- Ну как? - спрашивает. Узнал меня. - Вас на тот автобус не подсадили?
- Нет, - говорю. - У меня билет на этот.
- За марки бы взяли.
- У него другой маршрут.
- Ничего, - говорит, - можно от Берлина электричками через Бранденбург.
- Я через три месяца, не раньше, - говорит провожающий в возрасте. Раньше не выпустят. У меня в штампе отказа "Гэ Е".
- "Джи И", - поправляет непоседа. - Это ограничение в возрасте.
- Так что, меня не выпустят?
- Отказ на три месяца "Эм Ви", навсегда - "Эф Ай".
Компания или бригада обступила свои потертые сумки, всего четыре человека, стоят, прислушиваются. Похожи на командированных, но трезвые. Один осторожно спрашивает меня:
- Вы валюту не допишете в декларацию? Я вас отблагодарю. - Он сразу повеселел.
Интересно, как отблагодарит? Наверное, я не похож на обеспеченного человека.
- Как его погремуха? - длинноволосый из турбюро чуть не обжег щенка сигаретой, хотел погладить.
- Кличку дадут хозяева, - неохотно объясняет евроюноша.
- Это пит? - спрашивает с пониманием человек в очках. - Он там меньше двух не стоит.
- Я за полторы отдам знакомым, - говорит евроюноша.
Водитель закрывает багажник. Лезем в бельэтаж. Собачник вложил в пасть щенка таблетку. Будущий убийца задремал у него на коленях.
Девушки едут знакомиться или насовсем. Одна в плаще-крылатке, очки с цепочкой.
Мучиться еще больше суток, румяна, конечно, останутся на спинке сиденья.
Нервно смеется, волосы то распустит, то заколет.
Вторая практичнее, в спортивном. И с довеском, мальчик, кажется, хнычет, мамашу еще везет из Харькова. Эти на подготовленную почву.
Матерых гастарбайтеров не видно, ни двуручных пил в мешках, ни топоров, ни веревок, ничего шанцевого. Правда, мой сосед в телогрейке, вроде на леща собрался. А пальчики тонкие, белые, за ногтями следит. Или самый хитрый, или с лесов упадет.
- Нет, не возьму, - говорит лежачая дама, у нее не фиксируется спинка, - и не уговаривайте. Вы ворованные машины перегоняете...
- Почему обязательно ворованные?
- Вам лучше знать почему.
- Вы странная женщина. Наверное, никогда не выезжали.
- Думаю, побольше, чем вы, молодой человек.
- Сколько он вам дал? - поинтересовался сосед в фуфайке.
- Четыре сотни, - говорю.
Он усмехнулся в фуфайку, но ничего не сказал.
После шампанского останавливаемся часто. Девушка в очках спускается из бельэтажа, подаю руку. Пальчики холодные.
- Спасибо. - Взмахнула крылышками и по тропинке.
- Туда не идите, - говорю, - там бабушка.
Очень раскрепощенная бабушка, приседает, где попало, я на нее чуть не упал.
При ней муж, не старые еще, чтоб совсем наплевать на приличия. Что это, местечковость или в знак протеста?
Девушка рассеянно прогулялась, лесок чахлый, много мусора, пыльные кульки валяются. Веточку отломила, бросила, гадко.
- Сколько он вам дал? - спрашиваю.
- Кто? Четыреста с чем-то.
- Плюс мои четыреста. На месяц в Алупке хватит. Отстать не хотите?
- А почему именно в Алупке?
- Там есть где остановиться. Товарищ снял комнату с видом на Ай-Петри. Между прочим, Меркуцио играет.
- Он в Алупке на гастролях?
- Он там меняет рубли на купоны, но не ломщик. А вообще в двух театрах играет.
На остановке у родничка не вышла.
- Сколько стоим? - спрашивают.
- Мы опаздываем. - Водитель лягнул колесо.
Куда опаздываем? Можно пересечь границу за сутки, а можно за полчаса.
Углубляюсь в кусты, слышу, ветка хрустнула, автолюбитель дружелюбно побрызгал под елочку.
- Сарай наш, - говорит, - завелся.
Присматривает, а может, разговор мой с барышней подслушал.
Дверь закрылась, водитель просит:
- Посмотрите, все ли есть.
- Все, все.
Только тронулись:
- Стойте! Деда с бабкой забыли.
Ту самую парочку без комплексов.
- Вы же всегда дольше стояли, - говорит бабка вместо извинений.
Нигде в мире нет такой армии опоздавших. Опоздания планируются, на них рассчитывают. Если я опаздывал, то всегда кто-нибудь сдавал билет.
Один даже предъявил билеты всего вагона. Он в Кургане задержался у газетного киоска, стал листать "Новый мир", увлекся, а поезд ушел. Дежурный говорит ему:
"Подождите, вы не один".
Опоздавший: "Извините, не могу ждать, я проводник". А под мышкой у него сумка с билетами и "Новый мир". Оказалось, студент-заочник. "Моя тема, - говорит, - Брюсов".
Или представьте, опаздывает водный пассажир. Буксиры отлепили судно от стенки, уже метровая полоса воды, а он догоняет с чемоданами. Матросы из ласт-порта, выреза в борту, кричат: "Прыгай!". Пароход не поезд, человек и прыгает с трап-сходней, но не успевает пригнуться, ударяется лбом о корпус судна и летит на бетонный причал вместе с матросом, не отпускает его. Высота метров семь. Я видел это с борта другого судна.
Те, кто на ПМЖ, уложили детей и на них спят. Справа зарево в небе, объезжаем большой город. Разбитая дорога, как последнее проклятье, домишки вплотную, не отстают, будки, будки, непрерывный пригород без города. Кто-то горбатится под козырьком заведения, допивает ночную водку.
Двенадцатый час. Кажется, скоро. Повороты, встречные фургоны с ревом толкают воздух, чужие номера, наши изношенные легковушки просели, еще прицепы тащат. И сетка, навес-модуль, прожектора, строгость, волокита под видом порядка.
- Чья собака? - спрашивает таможенник.
Евроюноша предъявляет штампы прививок. Питбуль проснулся, но плетется неуверенно, от таблетки его пошатывает. С прививками все в порядке, а у хозяина просрочена виза. Разбили голову, ограбили, лежал в киевской больнице.
Звонил из больницы в посольство. Сказали: "Предъявите выписку из больницы, там пропустят". Теперь ему надо ехать во Львов в консульство.
Снова лезем в голубятню. Надоело. Какие-то бесполезные огни в камышах, кусты щетинятся, столбы, шесты и столбики, ничейность и снова резервация.
Неувязка с детьми. У кого-то не записаны дети в паспорте или записаны не те.
Предъявляют сонных детей.
- Проше отвожць торбэ, - говорит таможенник. Передали блок сигарет и сразу: - Проше, пани, до машины.
Автолюбители разлили в темноте "Распутина". Открыли что-то острое, намазали на хлеб.
- Вы к нам не присоединитесь? - спрашивают.
Отказываюсь, хотя хочется есть. Девушка в очках тоже отказалась, ей всучили апельсин.
Водитель пришел собирать плату за проезд. Мой молчаливый сосед рассчитываетя марками, похоже, не первый раз катается. Мало ли, с собакой же высадили.
Очередь машин уже оттуда. Пятеро в спортивном провожают сарай глазами, лица злобные. Ночная охота.
Сосед даже не оглянулся.
- Один коллектив тоже собрался в Голландию за машинами, - рассказывает. - Из Житомира. Наняли автобус, проехали километров восемьдесят. Ночь. Лес. Поперек дороги две машины, и ребята с калашниковыми.
Едем через городок. Загулявшая парочка. Улицы освещены, непривычно. Теперь совсем все.
Опустил спинку кресла. Харьковская мамаша-бабушка назад токнула:
- Вы же меня придушите! - Поднимаюсь, сдвигаю рычаг, уложил. - Вот тоже наказание, - говорит. - А назад как?
- Скажете, - говорю, - я вас подниму.
- Вы не спите? - спрашивает сосед. - В первый раз?
- Да, - говорю.
Был когда-то в Бременхафене, в Гамбург заходили. А что я там видел? Всегда спешили, кому-то на вахту. Завернули с двумя матросами в порномагазин, а наша уборщица осталась ждать. Выходим, ее нет. Сидит в скверике, плачет, стыдно ей.
Купили мороженого.
- А вы далеко? - спрашиваю.
- До Хамма. Я машины перегоняю.
- Пошлину не увеличили?
- Если будет совсем не выгодно, пойду подработаю... гробовщиком. - Он улыбнулся. - Вообще-то я медик.
- В коллективе, наверное, перегонять спокойнее?
