Я была просто Рыбкой. Никем. На меня не охотились из-за ПипБака. Не ненавидели за уничтожение Стальных Рейнджеров. Я не была Потрошителем. Я никогда не встречала храбрую пони по имени ЛитлПип или её любовницу Хомэйдж. Никогда не находила напуганную кобылку под напольной вентиляционной решеткой. Никогда не встречала пони, которая не может умереть. Никогда не спасала своего лучшего друга от самоубийства в ванной. Никогда не встречалась с аликорном, соединенным с умами и душами богини. Никогда не помогала одной малышке избежать позора от обмоченной постели.

Лежа по ночам в постели, я часами воображала, что потолок покрыт трещинами и пятнами. Временами я почти видела это, если старалась очень сильно. Я наблюдала, как из центра появляется коричневое пятно и медленно расползается в стороны. Краски блекнут и исчезают. Трещины не спеша растут и расходятся по потолку, затем штукатурка отваливается, открывая вид на черную пустоту небес. Я чувствовала, как мое сердце замедляется. Дыхание постепенно останавливалось, и я снова становилась Блекджек.

Затем я моргала, и все исчезало. И я просто сворачивалась калачиком и плакала, скучая по друзьям и отчаянно желая, чтобы они были рядом.

Но с другой стороны… я снова увижу Маму. Это было наипервейшим, что я хотела сделать, попав сюда. Если она была жива, значит, я не уничтожила собственное Стойло. Не убивала тех жеребят. И, несмотря на то, насколько я могла быть жестокой и неуравновешенной, для меня еще оставалась надежда на благополучную жизнь.

Мне сказали, что она прибудет через три дня. Я приготовилась. Мы были в его кабинете. Я была связана и под действием успокаивающего. Оставалось пять минут. Одна минута. Была ли я готова? Была ли?

Она вошла. Я бросила единственный взгляд на её лавандовую шерстку, гриву в красную полоску и в любящие розовые глаза. Она улыбнулась точно, как в прошлый раз, когда я присягала служить и защищать Стойло Девять Девять. Это был один-единственный раз, когда я видела её слезы на публике. Наши глаза блестели от слез.

Затем перед моими глазами пронеслось видение её головы, насаженной на кол. Я ощутила запах хлора. Я услышала, как Миднайт кричит слова, что бесчисленным эхом раздавались в моих ушах.

Я закричала и на мгновение снова была в Пустоши. Была в разбитом и темном мире. Его чудные книги гнилым мусором лежали на обвалившихся полках. Его стол был разбит и перевернут, а красивые часы навечно замерли, ржавея и постепенно разрушаясь. Сквозь прохудившуюся крышу капала вода, утекавшая в дыры на полу. Я кричала, выла и билась. Я не хотела быть здесь. Я не хотела быть там.

Я не могла быть нигде.

* * *

— Нет, Блекджек. Нет… — всхлипывала Скотч Тейп, пятясь все дальше и дальше и забиваясь в уголок спальни в Звездном Доме. Тварь, что была Глори… притворялась Глори… валялась переломанной кучей в луже крови. Рампейдж была на лестнице, её голова была намертво насажена на перила. Я привязала её, чтобы регенерация не смогла вытолкнуть их. Она оказалась почти такой же крепкой, как и настоящая Рампейдж.

Оставался еще кое-кто.

— Нет, Блекджек! Нет! — завопила она, беспомощно подняв копыта.

Копыта поднимаются. Копыта опускаются. Копыта поднимаются. Копыта опускаются…

* * *

— Как у тебя дела, Рыбонька? — тихим голосом спросила Мама, глядя в чашку чая перед собой, пока мы сидели во внутреннем дворе. Она не трогала чай, собственно, как и я. Мы просто сидели вдвоем, наблюдая, как остывает чай в чашках. Понадобилось четыре попытки, чтобы я, наконец, смогла провести с ней время, не съезжая при этом с катушек.

В Хэппихорне это зовется прогрессом.

— Безумно, — ответила я, рискнув глянуть на неё, затем быстро отведя взгляд. Хорошо, никаких резких воспоминаний о наколотой голове. — А насколько безумно — зависит от того, что скажет Сангв… эээ… доктор Трублад. — быстро добавила я, пытаясь хоть как-то подсластить пилюлю.

— Прости, — мягко произнесла Мама, — Не нужно было спрашивать.

— Ничего, — отозвалась я, протянув к ней копыто. Она замешкалась, ожидая звуковой сигнал. Последовал утвердительный, и она сжала мое копыто своими. Сестры позволили мне оставить свободным только одно копыто.

— Я просто… я… это мне нужно извиняться.

— О нет, я провинилась гораздо сильнее тебя, — сострила Мама, мы обе кратко рассмеялись. Очень кратко, довольно натянуто и закончился смех вздохом. — Не нужно было мне заставлять тебя идти по моим копытам. Нужно было прислушиваться к тому, что ты сама хотела. — Она нежно погладила мое копыто. — Твоя музыка никогда не казалась такой уж… важной. Не в сравнение с работой в охране.

— Ну, учитывая, что в Девяносто Девятом у нас не было особого выбора, думаю, теперь это уже не важно. Если честно… быть Охранницей не так уж и плохо. Как-никак… — Я рискнула бросить еще один взгляд на неё, но она просто моргнула. Это длилось всего пару мгновений… но в течение этих мгновений она, казалось, полностью погрузилась в мысли.

Потом мгновение исчезло.

— Как-никак, Охрана спасает пони, — сказала она точь-в-точь, как я помнила. Она снова погладила мое копыто. — Надеюсь, вскоре мы уедем отсюда. Я беру отпуск, — улыбнулась она. — Нужно нам с тобой куда-нибудь отправиться. Может в Мэйнхэттэн? Куда-нибудь, где нет ежедневных сирен? Только ты и я?

Я не знала что сказать. Сомневаюсь, что смогла бы вести подобную жизнь. Не сейчас. Ни когда бы то ни было… Я лишь заплакала и кивнула.

Она обошла стол и обняла меня. Прозвучало несколько тревожных звоночков вместе с санитарками, спешно вбежавшими во двор.

— Не волнуйся… мы все уладим, — пообещала она мне на ухо. Но в этом было что-то неправильное. Моя Мать никогда бы так не поступила. Стойло всегда было в приоритете! Я была сдвинутой! Но… меня это не заботило. Я обняла её… сильнее… еще сильнее, мое дыхание становилось все более сбивчивым. Но я не могла её отпустить. Просто не могла, даже несмотря на то, что она пыталась вырваться. Санитарки изо всех сил старались отнять мое копыто от её шеи. Но я не могла отпустить её.

Ведь она приведет все в норму, правильно?

* * *

Похоже, встреча с матерью привела к рецидиву. Меня вновь посадили под замок и привязали в комнате, неподвластной времени. Сестры втихаря обсуждали мою «нестабильность». Но страхи о моих попытках нападения никуда не исчезли… просто потому, что мне было наплевать. Где я раньше была в Пустоши, сейчас я просто лежала на матрасе, уставившись в потолок. Все же, я дергала ремни просто потому, что это было лучше, нежели лежать неподвижно, словно труп.

Пришла Харпика, без жалоб помыв меня и переодев. Кобылка практически ничего не делала и не говорила о себе.

— Доктор хотел провести с вами очередной сеанс. Если вы, конечно, не против, — тихо сказала Харпика. — В розовом саду во дворе будет концерт, если вы захотите посетить его.

Я не слишком-то и хотела. Это место мне совсем не нравилось. Пациенты тупо пялились в пространство или говорили между собой. Они перенесли слишком много изменений памяти и ужасов войны. Хэппихорн не был предназначен для лечения. Подозреваю, что Трублад прилагал значительные усилия со мной только потому, что я была тем долгожданным пациентом, который действительно может поправиться. Для остальных находившихся здесь пони — это была клиника для безнадежно больных, место, чтобы держать их подальше с глаз, пока они не умрут.

Харпика молча стояла, я нахмурилась и глянула на неё. Затем она внезапно добавила:

— Играет Октавия.

На ум пришли воспоминания плакатов, виденных мною в её апартаментах, и представлении, что она дала в особняке Блюблада. Я отлично помнила её музыку…

Хорошо. Ради этого определенно стоило вылезти из постели.

Одна из санитарок, Маллет, единорожка карамельного цвета, пристегнула меня к креслу-каталке. Затем мы снова отправились по коридору.