмана, уловок и двуличия рано или поздно выплеснется. Каждый день они спрашивали себя, как долго может продолжаться заговор с целью обмана будущей королевы. Возможно, бесконечно. Или до тех пор, пока принцесса не будет сведена с ума теми, кому она доверяла, кем она восхищалась, кто вновь и вновь говорил ей, что Камилла – всего лишь подруга. Все полагали, что ее подозрения были неуместны, всего лишь воображение «глупышки», как говорила королева-мать своему окружению.
Спустя много лет, в своем знаменитом телеинтервью в программе BBC Panorama Диана объясняла: «Друзья моего мужа указывали на то, что я вновь нестабильна, больна и меня стоит поместить в какое-нибудь заведение, чтобы мне стало лучше. Я была почти что позором для них».
Подозрения Дианы были не только далеки от бреда сумасшедшей, но и полностью оправдались, и болезненное осознание того, что ее повсеместно обманывал не только ее муж, но и все те, кто принадлежал к королевской свите, привело к абсолютному и вполне объяснимому недоверию и презрению ко всему истеблишменту. Это была позиция, которая определила ее поведение на всю оставшуюся жизнь.
Пока Колтерст увлеченно поедал свою котлету по-киевски, он наблюдал за тем, как Диана играла с увядшими листьями салата и со смесью ярости и печали рассказывала о своем все более невыносимом положении. Она пришла к пониманию того, что, если она не предпримет радикальных действий, то будет пожизненно заперта в оковах безысходности и лжи. Ее первой мыслью было собрать чемоданы и сбежать в Австралию вместе со своими малышами. Подобная мысль была отголоском поведения ее собственной матери Фрэнсис Шанд Кидд, которая после болезненного развода с отцом Дианы, графом Спенсером, жила практически затворницей на мрачном острове Сейл на северо-западе Шотландии.
Однако такая позиция была лишь бравадой и ничего не решала. Главным вопросом было: как дать понять публике ее точку зрения на эту историю, пока будут распутываться юридические, эмоциональные и конституционные узлы, которые держали ее привязанной к монархии. Это было действительно затруднительное положение. Если бы она просто собрала свои вещи и уехала, общественность и СМИ, которые твердо верили в сказку, сочли бы ее поведение неразумным, истеричным и в крайней степени неподобающим. Казалось бы, она сделала все, что было в ее силах, чтобы решить эту проблему. Она говорила с Чарльзом и была проигнорирована. Затем говорила с королевой, но тоже натолкнулась на глухую стену.
Мало того, что она считала себя пленницей, запертой в горьком, несостоявшемся браке, но также ощущала на себе оковы совершенно нереалистичных публичных представлений о своей королевской жизни, а еще антипатию королевской элиты, которой, по ее словам, правили «серые кардиналы». Она чувствовала себя бесправной не только как женщина, но и как человек. Внутри дворца к ней относились с любезной снисходительностью и видели в ней только изысканное украшение для своего титулованного мужа. «А пока Ее Королевское Высочество продолжит выполнять лишь небольшую часть своих обязанностей, но будет выполнять их наилучшим образом», – прокомментировал ее личный секретарь на встрече, которая была посвящена обсуждению будущих обязательств.
Помните, это была та самая женщина, которая в 1987 году сделала больше, чем кто-либо другой, для избавления от клейма, связанного со смертельным вирусом СПИДа, пожав руку неизлечимо больному пациенту в лондонской больнице Мидлсекс. Диана видела себя в гуманитарной деятельности, хотя она и не могла это выразить в полной мере, и это выходило за рамки унылого круга традиционных королевских обязательств.
Стоило ей только выглянуть из своей одинокой тюрьмы, не проходило и дня, как раздавался звук очередной захлопывающейся двери или скрежет очередного запертого замка, в то время как придуманная сказка все больше приукрашивалась в сознании общественности. «Она чувствовала, как над ней закрывается крышка, – позже вспоминал Колтерст. – В отличие от других женщин, у нее не было той свободы, чтобы уехать вместе с детьми».
Подобно узнице, осужденной за преступление, которого не совершала, Диана отчаянно нуждалась в том, чтобы рассказать миру правду о своей жизни, о страданиях, которые она испытывала, и о своих амбициях. Ее чувство несправедливости было абсолютным. Проще говоря, она хотела свободы высказывать свое мнение, возможности рассказать людям всю историю своей жизни и, исходя из этого, позволить им судить ее.
По какой-то причине Диана чувствовала, что, если у нее будет возможность изложить свою историю людям, своему народу, те действительно смогут понять ее, пока не стало слишком поздно. «Пусть они будут моими судьями», – сказала она, будучи уверенной, что публика не будет критиковать принцессу так же безжалостно, как это делала королевская семья или СМИ. Тем не менее желание рассказать свою правду сопровождалось мучительным страхом, что в любой момент ее враги из дворца могут счесть ее душевнобольной и упрятать под замок. И это не было безосновательным страхом: когда в 1995 году интервью Дианы показали в программе BBC Panorama, Николас Соумс, на тот момент действующий министр вооруженных сил, близкий друг принца Чарльза и в прошлом его конюший, назвал ее поведение «паранойей в острой фазе».
Постепенно Диана и ее ближайшее окружение осознали, что до тех пор, пока история ее жизни не будет рассказана, общественность никогда не осознает и не поймет мотивов, которые побудили принцессу к тем действиям, решение о которых она приняла. Она обдумывала несколько вариантов: от заказа серии газетных статей до создания телевизионного документального фильма и публикации своей биографии. Диана знала, что хочет сказать; она изо всех сил пыталась найти посредника, через которого она сможет это сделать.
Как она тогда могла тайно передать свое послание внешнему миру? Анализируя социальный ландшафт Британии, она увидела, что у ее истории существует всего лишь несколько выходов. Виндзоры – самая влиятельная семья в стране, ее щупальца плотно обвивают тех, кто принимает решения на телевидении и в прессе. Авторитетные СМИ, такие как BBC, ITV, и так называемые солидные издания подверглись бы всеобщей критике, если бы Диана дала понять, что хочет, чтобы они опубликовали правду о ее положении. Опять-таки, если бы ее история появилась в бульварной прессе, высшее общество опровергло бы ее, назвав преувеличенным вздором.
Что же делать? В небольшом кругу ее близких друзей переживали по поводу душевного состояния Дианы, некоторые опасались за безопасность принцессы. Было известно, что в прошлом она предпринимала несколько нерешительных попыток самоубийства, и по мере нарастания ее отчаяния друзья искренне беспокоились, что она может свести счеты с жизнью. Переживания смягчала лишь уверенность, что в конечном итоге любовь к своим детям никогда не приведет ее на этот путь.
