Я состроила озадаченную гримасу. Пони-психологи те еще чудики — единственное объяснение, пришедшее мне на ум.

— Знаешь, я понимала тебя лучше, когда ты пытался меня убить. Почему бы тебе не вернуться к этому?

Он усмехнулся и опустил копыта.

— Понимаю, что это сложно осознать, но это единственный диагноз, наиболее близко подходящий для твоего душевного расстройства: сближающиеся бурные колебания маниакально-депрессивных наклонностей, совмещенные с ярко выраженными шизофреническими расстройствами личности.

— Попроще, пожалуйста? — взмолилась я, выдавив улыбку. Мне совершенно не нравилось насколько… уверенно… он играл свою роль.

— Личность под именем Блекджек способна совмещать эти две крайности. Подобного рода борьба присутствует у любого пони, но у тебя она достигла настолько критической точки, что потеря связи с реальностью оказалась неизбежна. Блекджек достаточно слаба, чтобы быть изнасилованной, но достаточно сильна, чтобы выдержать. Блекджек достаточно крепка, чтобы противостоять агрессии и критике других, но достаточно слаба, чтобы не превратиться в тирана. Где Рыбка не может справиться с жизненными проблемами, Блекджек может взять их на себя… и брать снова… и снова. — Он вздохнул и съел еще одну конфетку. — По крайней мере, до определенной точки.

— Почему? — слегка нахмурившись, спросила я. — Что может быть такого ужасного в этой жизни, что Пустошь может оказаться спасением?

Мое переднее копыто быстро постукивало о подлокотник кресла-каталки.

— Для начала, твой отец умер от рака, когда ты была еще мала. Насколько я помню, в определенный момент ты тоже умирала от рака в Пустоши? — отозвался он, взяв лист бумаги и прокашлявшись, прежде чем громко прочитать. — Я улыбнулась ему, он встал и отправился со мной в больницу. Они сделали ему укол, и он ушел навсегда, — Я в ужасе глядела на него, вспомнив редкую полосатую гриву того жеребца, которого видела давным-давно. Но… это было в Стойле Девять Девять. И он умер, потому что удалился на покой… правильно?

Каштановый единорог тихо вздохнул и взял другой лист.

— А потом ты пережила изнасилование в Хуффингтонской Гавани. Вот только ничего сверхъестественного, вроде пригвождения твоих ног к полу, не было. Просто один одноклассник во время лодочной прогулки подумал, что «нет — не ответ» и оставил тебя униженной и опозоренной. Я помню, как ты упоминала, что уже видела подобное происшествие. Блекджек была настолько снисходительна к своим насильникам, что отпустила их. У Рыбки даже не хватило мужества указать на них при опознании.

— Заткнись! Это неправда! — прокричала я, чувствуя бежавшие по щекам слезы. — Я пыталась спасти Скотч Тейп! И спасла. Я спасла её! — Я отчаянно билась в своих путах.

Трублад закрыл папку.

— Прости. Очевидно, что это слишком горькие воспоминания для тебя. Прошу прощения.

Я крепко зажмурилась. Это все было ложью. Одной огромной кучей навоза. Иначе и быть не могло.

— Заткнись. Не нужны мне твои извинения.

Я несколько раз глубоко вздохнула, чувствуя стук моего сердца — кое-что, чего я не слышала довольно долгое время. Я медленно перевела взгляд на него, на его полные жалости глаза.

— Почему это место заполнено пони из Пустоши, но за исключением моих друзей?

— Ты населила свою фантазию теми пони, которых знаешь в жизни, наделив их мотивами и внешним видом в соответствии со своими ощущениями. Некоторые были случайны, а другие явились результатом различных травм. Надругательство Стил Рейна над твоим телом вывело его на роль злодея… и ты разрушила его базу и власть в своей фантазии, потому что не могла сделать этого в реальном мире. Что до твоих «друзей», — торжественно произнес он, — Подозреваю, что они отражают более грандиозные мысли и психологические потребности. — Он встал и, обойдя стол, приблизился ко мне. — Учитывая твою неудовлетворенность жизнью в целом, я думаю, ты вычистила или заменила все свои воспоминания о реальном мире памятью о Пустоши. Месте, где ты можешь быть как героем, так и жертвой. Где твое существование имеет значение и может влиять на весь мир.

— Неправда. Это не так, — отозвалась я, закрывая глаза и чувствуя потоки слез. Мои друзья не были выдумками. Они не были просто мечтой о том, чего я желала. Они были настоящими. Были, и все тут!

Ведь так?

* * *

Я не сдалась. По крайней мере, не сразу. Я ходила на небольшие музыкальные представления, разговаривала с Трубладом о бардаке, творившемся у меня в голове, и проводила бессонные ночи, уставившись на маленьких пегасок, нарисованных на потолке моей комнаты. Для меня они были мертвы… все сорок две. Мене все еще не доверяли и продолжали держать связанной. После всего, сделанного мной, я не могла винить их. Все то, что я помнила… сейчас смущало меня. Я даже попыталась извиниться перед Смоки. Не помогло. И, похоже, сейчас я натворила еще больше, находясь вне Пустоши.

Жизнь в Хуффингтоне текла между нападениями. В разных частях города раздавались сигналы тревоги. Каждые несколько дней наносились ракетные удары. Сигнал зуммера означал, что следует прятаться в убежищах. Сирена означала эвакуацию по аварийному туннелю к Ядру. Короткие сигналы предназначались для общей тревоги. Новости постоянно бубнили о потерях со стороны зебр. Иногда, клянусь, они повторялись, словно новости сегодняшнего дня и прошлой недели взаимозаменялись. В Хуффингтоне не было ощущения реального времени. Было сегодня. Сегодня было лучше, чем вчера. Завтра будет хуже, если не будешь трудиться в поте лица. Я истосковалась по тем дням, когда что-нибудь происходило. Сколько я уже здесь находилась, месяц? Два? Три?

Я очень хотела хорошего, долгого ночного сна. Трублад уверял, что он придет, как только я встречусь лицом к лицу с тем, что забросило меня в Пустошь.

Святая Селестия, как же мне было одиноко. Никто не хотел дружить со мной. Они все глядели на меня, будто ожидая, что я в любой момент прыгну на них и проломлю головы. Возможно, так и будет. Возможно, так и надо было бы поступить.

Я привыкала к жизни, которая одновременно была совершено чуждой и ужасно знакомой. Дасти Трейлс и Тамблвид навещали меня с таким видом, словно входили в клетку с бешеной мантикорой, но они рассказывали мне о школе при Рузенхуффской Академии, моих отвратительных оценках и частых посещениях комнаты наказаний и визитах к Дину Харди. Мне хотелось бы повидать и его, чтобы убедиться, были ли он действительно парящим роботом, как я его помнила. Хотя это, похоже, было невозможно. Кистоун говорила со мной насчет работы в охране Мегамарта. Дэйзи и Мармеладка были соответственно грубой и тихой. Троица из Фланкфурта, как нас прозвали.

Видимо, мы были весьма дерьмовыми охранницами даже до того, как я ушла.

В конце концов, мне разрешили находиться среди других пони без кляпа. Затем позволили короткие прогулки, и мыться самостоятельно. Хотя, кольцо на роге оставалось на месте. Надо думать, что после случая с Дуфом, каждый жеребец в учреждении настаивал на этом. Харпика и остальные сестры стали моими постоянными сопровождающими, персонал быстро понял, что я не буду вредить робким пони. Но с другой стороны я все еще не могла находиться среди жеребцов. Внутри меня все… извивалось… когда я была рядом с ними. Трублад говорил, что это синдром военного времени. Наличие страха был ожидаемо. Хотя, мне не дозволялось подходить к молодым посетителям других пациентов.

Я до ужаса боялась узнать о причинах.

Я также узнавала о жизни вне Пустоши. По крайней мере, в больнице не было большой разницы со Стойлом. Делаешь, как говорят, и жизнь прекрасна. Я продвинулась от желе до свежих яблок и морковок… после проведенных здесь недель, мысль о чуме каннибализма казалась практически нереальной. Я была поражена, насколько безвкусным был сельдерей, что было довольно странным, учитывая количество пациентов, обожавших его. Пару раз я ловила себя на попытках съесть ложку, естественно с нулевым результатом. Потому что я не была киберпони. Я даже не была Блекджек.