Он глядит мне в глаза, потом на мой нос и на губы. Мне хочется, чтобы теплое выражение, промелькнувшее у него на его лице, задержалось, но его не получается вернуть даже улыбкой.

Гид зовет нас к себе и остальным.

– Готов? – говорю я.

Качнув головой, Люк отстраняется.

– Нет. – Но он уже пробирается к клеткам. Я иду следом за ним и, пока гид заново нас инструктирует, вожу костяшками пальцев в перчатке по его руке рядом с собой.

Когда мы, наконец, погружаемся в холодную воду, Люк находит мою ладонь и стискивает ее. Он не смотрит за железные прутья клетки, как все остальные. Он глядит на меня. Из-за маски его глаза кажутся больше, и в них безошибочно считывается страх. Сжав его руку, я делаю пробный вдох через регулятор, прикрепленный к воздуховоду на палубе.

Я не уверен, какое чувство внутри меня больше: предвкушение перед встречей с акулами или нарастающее ощущение чего-то более глубокого, более неизвестного.

Наверное, все же последнее, но это ощущение такое же расплывчатое, как окружающий нас океан. Я сжимаю руку Люка еще раз, а потом поворачиваюсь и выглядываю из клетки.

Мимо проплывают косяки рыб. Потом зеленоватая тьма расступается, и на нас со своей зубастой улыбкой начинает надвигаться акула. У меня перехватывает дыхание. Огромная двадцатифутовая рыбина движется с такой силой, грацией и красотой… это одновременно самое пугающее и завораживающее переживание в моей жизни.

Люк цепляется за мою руку сильней, и я перевожу взгляд с акулы на своего друга, который по-прежнему смотрит исключительно на меня.

Я знаком показываю ему, что все хорошо, что происходящее просто… невероятно, что я бесконечно благодарен ему за этот момент и за то, что он делит его вместе со мной. И, кажется, Люк меня понимает, потому что его хватка становится немного слабей.

Я тяну его в свой угол клетки, и он подчиняется. Улыбаться со всем нашим снаряжением невозможно, но в душе я делаю именно это. Очень медленно я беру Люка за руку и оборачиваю его пальцы вокруг металлического прута, после чего проделываю то же самое и с другой рукой. Как только он начинает держаться, я перемещаюсь ему за спину и обнимаю его.

Когда справа от нас появляется большая акула, Люк вздрагивает. Я всем телом прижимаюсь к нему и, клянусь, чувствую под ладонью стук его сердца.

И именно это, а не акулы, именно это заставляет мой пульс подскочить и запускает внутри меня водоворот эйфории.

***

Пока мы идем к пансиону, Люка продолжает трясти.

– Чтоб еще раз... да никогда в жизни, – бубнит он себе под нос. – Вблизи эти ублюдки даже страшней.

– Мы ведь живы, – напоминаю я, пока мы устало карабкаемся в горку.

– Ну, даже не знаю, – говорит Люк. – Мне кажется, там умерла часть моей мужественности. Ее уничтожил страх. С очень острыми, убийственными зубами.

– Мне понравилось, как ты взвизгнул на катере, когда увидел их плавники. Жаль, не было камеры, чтобы это заснять.

Люк сердито рычит на меня и поправляет лямку рюкзака со всем нашим барахлом.

– Подожди, когда мне исполнится сорок, и увидишь, в какую идиотскую авантюру втяну тебя я...

В его рюкзаке начинает звонить мой телефон. Люк расстегивает карман, в который я его сунул, и передает мне. На экране горит имя Кэрол.

– Это Кэрол, – сообщаю я Люку, поднимая глаза на него.

Люк жестом показывает, чтобы я отвечал. На его лице теперь пассивное выражение, и он держится за лямку рюкзака крепче.

– Привет, Кэрол, – отвечаю я в трубку. – Что-то случилось?

На линии слышится расстроенный вздох.

– Господи, Сэм, я не знаю, что мне с ним делать.

– Так, рассказывай, что стряслось.

Люк подходит поближе. Когда он наклоняется, я поворачиваю сотовый так, чтобы и ему было слышно. Люк благодарит меня быстрым взглядом.

– Вчера утром он отказался знакомиться с Грегом, а потом просто ушел.

Я напрягаюсь.

– Он что, убежал из дома?

– И да, и нет. Он убежал от меня, но пошел к тебе. Я и звонила ему, и стучала в дверь, но он меня не впустил. Уперся и не стал выходить. И... и в итоге мне пришлось просто уйти. Я думала, что если дать ему день на то, чтобы остыть, то сегодня он вернется домой. – Кэрол говорит все быстрее, и к концу я слышу смазанный расстоянием всхлип. – Но он по-прежнему отказывается со мной разговаривать. Я отправила ему сообщение, предложила поговорить, а он даже мне не ответил.

Я не знаю, когда это случилось, но в какой-то момент я ухватился за Люка и теперь на него опираюсь.

– Ладно, Кэрол, все хорошо. Все будет нормально. – Мой голос звучит намного спокойней и собранней, чем я себя чувствую, но лицо, видимо, меня выдает, потому что Люк придвигается еще ближе и одной рукой обхватывает меня. – Я позвоню ему, и мы со всем разберемся, окей?

– Может, он прав, – произносит она. – Может, новый мужчина в моей жизни это чересчур для него...

Люк прерывает ее:

– Кэрол, послушай меня, когда находишь хорошего человека, за него надо держаться. Если Джереми не может посмотреть дальше своего носа и увидеть, что ты счастлива с Грегом, значит ему еще взрослеть и взрослеть. Не позволяй ему переиграть себя. За счастье нужно сражаться.

Я наклоняю сотовый к своему рту.

– Вот именно. Все, я отключаюсь, но как только мы переговорим с Джереми, сразу перезвоню.

Люк отходит назад.

– Идем в номер. Там ты сможешь ему позвонить.

Всю дорогу до пансиона я думаю над тем, что сказать, но когда я сажусь на кровать и набираю домашний номер, никаких определенных идей у меня по-прежнему нет.

Трубку городского телефона Джереми не берет – чего, наверное, стоило ожидать. Я пробую его сотовый, и через несколько гудков слышу его сонный голос.

– Да, что такое?

– Парень, ты отлично знаешь, почему я звоню.

Он вздыхает.

– Мама с тобой говорила?

Кровать прогибается – Люк садится рядом со мной.

– Брось, Джереми, ну что за дела? Твоя мама волнуется за тебя.

– Вообще-то, – фыркает Джереми, – ее больше волнует, чтобы я познакомился с Грегом.

Я качаю головой. Справляться вот с таким его настроением я не умею. Для меня невозможно преодолеть тонкую грань между сочувствием к Джереми, ведь в его жизни произошли суровые перемены, и твердостью относительно его паршивого поведения. Я делаю вдох.

– Джереми, это неправда…

– Пап, извини, но я не хочу говорить об этом, окей?

– Рано или поздно тебе придется...

– Тогда я выбираю поздно. И чем позднее, тем лучше. Типа когда мне исполнится восемнадцать, и я свалю в универ.

Я раздраженно скриплю зубами. Черт побери, как же тяжело его вразумлять. Особенно по телефону.

– Сын, послушай, я за тебя беспокоюсь. Я не хочу, чтобы ты сидел там один и грустил.

– Мне почти пятнадцать, и я способен сам позаботиться о себе. Я же умею открывать консервированную фасоль. Плюс вчера приходил Стивен, и мы поиграли в видеоигры. Поверь, я могу найти способ отвлечься.

Я пытаюсь отогнать ментальные образы, которые внезапно пришли мне на ум. Надеюсь, они не забыли о безопасности. В панике я опускаю голову вниз, потому что… господи, не далее, как вчера, мне напомнили, насколько порой тяжело сохранять в таких ситуациях трезвый рассудок. Моя ладонь становится скользкой от пота, и я меняю руки, чтобы не выронить телефон.

– Сын, отвлекая себя, с проблемами не разобраться.

– А я не хочу разбираться с ними, ясно тебе? Иисусе!

Джереми отключается.

– Фак. – Я бросаю телефон на кровать. – Кажется, у меня не вышло до него достучаться.

Люк протяжно вздыхает, потом встает и достает из-под кровати мой чемодан.

– Я бы сам ему позвонил, если б телефон был заряжен, но не знаю, какой из этого вышел бы толк. – Он ставит чемодан на кровать и расстегивает его. – Нам остается только одно.

Я толчком поднимаюсь и ухожу к комоду, чтобы начать собираться.

– Извини, что наши каникулы так быстро закончились, – говорю я, запихивая в чемодан одежду и обувь. Оглянувшись, я вижу, что Люк занят тем же. – Спасибо тебе. За понимание. За все, что ты делаешь ради меня… Останься здесь, если хочешь. Я могу поехать один…