В ее голосе явственно слышалось обвинение, но незнакомец не отвел глаз, и она вдруг почувствовала, как кровь жаркой волной прилила ей к лицу.

– Прошу прощения. Вы, наверное, священник? Вам, должно быть, все это противно?

– Я не священник, и мне не противно. – Он осушил стакан виски одним глотком и даже не поморщился. – Еще, пожалуйста. Еще один и от души, как говорят в одном мире, тут по соседству.

Она не поняла, что это значит, но побоялась спросить.

– Только сперва покажите деньги. Прошу прощения.

– Нет надобности извиняться.

Он выложил на прилавок неровную серебряную монету, толстую с одного конца и потоньше – с другого, и она сказала, как скажет потом:

– У меня нету сдачи.

Он лишь мотнул головой и с рассеянным видом глядел на стакан, пока она наливала ему еще виски.

– Вы у нас как, проездом? – спросила она.

Он долго молчал, и она уже собралась повторить свой вопрос, как вдруг он раздраженно тряхнул головой.

– Не надо сейчас говорить о таких пустяках. В присутствии смерти.

Она приумолкла, обиженная и пораженная. Он, должно быть, солгал, когда сказал ей, что он – не священник. Солгал, чтобы ее испытать.

– Он тебе нравился, – произнес незнакомец будничным тоном. – Да?

– Кто? Норт? – Она рассмеялась, прикинувшись раздраженной, чтобы скрыть смущение. – По-моему, вам лучше…

– Ты – добрая. И тебе страшно, – продолжал он. – А он жевал травку. Заглядывал с черного хода в ад. И вот он – смотри. Он ушел, и дверь за ним захлопнулась, а ты думаешь, будто ее не откроют, пока не придет твое время переступить этот порог, я не прав?

– Вы что, пьяны?

– Миштер Нортон откинул копыта, – проговорил нараспев человек в черном, так что все это прозвучало язвительно и издевательски. – Он мертв. Как и все здесь. Как ты. Как все вы.

– Убирайтесь отсюда.

Ее охватила холодная дрожь отвращения, но внизу живота по-прежнему разливалось тепло.

– Все в порядке, – сказал он мягко. – Все в полном порядке. Подожди. Подожди и увидишь.

Теперь она разглядела его глаза: голубые. В голове у нее появилась какая-то странная легкость, словно она приняла дурманящего снадобья.

– Мертв, как и все вы, – повторил он. – Ты видишь?

Она тупо кивнула, и он рассмеялся – звонким, сильным и чистым смехом. Все как один обернулись к нему. Он обвел взглядом зал, внезапно сделавшись центром внимания. Тетушка Милли запнулась и замолчала, только отзвук высокой скрипучей ноты еще дрожал, растекаясь в воздухе. Шеб сбился с ритма и остановился. Все с беспокойством уставились на чужака. Снаружи по стенам шуршал песок.

Тишина затянулась. У Элис перехватило дыхание. Она опустила глаза и увидела, что ее руки сжимают живот под стойкой. Все смотрели на чужака. Он – на них. А потом он опять рассмеялся своим сильным свободным смехом – смехом, с которым нельзя не считаться. Но больше никто не рассмеялся. Никто.

– Я покажу вам чудо! – выкрикнул он. Но они лишь смотрели во все глаза, как смотрят на фокусника послушные дети, уже слишком большие и взрослые, чтобы верить в его чудеса.

Человек в черном резко подался вперед, и тетушка Милли в страхе отшатнулась. Он свирепо оскалился и шлепнул ее по огромному пузу. Она коротко хохотнула – помимо собственной воли и неожиданно для себя самой, – и человек в черном спросил:

– Так лучше, правда?

Тетушка Милли опять захихикала, а потом вдруг разрыдалась и не разбирая дороги бросилась за порог. Все остальные молча смотрели ей вслед. Кажется, собиралась буря: черные тучи мчались друг за другом, вздымаясь и опадая, как волны, на фоне белого неба. Какой-то мужчина, застывший у пианино с позабытой кружкой пива в руке, вдруг застонал.

Человек в черном встал перед Нортом, взглянул на него сверху вниз и усмехнулся. Ветер выл, вопил и бесновался снаружи. Что-то тяжелое и большое ударилось в стену таверны и отскочило прочь. Один из мужчин, стоявших у стойки, неожиданно встрепенулся и вышел за дверь. Решил, должно быть, что дома будет спокойнее. Гром был похож на натужный кашель какого-нибудь прихворнувшего бога.

– Хорошо, – осклабился человек в черном. – Замечательно. Что ж, приступим.

Старательно целясь, он принялся плевать Норту в лицо. Слюна заблестела на лбу у покойного, стекая жемчужными каплями по его крючковатому носу, похожему на выбритый клюв.

Руки Элис под стойкой заработали еще быстрее.

Шеб расхохотался, да так, что аж согнулся пополам и тут же закашлялся, отхаркивая липкие комки мокроты. Человек в черном одобрительно рыкнул и постучал его по спине. Шеб ухмыльнулся, сверкнув золотым зубом.

Кое-кто убежал. Остальные сгрудились вокруг Норта. Все его лицо, складки дряблой и сморщенной кожи на шее и верх груди теперь блестели от влаги – такой драгоценной в этом засушливом крае. А потом дождь слюны вдруг прекратился. Как по команде. Слышалось только дыхание, тяжелое, хриплое.

Человек в черном внезапно подался вперед и, согнувшись, перелетел через труп, описав в воздухе плавную дугу. Это было красиво, как всплеск воды. Он приземлился на руки, рывком вскочил на ноги, ухмыльнулся и прыгнул обратно. Кто-то из зрителей, забывшись, захлопал в ладоши, но тут же попятился, выпучив глаза, помутневшие от ужаса. Зажав рукой рот, он рванулся к дверям.

Норт шевельнулся, когда человек в черном перелетел через него в третий раз.

По рядам зрителей пробежал глухой ропот. Вернее, один-единственный вздох – и все снова затихло. Человек в черном запрокинул голову и завыл. Его грудь ходила ходуном от учащенного, неглубокого дыхания: он словно накачивался воздухом. Все быстрее и быстрее становились его прыжки – он буквально переливался над телом Норта, как вода из стакана в стакан. В глухой тишине слышался только рвущийся скрежет его дыхания и гул набирающей силу бури.

И вот Норт сделал глубокий вдох. Его руки затряслись и принялись колотить по столу. Шеб с визгом ринулся за порог. Следом за ним выбежала одна из женщин.

Человек в черном перелетел через Норта еще раз. Два раза, три раза. Тело на столе сотрясала дрожь. Сейчас Норт был похож на большую куклу, которая вроде как оживает – хотя, конечно, она не живая, просто у нее внутри скрыт какой-то чудовищный механизм. Смешанный запах гниения, разложения и экскрементов вздымался удушающими волнами. Глаза Норта открылись.

Элис почувствовала, как ноги сами уносят ее назад. Отступая, она уткнулась спиной в зеркало. Оно задрожало, и ее вдруг охватила слепая паника. Она опрометью бросилась вон.

– Вот твое чудо, – отдуваясь, крикнул ей вслед человек в черном. – Дарю. Теперь можешь спать спокойно. Даже такое не необратимо. Хотя все это… так… черт подери… смешно! – И он опять рассмеялся. Хохот все отдалялся и отдалялся, пока она неслась вверх по лестнице и остановилась только тогда, когда захлопнула дверь и заперла ее за собой.

Привалившись к стене за закрытой дверью, она опустилась на корточки и, раскачиваясь взад-вперед, зашлась в истерическом смехе, который сменился пронзительным воем и утонул в завываниях ветра. Ей было слышно, как внизу мертвый – оживший – Норт стучит кулаками по столу, словно кто-то вслепую колотит по крышке гроба. Она подумала: а что, интересно, он видел, пока лежал мертвый? Запомнил он что-нибудь или нет? Расскажет он или нет? Может быть, там, внизу, обнаружатся тайны загробного мира? И что самое страшное – ей было действительно интересно.

А внизу Норт с отрешенным, рассеянным видом вышел из бара на улицу, в бурю, чтобы нарвать себе травки. И, может быть, человек в черном – единственный оставшийся посетитель – проводил его взглядом. И, может быть, он улыбался по-прежнему.

Когда, уже ближе к ночи, она все же заставила себя спуститься вниз с зажженной лампой в одной руке и увесистым поленом – в другой, человек в черном уже ушел. Не было и повозки. Зато Норт как ни в чем не бывало сидел за столиком у дверей, словно он никуда и не отлучался. От него пахло травкой, хотя и не так сильно, как можно было ожидать.