Джереми стонет.

Глава 11

Сэм

Когда Люк звонит нам и приглашает на ужин, Джереми с ворчанием плетется к двери, шаркая по полу так, что у меня сводит зубы.

– Поднимай ноги, – говорю я. – Сложно поверить, что ты так хорошо работаешь ими на поле, когда еле-еле можешь идти по ковру.

Джереми моргает, подняв глаза на меня.

– А? – Потом пожимает плечом, и мы выходим за дверь.

У Люка я, как всегда, не стучу, а просто распахиваю дверь, которую он оставил полуоткрытой.

– Люк?

– Я на кухне, – слышу ответ.

В воздухе плавают знакомые аппетитные запахи, и я следую за ними к столу, на котором стоят 2 больших пакета с картошкой-фри и жареной рыбой. Люка здесь нет, но я слышу, как он звенит чем-то на кухне.

Джереми испускает радостный вопль.

– Черт, Люк лучше всех. – Потом погромче, чтобы услышал Люк: – Ты наикрутейший!

– Я знаю, – отзывается он.

Джереми выдвигает стул и немедленно начинает разворачивать бумагу, чтобы добраться до поджаренного блаженства. Когда я тоже хочу было занять свое место, заходит Люк, и я, так и не сев, замираю. Он переоделся после того, как приехал домой: теперь на нем джинсы с низкой посадкой, майка и шлепанцы.

Я всегда мечтал о таком теле, как у него – подтянутом, крепком и в то же время не перекаченном, – и сейчас начинаю мечтать с новой силой. Просто он так здорово выглядит. Я, конечно, никогда не скажу мужчине такой комплимент. Но черт побери.

Пока никто не начал удивляться, чего это я пялюсь на увитые мышцами руки Люка, я концентрируюсь на рыбе в кляре, которая лежит на горке хрустящей картошки.

Но когда Люк тянется за картошкой, мой мозг опять отключается. Даже кисти его рук идеальны…

Я отталкиваю от себя эту мысль и выпаливаю первое, что приходит на ум.

– А каким образом Джереми отделался от готовки? Я прямо-таки предвкушал, как он будет страдать. – Я подмигиваю своему парню, который закатывает глаза, словно я самый отстойный отстой на земле, и, вздохнув, беру ломтик картошки.

Люк переводит взгляд с Джереми на меня и качает головой.

– В следующий раз я проявлю силу воли. Возможно, чистка картошки пойдет на пользу его характеру. – Он макает ломтик в выдавленную на бумагу лужицу кетчупа. – Но я соскучился по всему этому. И когда проезжал мимо «Fins», меня охватила такая ностальгия… – Он смеется над собой и показывает на наш ужин. – И вот, пожалуйста.

Его ямочки на щеках становятся незаметнее, однако они еще там, когда он поднимает глаза на меня. Мы встречаемся взглядами и словно заводим немой разговор, во время которого я признаюсь, что тоже скучал, что мне приятно, что Люку тоже нас не хватало.

Он кивает и делает вдох, заставляя свое настроение переключиться на что-нибудь более радостное.

– Ну что, Джереми, завтра последний день школы. Поздравляю тебя. – Усмехаясь, он поворачивается ко мне. – А какие безумные выходки запланировал ты?

– Так, ничего особенного. – Но это неправда. Завтра я сделаю совершенно сумасшедшую вещь. И я очень этого жду.

Мои пальцы жирные после картошки, и я вытираю их о штаны. Пробую рыбу и словно переношусь назад в прошлое, когда мы, сидя на берегу залива в Петоуни, впервые ели вместе рыбу с картошкой, и на нас накинулись чайки.

Я хмыкаю, вспоминая. Люк тогда страшно перепугался, чем довел нас с Джереми до истерики. Я перестал хохотать только после того, как Люк, насупившись, зажал ладонью мне рот.

Думая об этом, я как наяву ощущаю на губах прикосновение его крепкой ладони. Этот жест застал нас обоих врасплох, и если бы между парнями такое не было нонсенсом, я бы лизнул его руку, чтобы заставить отдернуть ее.

Но это было бы странно.

– О чем думаешь, Сэм? – спрашивает Люк, выжимая на бумагу еще чуть-чуть кетчупа.

По моей шее начинает расползаться неожиданный жар, и я стараюсь унять его.

– О… просто вспоминаю, как мы раньше так ели.

– А помните, – вклинивается Джереми, – как вы оставили меня в «Fins»? До сих пор не верится, как это вы забыли, что с вами ребенок.

Теперь и моим щекам становится жарко, и я рад, что Люк тоже краснеет.

– Нам очень жаль, что так получилось, – говорит Люк. – Просто мы с твоим папой увлеклись разговором.

– И пока не поняли, что тебя нет, успели проехать всего полквартала, – морщась, вставляю я.

Джереми как-то чудно смотрит на нас.

– Интересный, видимо, был разговор.

Да. Интересный. Вообще, это скорее была шутливая перепалка. Уже не помню на тему чего, но я все смеялся, и качал головой, и убеждал Люка, что он ошибается, пока тот настаивал, что я вру. И 20 минут или около того, пока мы с ним разговаривали, пролетели как 3.

– У тебя в детстве было столько классных моментов, а тебе надо было вспомнить именно это, – бормочу я.

Джереми качает головой. Потом поворачивается к Люку.

– Теперь ты, Люк. Какая у тебя история про рыбу с картошкой?

Люк откидывается на стуле, потом молча съедает ломтик картошки. Но уголки его губ ползут вверх, а ямочки на щеках становятся глубже. Он подбирает еще картошку и, глядя на нее, заговаривает:

– Я помню, как у тебя случилось пищевое отравление, Джереми. Утром ты съел что-то несвежее и, когда я принес домой ужин, едва взглянув на него, бросился в туалет.

Он забрасывает в рот ломтик картошки.

– Мы с твоим папой всю ночь по очереди прибирались после твоих приступов в ванной. То еще было зрелище.

– Фу.

Я смеюсь над Джереми, но не могу отвести взгляд от Люка. Пока я думаю о той ночи, случившейся два года назад, в голове всплывает другое воспоминание. Как Люк, ворочаясь и пытаясь найти удобное положение, спал на нашей кушетке. Я вышел из спальни, чтобы попить, и увидел, как он лежит, скорчившись в струящемся из окон молочном свете луны.

Я стоял на пороге гостиной и смотрел на него. Мне хотелось сказать, чтобы он встал и лег спать вместе со мной. Я даже успел шагнуть в комнату, но потом Джереми снова начало рвать, и Люк соскочил с кушетки и, очаровательно взъерошенный после сна, налетел на меня.

– Нужна помощь, да? – спросил он, предположив, что я только за тем и пришел.

Я просто кивнул, и мы вместе поменяли на кровати Джереми простыни и вытерли в ванной.

Люк бросает взгляд на меня.

– Теперь твоя очередь, Сэм. Расскажи нам, что тебе вспомнилось.

И я им рассказываю – со смехом, который развязывает во мне какое-то нежное чувство. Но, описывая, как птицы клевали Люковы пальцы, я смотрю только на Джереми. Я смотрю на него, потому что если повернусь к Люку, то неминуемо покраснею – а отвечать на вопрос, почему, я не хочу.

Глава 12

Джереми

Папа ведет себя странно. Вчера при виде его черного ирокеза у меня случилась гребаная истерика. Реально, даже слезы на глазах проступили.

Сначала я решил, что это шутка, что черный цвет смоется, но потом нашел в мусорке коробку от краски, а в ванной – гель с запахом меда, на который он потратил аж десять долларов. Крутовато для шутки.

Ладно, черные волосы можно списать на папино желание попробовать что-нибудь новое. Неважно. Мне-то оно ничем не вредит.

Но сегодня… сегодня происходящее стало беспокоить меня по-настоящему.

Я стою посреди кухни и, моргая, взираю на папу, который возится с шоколадом.

– Ужин скоро будет готов, – сообщает он.

Но мое внимание привлекает не шоколад – хотя десерт вместо ужина это для меня что-то новенькое, – а металлическое колечко, которое поблескивает под кухонным светом в его правом ухе.

– Какого хрена? – вопрошаю я и, уронив свое барахло на пол, подхожу ближе. – Скажи, что сережка не настоящая. Это ведь клипса, да?

Папа подмигивает мне.

– Неа. Сегодня днем проколол. Просто захотелось попробовать что-то другое.

Мне хочется сказать, что он выглядит чертовски нелепо, но потом у меня возникает мысль. Вдруг он вот таким странным способом пытается донести до меня, что нормально относится к тому, что я гей? Он же не знает, что это вранье. Точно. Наверное, мама поговорила с ним, и это его способ показать мне зеленый свет. В смысле, разве серьга не чистое гейство?