Едва он нанес Леньке эти два удара, достигших цели, как Кошмарик тут же сник и уже не пытался наказать за дерзость того, кто должен был быть ему благодарен за переданную драгоценную науку делать деньги. Ленька схватился за ушибленное лицо, заойкал, заскулил, и Володе стало и жалко, и смешно, и противно одновременно.
- Ну чего там? Сильно задел? - спросил он, подходя к Леньке и пытаясь убрать руку от его лица, но Кошмарик лишь отмахнулся:
- А пошел ты! У-у, гад паршивый! Свинья неблагодарная! А я его ещё к доту такому привел, секрет открыл!
Володя отчего-то испытывал чувство стыда: на самом деле, нужно было договориться с Ленькой другим способом. И тут великолепное решение проблемы явилось к нему мгновенно, как рождаются, наверно, все замечательные идеи в мире.
- Ладно, не скули, - сказал Володя. - Давай-ка мы с тобой теперь на остров Ежовый сплаваем. С пистолетом-то не страшно будет. Транспорт немецкий попробуем найти. Найдем - так рассчитаюсь я с тобой, а нет пистолет тебе отдам. Идет?
Кошмарик поднял на Володю насупленное лицо с кровянкой под острым своим стерляжьим носиком, недобро поглядел в глаза тому, кто оказался таким неблагодарным, и сказал:
- Черт с тобой, поплывем. Только ты, "лагерник", опять меня прокатишь, знаю! Теперь ты со своим пистолетом шефом себя считать будешь...
- Не бойся, не прокачу. Ну, так когда же поплывем на остров?
Кошмарик, утерев кровь по причине отсутствия платка каким-то широким листиком, сказал без настроения:
- Только через пару дней могу, - и прибавил: - Что, загорелось? Ты, я вижу, хваткий пацан, хоть и "лагерник". Да у вас там в Питере все такие подметки на ходу режут. Меня однажды трое ваших на шоссе поймали и так отделали по почкам, что два дня лежал. Фарцло вонючее!
Володя сразу понял, почему Кошмарика избили:
- А-а, так ты, наверно, тоже в это время "на работу" вышел? Так ведь?
Ленька разозлился страшно:
- Ну, ты догадливый! Да, вышел, томалаев стопорить хотел, потому что деньги до зарезу понадобились! Ты ведь не знаешь ни черта, а ведь я баксы не на "Жигули" коплю, как говорил тебе, а матери домой несу! Батька мой водку жрет, как слон, а жить-то надо! - И Кошмарик осекся, точно понял, что наговорил лишнего, и добавил с кривой ухмылкой: - Ладно, тебе, брат, этого не понять, раз не нюхал. Ну все, пошли. Больше сюда я не ходок - все ты выкопал сегодня.
И мальчики снова шли по лесу, а потом по дороге в сторону лагеря. Кошмарик нес на плече лопату, был угрюм и то и дело с озабоченным видом трогал свой нос. Настроение же Володи было совсем другим: в его живот упиралась прохладная сталь пистолета, засунутого вниз стволом за брючный ремень. Выпущенная поверх штанов рубаха надежно прятала его от постороннего взгляда. Володя был счастлив и горд, решителен и смел. Он ощущал себя героем-победителем, нет, целой армией героев, возвращающихся домой с поля битвы. И то, что он опаздывал на обед, Володю ничуть не волновало.
ГЛАВА 6
ОТЧЕГО КОШМАРИКА НА ОСТРОВЕ ЧУТЬ НЕ ХВАТИЛ КОНДРАШКА
С Ленькой Володя расстался, едва они зашли на лагерную территорию. Володя не спеша двинул к своему коттеджу и ещё издалека узрел шляпу своего воспитателя. Чайковский, уперев в бока свои кулаки, в позе мексиканца, злящегося на кроликов, уничтоживших его урожай, смотрел на подходившего Володю. Неподалеку Ольга Васильевна что-то громко внушала собравшимся ребятам и девочкам. Было понятно, что отряд собрался идти в столовую, и ждали одного лишь Володю.
- Ты где ходишь... мразь ты этакая! - не сказал, а прошипел Петр Ильич. - Тебе что, на двадцать человек начхать? На товарищей своих начхать? Я же тебя из лагеря в два счета выкину, как паршивую собаку!
Нет, Володя, конечно, не ожидал такого приема. Надо сказать, что к нему никогда в жизни не обращались с такими грубыми, отвратительными выражениями, и Володя вначале испугался. Но через мгновение его заполняло одно лишь чувство ненависти к этому человеку и обиды за себя. Сперва в голове его мелькнула шалая мысль: взять и вынуть пистолет и потрясти его стволом перед моржовыми усами Чайковского. То-то подскочил бы он, как ужаленный! А потом бы драпанул со всех ног! А Володя бы свистел ему вслед, а может быть, и пальнул бы в воздух. Володина рука даже было двинулась к животу и прикоснулась к тяжелой стали. Но пистолет Володя доставать не стал, а улыбнулся как можно презрительней и сказал очень тихо, так, чтобы не услышал никто:
- А хотите, так случится, что из лагеря в два счета вылетите вы сами?
Глаза Чайковского округлялись медленно и скоро стали величиной с металлический рубль и такого же цвета.
- Ты... щенок... - только и сумел выдавить из себя Чайковский, а Володя продолжал:
- Вы думаете, что я шучу? Нет, я не шучу. Я сам пойду к директору лагеря и сообщу ей, что гадкими словами вы называете не только пионеров. Ее, к примеру, вы называете... - И Володя негромко и стыдясь в душе произнес слово, услышанное им за кустами.
Чайковский догадался, что смелость Володи основана на каких-то фактах и слушал, не прерывая, а мальчик, воодушевляясь, говорил:
- Я ещё расскажу директору, что вы поите пионервожатых вином, а ещё целуетесь с ними в кустах. Думаете, директору это понравится? Нет, не понравится. А ещё ваше поведение не понравится работникам милиции. Вы же знаете, что ко мне из милиции следователь приезжал. Так я и ему о вас рассказать могу... В общем, ещё неизвестно, как видите, кто кого из лагеря выпрет, так что давайте мирно жить. Я вам не буду мешать, и вы мне не будете мешать - будем жить дружно. Идет?
В продолжение Володиной речи Чайковский то бледнел, то краснел. Рот его то сжимался в ниточку, то раскрывался, как у вытащенной на берег рыбы. Когда Володя закончил, он сказал спустя минуту:
- А ты, парень, далеко пойдешь...
- Я это знаю, - кивнул Володя. - Значит, от вас я одного хочу: ни курить, ни пить я не собираюсь, лагерь поджигать тоже; я просто-напросто по своему распорядку здесь жить хочу. Так что, когда на обед или на ужин собираться будете, меня, если задержусь, не ждите. - А потом Володя сказал, приблизив свое лицо к лицу воспитателя и буквально дрожа от наслаждения, испытывая полноту власти над тем человеком, которому должен был подчиняться: - Я, Петр Ильич, не малолетний преступник. Я, может быть, выполняю здесь задание государственной важности, и страна вам не простит, если вы мне помешаете своими глупыми приставаниями. Ну, договорились?
- Все понял, - по-армейски кивнул Чайковский. - Только ты все равно, не очень-то...
- Ладно, постараюсь не подвести. Ну, ведите теперь отряд на обед ребята есть хотят, а мы их задерживаем. Я тоже иду - проголодался.
- Пойдем, пойдем, - сказал Чайковский, немного придя в себя, - сегодня помидоры свежие, а на третье - песочное кольцо с вишневым соком.
- Прекрасно. Я так люблю и помидоры, и вишневый сок.
Как бы ни был доволен Володя результатами своего разговора с Чайковским, однако совесть все-таки ему шептала, что действовал он не слишком честно и даже как-то подловато. Какое ему дело до поцелуев воспитателя и пионервожатой? Ведь они нарочно ушли подальше в лес, чтобы не привлекать внимания. А если они любят друг друга? Ну а то, что выпили вина? Что же в этом удивительного - сейчас все пьют, а они даже стеснялись листом лавровым закусывали. А начальника ругали тоже, наверное, за дело им видней.
Зато он, Володя, выглядел каким-то шпионом, ябедой, доносчиком и стукачом, то есть оказывался хуже тех, кого он хотел осудить. Конечно, дело он сделал чисто - одни лишь выгоды получил, но стоило ли добиваться этих выгод, если он прогадывал в чем-то большем, долгом, почти что вечном. Получалось, что преимущества его игры с Чайковским сводились на нет тревогой в сердце, почти мучениями, то есть не свободой, к которой он так стремился, а новой зависимостью.
Тогда, за обедом, он сидел с гордым видом победителя, чувствуя себя сильнее всех в этом зале, а может быть, и во всем мире. Пистолет больно давил ему на живот, но мальчик терпел, так как могущество его крылось именно в нем, в этом оружии. Тогда же за столом он размышлял о том, куда же спрятать пистолет. Хранить его в палате, среди вещей, было безрассудно: Володя не мог забыть то, как опустошили его мешок со сластями. Нужно было найти место для тайника в лесу. И после обеда он зашагал в лес, к тому самому месту, где сидел вчера, подслушивая разговор своих начальников.
