Я смеюсь и ухожу за стаканом воды. Он залпом его выпивает.

– Но я прямо-таки взбодрился, – говорит он потом. – Думаю, я могу привыкнуть к тому, что не надо ходить на работу.

Я фыркаю.

– Угу. Понимаю тебя.

Он смотрит на меня поверх пустого стакана. Я стою напротив и не делаю ничего, только смотрю на него, тоже прислонившись к столешнице.

– Когда именно заканчивается твой академ? – спрашивает он.

– Сегодня утром я переговорю со своим боссом. Она уже знает, что я вернулся в Веллингтон. Думаю, начну со следующего учебного года.

– Логично. – Сэм стаскивает с себя мокрую от пота футболку и идет к ванной. Я провожаю его, правда, только до двери. Он бросает футболку в корзину со стиркой и смотрит на мое отражение в зеркале. – Как думаешь, нас не начнет тошнить друг от друга, если мы теперь днями и ночами будем зависать вместе?

У меня перехватывает дыхание, и я улыбаюсь. Черт, меня – точно нет.

– Поживем – увидим.

Он смеется и поддевает большими пальцами резинку беговых шорт.

– Ладно, я в душ. Ты не против выгнать ленивую задницу Джереми из постели?

Я закрываю дверь в ванную и глупо улыбаюсь себе под нос. Как будто мне может надоесть проводить с ним большее количество времени. Напротив, я давно об этом мечтаю. О времени наедине с ним, которое не прерывалось бы постоянно, скажем так, жизнью.

Сэм начинает напевать, и я, решив задержаться еще ненадолго, чтобы послушать, чувствую, как его голос, вибрируя, проникает сквозь дверь и под мою кожу. Содрогнувшись, я неохотно отхожу и бреду к спальне Джереми. Чтобы не опоздать в школу, эта ленивая задница должна была подняться еще тридцать минут назад.

Дверь слегка приоткрыта, и я распахиваю ее.

– Соня, пора встава…

Твою мать!

Я хватаюсь за ручку и захлопываю дверь.

Джереми ругается, как моряк, я – мысленно – тоже, пока торопливо убегаю по коридору на кухню. Черт. Есть такие занятия, свидетелем которых лучше не становиться. Никогда, ни при каких обстоятельствах. И одно из них, стоящее чуть ли на самой верхней строке, – утренняя мастурбация сынишки твоего лучшего друга.

Я распахиваю холодильник. Плевать, что сейчас семь тридцать утра. Я хочу пива.

Увы, но в холодильнике почти ничего нет, кроме початого пакета молока, яиц и кусочка сыра. Я беру молоко и пью прямо из пакета.

Минутой позже на кухню заходит Джереми – одетый и красный, как рак. На меня он не смотрит, а я не смотрю на него.

Тишина между нами такая напряженная, что слышно пение Сэма. Внезапно мне начинает казаться, что он моется целую вечность, хотя едва ли он находится в душе больше пары минут.

– Ты это… хочешь омлет? – натянуто интересуюсь я.

– Фак, – произносит Джереми, и я думаю о том, что сейчас один из тех случаев, когда мат пришелся как нельзя к месту. Покосившись на меня, он ссутуливается на стуле. – Можешь не говорить папе, а?

– Омлет так омлет, – отвечаю я. Ставлю на плиту сковородку и сбрызгиваю ее маслом.

Эта неловкость – наихудшего типа. Без сомнения, для обоих из нас. И я не вполне уверен, как повести себя. Что я могу или должен сказать. Я бы предпочел промолчать, но мне не хочется, чтобы Джереми счел, будто он делал что-то плохое.

– Слушай, парень, мы все тут мужчины. И все занимаемся этим, окей? – Я разбиваю яйцо, но сковородка еще недостаточно раскалилась. – Просто в следующий раз запирай дверь на замок, хорошо?

Он что-то бубнит и отворачивается к окну, ясное небо за которым обещает солнечный день.

Когда завтрак готов, на кухню наконец-то заявляется Сэм. На нем коричневые слаксы и горчичного цвета рубашка, рукава закатаны до локтей. Он выглядит хорошо. Очень хорошо.

– Ты чего так нарядился с утра? – спрашиваю я, раскладывая омлет по тарелкам.

Он пожимает плечом, но я успеваю заметить вспыхнувший на его скулах румянец.

– Просто ты редко видишь меня по утрам без рабочей одежды. Но… я нормально выгляжу?

Еще как. Настолько, что мне хочется осыпать поцелуями и попробовать на вкус каждый уголок твоего тела.

– Да, вполне.

Сэм берет тост, только что выскочивший из тостера, мажет его маслом и кладет рядом с тремя тарелками.

– Осторожнее, – говорит мне он, когда мы рассаживаемся за шатким столом. – Я ведь могу и привыкнуть к таким утрам.

В комнату проникают солнечные лучи, и меня омывает теплом, и я думаю, что, наверное, ощутил бы тепло, даже если бы солнце не появилось.

Джереми сметает свой завтрак и даже не поднимает глаз, когда отталкивается от стола. Его тарелка со звяканьем падает в раковину, потом он шаркает по полу, и у Сэма дергается челюсть.

– Помой за собой посуду, – начинает Сэм, но я его останавливаю.

– Я сказал, что сегодня помою сам.

Джереми чувствует облегчение. Я вижу это по тому, как у него опускаются плечи.

– Да. Спасибо, Люк, – произносит он. Потом говорит отцу: – Сегодня я приду поздно – после школы мы со Стивеном засядем у мамы. Я оставил там проект, над которым мы с ним работаем.

Сэм кивает.

– Конечно. – Его руки дергаются, словно он хочет обнять Джереми, но больше не смеет. У меня возникает желание взять его за руку, переплести наши пальцы и крепко их сжать. – Подбросить тебя?

– Не, – отвечает Джереми и уходит.

Я перевожу взгляд на Сэма и вопросительно выгибаю бровь.

– Это не круто, – объясняет он, пожимая плечом. – Он с большей охотой поедет на автобусе, чем со мной.

– Пока меня не было, он стал настоящим подростком.

Сэм откидывается на спинку стула и со вздохом поднимает взгляд к потолку.

– Угу. И в половине случаев я понятия не имею, что мне с ним делать. – Он косится на меня уголком глаза, и его губы складываются в улыбку. – Но ты теперь здесь. Ты же поможешь мне, да?

Мне хочется наклониться, взять в ладони его лицо и поцеловать. Я хочу, чтобы он знал: я всегда поддержу его. Что буду рядом, пока он этого хочет, – и что надеюсь остаться с ним навсегда.

Но вместо этого я, подавив фантазию, поднимаюсь и уношу наши тарелки на кухню.

– Помогу, чем смогу, но подростки и меня чаще всего ставят в тупик. Потому-то я и предпочитаю работать с младшими классами.

Сэм наблюдает, как я мою посуду. Я гадаю, о чем он сейчас может думать, но спрашивать и прерывать его концентрацию на себе не решаюсь. Мне нравится то, как беззастенчиво он порой рассматривает меня.

В конце концов он отворачивается. Смотрит в угол и, заметив гантели, соскакивает со стула.

– Класс! – Он поднимает одну и тут же роняет. – Черт, тяжелая.

Я смеюсь.

– Сам сказал, что хочешь прийти в шикарную форму.

Он поигрывает бровями.

– Так точно.

Я вытираю ладони о джинсы и подхожу к нему. Присев, снимаю с гантель пару блинов.

– Начни вот с такого веса, окей? – Он пробует их поднять. – Не хочешь чем-нибудь заняться перед обедом? Можем сходить поплавать. – Я слышу в своем голосе нотку нервозности и, пытаясь умерить ее, откашливаюсь и пожимаю плечами. – Или поделать еще что-нибудь.

Он откладывает гантели.

– Не получится, Люк. Утром у меня одно дело.

Скрывая разочарование, я пожимаю плечами.

– Тогда увидимся на обеде.

Мы оба сидим на корточках и смотрим на тяжести у наших ног.

– Скорее бы, – говорит Сэм, а потом я чувствую, как его взгляд поднимается на меня. Я не могу заставить себя встретиться с ним. Смотреть на него, когда мы так близко… для меня это слишком. Я могу не сдержаться и попытаться воплотить свои фантазии в жизнь.

Когда я хочу было встать, Сэм делает нечто такое, чего никогда раньше не делал. Небрежно кладет ладонь мне чуть выше колена и использует меня как опору, чтобы подняться. Я ощущаю след его прикосновения на бедре, и мой пульс подскакивает вдвое.

– Это будет начало крутейшего отпуска, – произносит Сэм, и я делаю единственное, что могу сейчас сделать – киваю.

***