Уважаемый читатель!

Мы с Вами уже знакомы: я тот самый тип, что написал "Радио Судьбы", "Башню" и "Шериф".

Не скрою, что писал эти вещи с удовольствием, надеясь доставить не меньшее удовольствие и Вам. Насчет последней упомянутой книжки мне хотелось бы высказаться особо.

Я сознаю и каюсь, что по прочтении она оставляет больше вопросов, нежели ответов. Что за ТЕТРАДЬ? Откуда она взялась? Что хотят сказать эти загадочные значки, похожие на фантастических насекомых?

Может быть, Вы считаете, что это нечестно с моей стороны – оставлять неразрешенные вопросы. Пусть так. Приношу свои извинения. Желая оправдаться, скажу – я и сам не знаю. Но, поверьте, ответы обязательно найдутся; иначе и быть не может – они заключены в самом тексте.

Просто мне надо маленько присмотреться и понять, в чем они состоят. И когда я их увижу, первым, кто узнает об этом, станете Вы!

Предлагаю Вашему вниманию продолжение "Шерифа" – "Библиотеку". Действие происходит спустя пять лет после событий, описанных в "Шерифе". Читайте!

Не судите строго: у меня нет ни плана, ни сюжета, ни идеи. Я сам не знаю, чем все это закончится. Я просто пишу.

Но не так ли и сама жизнь разрушает все наши самым тщательным образом продуманные планы? И если в жизни есть какая-нибудь идея (кроме одной – просто жить), окажите любезность, поделитесь своими соображениями со мной. Буду Вам очень благодарен!

А пока – Игра продолжается; ибо литература есть Игра, быть может, самая древняя, самая непредсказуемая и самая увлекательная.

Не смею дольше занимать Ваше внимание. Позвольте откланяться.

С уважением. Дмитрий Сафонов.

Оскар Пинт проснулся затемно, еще задолго до рассвета.

Он отбросил легкое одеяло и вскочил с постели: на дворе стояла середина июля, и за день квартира прогревалась, как духовка под рождество – в такой жаре Оскар чувствовал себя жирным жертвенным гусем. Он вытер пот, крупными каплями выступивший на лбу и верхней губе, огляделся, протянул руку к тумбочке, стоявшей рядом с кроватью, и нащупал сигареты.

Только после того, как он закурил и сделал несколько глубоких затяжек, ему удалось немного успокоиться.

Последние две недели он почти не спал. Один и тот же сон преследовал его. Стоило Пинту закрыть глаза и опустить голову на подушку (на стол, на руки, прислониться к стене, – все равно), как он видел одну и ту же картину.

Рыцарь, укрывшийся в горной расщелине. Он медленно продирает глаза и с удивлением смотрит на кроваво-красный диск солнца, встающий над горизонтом. Рыцарь этот худ и бледен; давно не мытое лицо заросло густой щетиной, вокруг рта запеклась кровь. Старый доспех не блестит в первых лучах; он покрыт глубокими царапинами и трещинами. Рыцарь отбрасывает бывший некогда белым потрепанный плащ и вскакивает на ноги. Зрачки его постепенно расширяются от ужаса: он видит, что долина, зажатая между двух почти одинаковых гор, покрыта девственно-чистой скатертью снега. Он стоит, потрясенный, не в силах пошевелиться, затем поднимает голову к небу и, вздымая худые руки, извергает страшные проклятия. Но Тот, кому они адресованы, безмолвен и глух; он бесстрастно взирает на Землю и то, что творится на ней. Он ждет. И тогда рыцарь достает меч из широких ножен и пробует пальцем иззубренное лезвие. На мече ржавыми пятнами запеклась кровь его верного коня. Конь не мог сделать ни шагу; вчера он упал на горной тропе и больше не поднялся. Тогда рыцарь перерезал коню глотку, и верный друг оказал ему последнюю услугу: напоил и подкрепил хозяина своей густой темной кровью.

А сейчас рыцарь смотрит на выпавший снег и понимает, что эта жертва оказалась напрасной. Он снова разражается потоком богохульственных проклятий. Не переставая ругаться, он садится рядом с большим камнем и начинает править на нем свой меч. Он правит лезвие и проверяет его остроту. Наконец он вкладывает меч в ножны и достает арбалет с расщепленным ложем. Он пересчитывает стрелы; их осталось всего четыре. Рыцарь меняет истершуюся тетиву на новую, проверяет ее упругость. Затем он вскакивает, топает ногами и туго затягивает пояс: голод последних дней высушил его живот, совсем прилипший к позвоночнику, а ножны болтаются и бьют по бедру.

Затянув пояс, он привязывает ножны к ноге сыромятным шнурком, сдвигает колчан со стрелами для арбалета за спину, поправляет кинжал, висящий справа. Он готов. Он наклоняется и берет снег в горсть. Он жадно запихивает снег в рот и вдруг начинает смеяться: бешено и громко, как смеются скорбные разумом. Но глаза его горят неукротимой злобой. Он хватает старый плащ и в ярости срывает нашитый алый крест, бормоча что-то под нос. Затем топчет крест ногами и с вызовом смотрит в небо. "Ну что? Неужели ты до сих пор думаешь, что сможешь найти для меня подходящую кару? Ту, которая могла бы сломить благородного кавалера? Неужели ты настолько глуп, что льстишь себя тщетной надеждой заставить меня смириться? Опуститься на колени? Черта с два! Я совершил немало славных дел во Имя Твое. Но в последний бой я иду с другим именем на устах. И ты больше не услышишь от меня ничего: ни просьбы о пощаде, ни молитвы, ни слов раскаяния. Прощай! Оставайся один в своем безмолвном сверкающем чертоге; слепая вера – удел глупцов. А я ухожу нераскаянным и свободным".

Он накидывает плащ на широкие худые плечи, завязывает на шее шелковые шнурки, подтягивает тяжелые сапоги из оленьей кожи и начинает спускаться в долину.

Он идет по тропе, прыгает с камня на камень, не таясь. Он распевает старую тамплиерскую песню, и свежий морозный воздух звенит от веселой похабщины. Он идет налегке, оставив на месте последнего ночлега кусок черствого хлеба, трут и кресало, потому что знает, что ему больше не потребуются ни еда, ни огонь…

Отныне он ПРОКЛЯТ. И еще – ИЗБРАН.

И то, и другое тяжкой ношей лежит на его широких худых плечах, тянет к земле, но в сердце рыцаря нет ни страха, ни жалости…

Алый крест, сорванный с плаща, лежит, втоптанный в грязный снег, но рыцарь несет другой, более тяжкий крест. И знает, что должен донести его до конца…

Пинт не понимал, почему его так тревожит этот сон, повторяющийся во всех деталях с пугающим постоянством. Что заставляло его просыпаться? Что было страшного в этой картинке без начала и конца? Почему ему не давали покоя эти несколько страниц, словно вырванных из романа Вальтера Скотта?

Разве его волновала судьба отступника? Разве он не знал, что это – последний рассвет в жизни неизвестного рыцаря? Разве не знал, что дерзкий хулитель Всевышнего не доживет до заката?

Нет, его совершенно не трогала участь бывшего крестоносца. Просто этот сон тревожил его, вот и все.

Прошло пять лет с того дня, как Пинт покинул Горную Долину. Целых пять лет. Сколько ни старался, он так и не смог найти ни Тамбовцева, ни мать и сына Баженовых, он не увидел больше Лену Воронцову и никогда не вернулся в этот маленький город, отмеченный проклятием.

Сначала он думал, что гибель целого городка не может пройти незамеченной. Вернувшись в Александрийск, он каждое утро бежал к киоску и жадно прочитывал все газеты: от корки до корки. Но нигде не было даже упоминания о Горной Долине и постигшей ее судьбе.

Год спустя, так и не дождавшись никакого отклика, Пинт набрался смелости и приехал в Ковель. Но на все его вопросы: "Как мне добраться в Горную Долину?" люди только пожимали плечами и старались поскорее уйти. С автовокзала не ходил ни один автобус в том направлении. Он вошел в здание и долго искал на схеме знакомое название. В одном месте схема была тщательно замазана свежей белой краской, но, может быть, замазывали трещину? Он не знал.