Вот только что рядом с ней сидел Генри, и вдруг исчез, и внезапно его странное поведение на летном поле обрело смысл. Дело не том, что он злился на нее или боялся полета. Он просто не был Генри.

Рядом с ней теперь сидела женщина неопределенного возраста, с которой Флора никогда не встречалась. Но которую знала. Знала всю жизнь.

Это она ходила в облике Хелен. Она выбрала Флору для этих страданий, когда та была всего лишь спящим младенцем. На ней сейчас были перчатки, которые Флора ошибочно считала материнскими, а на самом деле они изначально принадлежали этой женщине, этому монстру. Такая мелочь, перчатки. Но иногда именно мелочи важнее всего. Флора верила, что перчатки сближают ее с мамой, что в них она осенена материнским благословением.

Теперь она понимала, что все это — красивая ложь. Перчатки вовсе не защищали ее, а мешали чувствовать мир. Мешали жить.

Когда Смерть потянулась к ней, Флора все это осознала. Поняла уроки, которые вынуждена преподавать Смерть. И самое худшее, что она поняла: эти уроки она усвоила слишком поздно. Знай она о них раньше, сделала бы другой выбор. Но это верно почти для всех людей. Смерть — прекрасный учитель. Прекрасный и самый жестокий.

Она потянулась к Флоре, но та отшатнулась. Сначала нужно посадить самолет, а потом уже сдаваться. Если он упадет, погибнут невинные люди, а этого Флора не могла допустить. Она начала снижение, намереваясь обманывать Смерть как можно дольше. Но Смерть отстегнула ремень и устремилась к ней.

— НЕТ! — выкрикнула Флора, уворачиваясь. «Будь смелой, — твердила она себе. — Посади самолет».

Они неслись к полосе гораздо быстрее, чем Флоре бы хотелось. Руки тряслись, и она думала, возможно ли заключить со Смертью хоть какую-нибудь сделку. Она отодвинулась так далеко, как вообще можно, не теряя управления.

Смерть схватила ее за руку. Горизонт пошатнулся. Цвет неба переменился, и самолет затрясся, словно бьющееся в агонии тело. Пальцы Флоры оледенели, тепло покинуло тело. Отчего-то она была этому рада. Холод дарил избавление от того, что должно за ним последовать.

И вдруг внутри словно что-то треснуло. Пальцы на руках и ногах заныли. Какое-то иное чувство начало расползаться по рукам и ногам, как будто сосуды наполнялись не кровью, а чем-то другим. Это быстро распространилось на грудь, шею и лицо. Флора не могла пошевелиться. Шок, непонимание, превращение. Как будто ее тело теперь принадлежало не только ей.

Но ощущение было странным, непохожим на смерть, вернее на то, как Флора ее себе представляла. Смерть была пустой и холодной, как тела родителей, которые медленно засыпал снег.

А она испытывала жар и чувство наполненности. И обрела силу, когда поддалась этим новым ощущениям.

«Флора», — раздался голос так близко, словно обитал в ее голове.

Этот голос она никогда не слышала, но сразу его узнала.

«И что теперь?» — ответила она.

«В том-то все и дело, — сказал Любовь. — Я не могу дать тебе точного ответа. В моих силах лишь быть рядом, когда я тебе нужен».

Хотелось смеяться.

«А где же ты был раньше? Разве я не всегда нуждалась в тебе?»

«Верно, не я выбрал тебя своим игроком. Но я нашел самое лучшее сердце из всех возможных, зная, что Смерть выберет самого сильного игрока. И ты родилась в любви, Флора. Тебя любили бабушка, родители, Генри. Посредством них я всегда был с тобой».

Истина его слов ударила Флору как обухом по голове.

«У нас нет времени на сожаления, — продолжил Любовь. — Время есть только на то, чтобы жить так, как ты жила бы, с самого начала зная обо всем».

«И что изменится?» — Двигатель самолета заглох.

«Все. Как и должно было быть».

«Я тебе не верю!» — Самолет падал, и вид в лобовом стекле изменился. Теперь снаружи был не день, а темная ночь без луны и звезд, пугающая своей пустотой. Неужели она уже мертва?

«Не в моих силах заставить тебя верить во что-либо. Ты сама делаешь выбор. Я здесь, с тобой, мы — одно целое. Какими ты хочешь увидеть последние мгновения своей жизни?»

Флора знала. Точно так же, как она понимала, какие силы отрывают самолет от земли, как сделать так, чтобы ноты попадали прямо в сердце слушателя, она знала, о чем просит ее Любовь. Действовать не только ради шанса изменить неизбежное, но потому что это самое смелое, что она может совершить.

Конец для всех одинаков.

Продолжает жить лишь выбор, от чистого сердца сделанный перед лицом Смерти.

Флора полностью открыла душу и впустила туда Любовь, чувствуя, что он превращает ее в нового человека, которым она всегда боялась стать: неуверенного в себе, незащищенного. В груди разгорался жар, наполнивший кабину огнем и заливший лобовое стекло ярким светом.

Потрясенная Смерть повернулась к ней.

И тут внезапно изменилось не только небо, но и сам самолет. Они больше не были в кабине падающего «Стэггервинга».

«Самолет? — спросила Флора. — Что с ним случилось?»

«Смерть остановила время и перенесла нас из кабины в другое место».

Флора окинула взглядом то, что перед нею простиралось: вид на мир с огромного расстояния. Галактики растекались живыми акварелями, посылая в бесконечную черноту зеленые, голубые и оранжевые лучи. Флора находилась невообразимо далеко от всего знакомого.

Она повернулась и увидела Смерть такой, какой ее видел Любовь. Увидела неотступное одиночество бытия единственной в своем роде, той, которую все боятся. Также она увидела, что в глубине души Смерть любила каждую поглощенную душу, храня их все в бесконечной памяти. Флора увидела ее истинную суть и поняла, что больше не может ее ненавидеть.

— Слишком поздно, — сказала Смерть. — Игра окончена. Ты проиграл. Она моя.

Чужие мысли захлестывали разум Флоры воздушными потоками.

«Можно я отвечу?» — спросил Любовь у Флоры разрешения воспользоваться ее голосом.

«Конечно».

— Но она выбрала его. Да, на несколько секунд позже, но выбрала. Ты не можешь гордиться такой победой. — Его голос воспринимался как музыка, и хотя казалось странным позволять иному существу вещать из своего тела, Флоре было приятно. У нее осталось так мало времени, что это, вероятно, последнее в ее жизни удовольствие.

— Я в своем праве. — Смерть побледнела, ее руки дрожали.

— Возможно. Но ты не можешь ее забрать, — сказал Любовь. — Во всяком случае пока я здесь.

— Она смертна. Я могу подождать.

— Лжец из тебя никудышный. Посмотри на свои руки.

Лицо Смерти исказилось от гнева, по щекам потекли черные слезы.

— Да что ты вообще знаешь о страданиях? Я самый ненавистный всем персонаж во вселенной. Я не несу человечеству ничего. Я только отнимаю. Я проклятие. В отличие от тебя те, кем я питаюсь, меня презирают. Поэтому я приму свой утешительный приз. Приму!

Она схватила Флору за горло.

«Почему ты меня не спасаешь?» — воззвала Флора.

«Не могу. Я только продлю твои страдания. Мы проиграли и должны с этим смириться».

Флора почувствовала, что он покинул ее тело. Она вмиг похолодела. Она больше не видела, что ее окружало — только лица всех, кого знала и любила. Она услышала музыку и увидела голубое небо. Почувствовала родные руки на своем теле, губы на губах. Генри. Эти воспоминания, особенно о нем, наполнили ее разум, четкие, как на фотографиях, но полные цвета, насыщенные всей полнотой ее чувств. Бисеринки пота на лбу Генри в разгар концерта. Его рука на ее спине в минуты танца на крыше. Его запах, стук его бьющегося живого сердца. Пока она прокручивала все это в уме, Смерть по капле забирала из нее жизнь.

Увидев все это снова, Флора поняла то, что не осознавала раньше. Однажды. Его не только не стоило бояться — оно и существовало не только в будущем. У них с Генри были сотни таких «однажды». Теперь, глядя на них без ослепляющей пелены страха, Флора понимала: они были уникальными и ни на что не похожими.