Медленно я двинулась через короткий коридор.

— Так, ладно, я знаю, что это звучит как бред, но я не хочу с вами драться, — позвала я, двигаясь вперёд и не доверяя ни своему Л.У.М.-у, посылающему мне предупреждения, ни всему, что было в моей голове. Я не верила, что морг был пуст. Уж после моей тирады и драки наверху они должны знать, что мы здесь.

— Врёт как дышит, — пробормотал жеребец в ответ.

— Она не красная, — слабо отозвалась кобыла.

— Назови себя! — проговорил знакомо звучащий голос.

— Твистер? — спросила я и выглянула из-за угла на трёх пегасов в силовой броне. Они соорудили импровизированную баррикаду, которая бы и трёх секунд не продержалась под концентрированной атакой. — Вы чего здесь делаете? — спросила я пегасов Нейварро, с которыми уже встречалась у пещеры Спайка.

Она отстегнула шлем, её лавандовая шкурка напомнила мне Дэззли. Грива Твистер была более пурпурно-синей, но без отблесков.

— Блекджек… это… — она осмотрела меня с ног до головы одним долгим шокированным взглядом. — Девочка, что, во имя всех вечных мук, с тобой случилось? На свете нет приличных причин, по которым какая-нибудь кобыла имела столько металлических частей в теле!

— В Хуффингтоне бывает, — ответила я с бледной улыбкой. — Стреляли. Захотелось поглядеть, что за дела.

Жеребец с ракетницей прорычал:

— Думаешь мы настолько тупые, чтобы думать, что ты настолько тупая, что просто прискакала сюда, потому что тебе любопытно? Здесь таких дураков нет!

— Ты не знаешь Блекджек, Бумер. — лавандовая пегаска разглядывала Блюбель и Ксанти со смесью подозрительности и отвращения. — Что ты делаешь с этой полосаткой? Она выглядит как одна из тех, что загнали нас сюда!

— Она встретила меня, и в результате это разрушило её жизнь, — сказала я, вступая немного между Твистер и Ксанти. Бумер и Сансет-или-как-её-там немедленно переглянулись. — О… я думаю вы можете её понять? — зебра наградила меня взглядом, говорящим «вот видишь?».

Наконец Твистер расслабилась. Выглядела она не важно, на самом деле бледной и болезненной. Я подозревала, что это ХМА высасывает из неё жизнь.

— Думаю можем. Командование не погладило нас по головке за оставление позиций. Они решили сделать пример из нас троих. За переход на вражескую сторону меня едва не приговорили к расстрелу. Но потом я сказала им, что ты сказала мне, что агент Лайтхувз делает чуму. Это заинтересовало руководство. Оказалось, что у нас есть записи о похожей болезни.

— Директор Мефитис? — спросила я.

— Угу. Об этом писала одна из старейших медицинских семей Анклава — я скрипнула зубами, от чистой ярости мне хотелось его кастрировать. После того, что он сделал с Сиррэс на той записи… Я попыталась смягчить свой убийственный взгляд. Сансет и Бумер знали меня не так хорошо, как она, да и она знала меня едва-едва. Когда я расслабилась, все, кажется, чуть успокоились. — И раз уж мы трое вляпались, нас отправили на поверхность, чтобы попытаться выяснить, что здесь делали Тандэрхед.

— Разве это не противоречит договору между Нейварро и Тандерхед? — нахмурилась я.

— Ещё как, — отозвалась Сансет, борясь со своим шлемом. Наконец она справилась с защёлкой, оказавшись ржавого цвета кобылой с оранжевой в жёлтую полоску гривой. — Официально мы не возвращались. Мы дезертиры, пока не завершим нашу миссию — она взглянула на других двоих. — Сомневаюсь, что те Дубоголовые поверят в это хоть на секунду, но всё же это удобное оправдание, почему мы здесь.

— Ясно. Ну и как, нашли что-нибудь? — спросила я, оглядывая терминалы.

Твистер кивнула.

— Нашли. Нашли чуму, сохранённую в замороженных телах, — сказала она, обводя жестом блестящие металлические дверцы. — По-видимому это зебринская болезнь, заставляющая их пожирать плоть мёртвых.

Глаза Ксанти широко распахнулись.

— Чума кровавого голода здесь?! — она немедленно принялась вытирать копыта. — Я… здесь… мы должны уйти отсюда!

— Расслабься — это всего лишь болезнь, заставляющая тебя медленно сходить с ума, пока ты не начнёшь грызть ноги других пони. — Что ты знаешь об этом? — спросила я зебру.

— Ужасная болезнь, вспыхнувшая во время страшного голода. Когда не стало еды, зебры отчаялись настолько, что стали есть себе подобных! Тогда голод взял своё. Когда их убивали, голодающие поедали их плоть и тоже заражались. И как бы ни готовили эту плоть, болезнь не исчезала — как и в системах переработки стойла.

— Это… это лечится? — могла ли я что-то сделать для моего дома? Когда случилось то, что случилось…

Но Ксанти только покачала головой.

— У меня дома, любая деревня, поражённая чумой, закрывалась на карантин и сжигалась. Эта болезнь не похожа на другие. Её нужно проглотить. Она начинает развиваться только в желудке. Но если частицы болезни попадут на твои копыта и окажутся в еде, ты можешь заразить себя или других. Один кусочек заражённой плоти в кастрюле и целая деревня может быть потеряна — я почувствовала, как груз свалился с моих плеч. Возможно я должна была поступить иначе, но понимание того, что это не было моей ошибкой… было для меня большим облегчением.

— Хотя это, так или иначе, зебринская болезнь, почему она не поражает пегасов? — спросила я и тут же Твистер и Сансет беспокойно переглянулись. Замечательно, теперь-то что?

Сансет нахмурилась.

— Пони-пегасы больше других отличаются от зебр. Болезнь развивается в нас гораздо медленнее. Но… — она подошла к одной из металлических дверей на стене. Я присоединилась к ней, когда она осторожно приоткрыла дверь копытом. Внутри был длинный металлический стол. Осторожно ржавая кобыла потянула его наружу.

На нём лежали четыре мёртвых пегаса. У каждого из них были были жёванные раны, оставленные рейдерами, готовившими пищу из их конечностей.

— Все они пони Нейварро, пропавшие за последние две недели. Может дезертиры вроде нас… может и нет — двух недель хватило, чтобы болезнь развилась в полную силу. Ещё больше тревожило то, что пони были изрезаны. Большие куски плоти были удалены, но не вырваны, а аккуратно вырезаны. Только их головы оставались более-менее нетронутыми, хотя их губы были съедены, от чего их лица скалились в вечной гримасе.

— Те пегасы, снаружи, они ведь не с вами? — спросила я, похолодев.

— Там снаружи пегасы? Дерутся с зебрами? — спросила Твистер, взволнованно оглянувшись на своих спутников.

Я магией подняла ящик со взрывчаткой.

— Вот это было у них.

— Ух ты! — Бумер бросился к длинной чёрной коробке и открыл её с гораздо большим энтузиазмом, чем у меня. Внутри оказался ряд контейнеров, заполненных странными цветными жидкостями и трубки. — О да! Четырёхкомпонентная жидкая радужная взрывчатка с молниевой системой детонации. Шикарно! — усмехнулся жеребец. — Устанавливаешь эту штуку и готовишься к адски-плохой погоде!

— Шаришь во взрывчатке? — тут же спросила Блюбель.

Он стянул шлем, оказавшись на удивление красивым коричневым жеребцом с выдающимся подбородком и широкой, простой улыбкой.

— Ну, вродь того. Думаешь почему они зовут меня «Бумер»? — он подвигал пушистыми чёрными бровями перед смутившейся кобылой.

— Горяченькие ночки в лётной школе, — подтвердила Сансет, закатив глаза.

— Несколько дней казармы чистили, — с гордостью добавила Твисетр. — Командование издало приказ никогда не кормить его бобами, иначе это будет расценено как преступление против всех пегасов.

— Это как сверхзвуковой радужный удар, — закончила Сансет. — Из его задницы.

— Ну ладно! Хватит уже, — пробормотал он, опустив уши. Фыркнув, он отошёл от ящика и стал осматривать ошейник Блюбель. Затем сделал что-то своими копытами и спустя секунду легко снял его. Все пони подпрыгнули, а Блюбель взвизгнула. Он покачал ошейник на копыте, — Кусок барахла — и зашвырнул его в угол.

— Ты это… ты мог… я… — лепетала Блюбель, тыча копытом в Бумера.

— Чё? — спросил он, хмурясь. Внезапно она рванулась вперёд, обвила его шею копытами и резко наклонила его назад во всей его силовой броне. Она прижалась губами к его губам в долгом, крепком поцелуе, от чего он мог только беспомощно дрыгать копытами в воздухе. Затем, так же резко, как схватила, она вернула его в нормальное положение, оставив стоять с мечтательным выражением на лице. Спустя секунду его крылья взметнулись и остались торчать по бокам.