И тем не менее, когда Сэм тянет меня за собой, я иду за ним следом. Он находит место, где покачиваются в танце несколько молодых женщин без пары. Я стараюсь почувствовать музыку, но ничего не выходит, а зрелище того, как Сэм, танцуя, движется к девушкам, раздирает мне грудь.

Я склоняюсь к нему.

– Я просто подожду тебя на улице. Не торопись.

Но прежде чем я успеваю уйти, Сэм разворачивается и ловит меня за руки.

– Нет, Люк, не уходи. – Он обнимает меня за шею и вновь принимается покачивать бедрами.

Я замираю, поскольку к такому с его стороны не привык. Мы с Сэмом редко притрагиваемся друг к другу. У нас всегда очень хорошо получалось держаться на братской дистанции.

Я вдыхаю медовый запах его волос, и мою шею начинает покалывать.

– Что ты д-делаешь?

– Если я только так могу удержать тебя на танцполе, считай себя пленником. – На половине слов его язык заплетается, и он, слыша это, смеется.

Песня сменяется новой, сентиментальной и медленной. Сэм опускает ладони вниз и, кажется, собирается отпустить меня, но потом, закусив губу, поводит плечом и вновь обвивает мою шею руками, а после заходит совсем далеко – придвигается ближе, и наши щеки соприкасаются. Негромко хмыкнув, он задевает мое ухо губами.

Меня пробирает дрожь, затем мое тело переключается на автопилот, и я обнимаю его. Он вздыхает и приникает ко мне.

– Хм-м… – тянет он. – Интересно.

На этом месте у меня возникает неоднозначное отношение к этому слову. Интересно в каком таком смысле? В хорошем? Вроде «о, а мне нравится»? Или в плохом? Вроде «что ж, я попробовал и теперь точно знаю, что это не для меня»?

Хоть бы первое.

Мне не хочется отстраняться, но иначе нельзя. У меня начинает вставать, и он может заметить. Что, конечно, сделает правду обо мне очевидной, а я не хочу совершать каминг-аут перед Сэмом вот так. Особенно потому что он пьян.

Мне кажется, это звучит довольно разумно. Вот только вдобавок появляется чувство, что я в очередной раз придумал себе оправдание.

Когда я начинаю распутывать нас, Сэм сжимает руки сильнее и откидывается назад, чтобы посмотреть на меня.

– Ты куда?

Боже, как же мне хочется запустить в его волосы пальцы и поцеловать с такой силой, чтобы он ахнул, и с такой нежностью, чтобы он застонал.

– Здесь становится жарко.

Сэм разочарованно хмурится. Потом пожимает плечами и отпускает меня. Пока мы выходим наружу и заворачиваем за угол пустой улицы, он молча идет следом за мной.

– Спасибо, что выручил. – Он останавливается у пассажирской дверцы пикапа, однако не открывает ее, а, прислонившись к машине, поднимает взгляд на меня.

Я замираю с ним рядом, не зная, переходить на водительскую сторону или нет.

– Ты в порядке? – спрашиваю его.

Его пошатывает, хоть он и опирается на пикап, и я одной рукой помогаю ему удержать равновесие. Моя ладонь оказывается на рукаве его футболки, наполовину на ткани, наполовину на нем.

Сэм громко сглатывает, и я, подняв голову, обнаруживаю, что его глаза устремлены на меня. На мои губы.

– Ты ведь тогда не шутил, да? Насчет того, что мы можем поэкспериментировать?

Не успеваю я отойти или ответить, как он наклоняется и целует меня. Его рот решительно прижимается к моему, губы сладкие от кока-колы.

– Сэм, – сдавленно говорю я, отчаянно сражаясь с желанием ответить на поцелуй. Но затем его тело в порыве любопытства выгибается к моему, и я проигрываю борьбу. Я чувствую его теплый, медовый запах, когда, содрогаясь внутри, опускаю голову и целую его. Я задеваю его губы губами, потом дразню их, призывая открыться, кончиком языка.

Словно боясь, что я опять отстранюсь, Сэм ловит меня за затылок. И мне хочется рассмеяться, поскольку переживать ему не о чем – это последнее, что у меня на уме, пусть и должно быть наоборот.

Его язык робко и неуверенно касается моего. Затем он отодвигается – с рассеянной, томной улыбкой. Его взгляд снова падает с моих глаз на мой рот. Из-за чего я начинаю нервничать и возбуждаться, но еще раздражаться. Нервничать, потому что знаю, что он собирается поцеловать меня еще раз. Возбуждаться, потому что с нетерпением этого жду. И раздражаться, потому что он пьян, а мне хочется, чтобы он делал все это на трезвую голову.

– Так тоже интересно? – шепчу я, прокладывая дорожку поцелуев по его горлу.

Он кивает.

– Я просто хочу это прочувствовать, понимаешь? Я хочу понять Джереми.

Мою голову – и другие части тела – словно окатывает холодной водой. Внезапно фантазия больше не опьяняет меня. Вместо нее свою уродливую голову поднимает реальность.

Черт.

Ну, конечно. Таким способом Сэм пытается примириться с ориентацией сына. Не со своей.

Конечно. Я так и знал, что дело в другом.

А если бы Джереми был не при чем, то им двигало бы желание покончить с еще одним пунктом из списка вещей, которые надо сделать до тридцати.

– Люк? – произносит Сэм. – Ты в порядке? – Он снова покачивается, и я подхватываю его.

– Думаю, этот вопрос лучше задать тебе, а не мне.

Я помогаю ему погрузиться в машину, что он по какой-то причине находит жутко смешным.

– Ладно, – говорю я, запрыгнув за руль. – Едем домой. – Я оглядываюсь на него, скрючившегося между сиденьем и дверцей, и, качая головой, усмехаюсь. – А ты и в самом деле напился, да?

– Еще один пункт, который можно вычеркнуть из моего списка.

Я поворачиваю ключ в замке зажигания, и машина, урча, оживает.

– Как, кстати, он поживает? Этот твой список.

Он пожимает плечами и откидывается на подголовник, сминая свой ирокез.

– Вряд ли я выполню все до конца. С акулами не поплаваю точно. – Он вздыхает. – Не хватит времени – или денег. Люк… почему нам обязательно надо стареть?

Я смеюсь.

– Понимаю тебя. Я тоже не верю, что мне уже прилично за тридцать. Когда смотрю в зеркало, мое отражение никогда не совпадает с тем, каким я себя ощущаю внутри.

– Ты в отличной форме. Не выглядишь ни на день старше своих… – он задумывается, – двадцати девяти и двенадцати месяцев.

Я легко шлепаю его по руке.

– Говоришь, как тридцатилетний.

Он хмыкает и закрывает глаза. Его следующие слова столь же невнятные, как все предыдущие, но я слышу их отчетливей остальных. Может быть оттого, что из-за них мое чертово сердце трепещет.

– Серьезно, Люк, ты выглядишь так же хорошо, как в день, когда я с тобой познакомился.

– О, так я хорошо выгляжу?

Он усмехается.

– Сам знаешь, что да.

Я невольно расплываюсь в улыбке, и она парит у моих губ почти всю дорогу домой. Когда Сэм засыпает, его голова начинает болтаться, и мне хочется ехать помедленнее, чтобы зафиксировать в памяти каждую мелочь момента.

В отличие от меня, он едва ли много запомнит, и мне хочется быть в состоянии описать ему все чудесные и гадкие детали его опьянения. Рассказать, например, как очаровательно у него заплетался язык и как из уголка рта стекала слюна.

Взгляд на него вызывает воспоминания о том, как я бесчисленное количество раз напивался так сильно, что переставал понимать, где нахожусь. Однажды я даже заночевал в канаве где-то посреди Вайрарапы.

Иногда при воспоминании о сделанных глупостях меня передергивает, а порой они меня веселят. Зато есть, о чем рассказать. И еще есть ощущение, что я жил.

Я паркуюсь и смотрю поверх Сэма на его дом. Я понимаю, почему ему необходимо делать все это. Более того, я хочу, чтобы его список исполнился до конца.

Он слишком рано вошел во взрослую жизнь. Я хочу, чтобы он отмотал годы немного назад – чтобы побыл беззаботным, ведь у юности у него такой возможности не было.

– Так, солнце, приехали, – тихо говорю я. Отстегиваю ремень и наклоняюсь, чтобы отстегнуть и его.

Он шевелится, открывает и закрывает рот, потом начинает похрапывать. Посмеиваясь, я выхожу из машины и открываю пассажирскую дверцу. Просовываю голову внутрь и легонько похлопываю его по щеке.

– Подъем.