Геннадий Исаков

ИНВАЛИД ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ

- Будьте вы прокляты! - Кричала в телевизор мать Андрея, увидев в нем счастливое лицо награждаемого оружейника. - Будьте вы прокляты, людоеды проклятые! - Кричала, плакала и причитала в скомканный платок.

В отчаянии всматривалась в непостижимые глаза президента, надрывно пытаясь прочесть в них ответ на свой вопрос: "Зачем?"

С материнским эгоизмом думала о том, что если президенту надо было кого-то отправить на войну, где убивают, так уж лучше наркоманов, алкоголиков, лагерников. Но зачем же самых лучших и здоровых? Неужто, чтобы извести здоровую страну? А иначе зачем умной голове война?

Как понять людей, обожающих убивать? Ведь никакие внешние силы не заставляют это делать. Так что же в них есть такое, что тянет их под пули, чтобы самим кого-нибудь убить? В каждом сидит убийца, которому достаточно приказа? Почему он возникает? Где моральные запреты руководителей страны? Они - мираж, когда кулак сильнее мозга? Да виноваты ли вожди, если их таких и выбирал народ? Так, может дело в таких былинках, как она? Ведь она сама их выбирала. И выбирали все. А кто не любит пострелять?

Несколько лет назад откуда-то из бездны кровавой чеченской бойни до нее дошла весть, что ее сын был ранен и ранен тяжело, что в госпитале насколько можно залечен и скоро будет ей доставлен.

Андрея внесли на носилках и сняли покрывало. Мать медленно опустилась на пол и, как легла, так и уснула. Это был какой-то обрубок. Короткое туловище без ног и без одной руки, да голова, покрытая шрамами. Глаза ничего не выражали. Отец неподвижно сидел на диване, смотрел в пол и молчал.

Доставившие положили изуродованного парня в заранее приготовленную постель, привели мать в чувство и усадили поудобней в кресло рядом. Неловко потоптались, сказали не то печальные, не то бодрые слова и потихоньку потянулись к двери. А что еще тут можно сделать?

А Андрей смотрел в потолок и ждал, что будет дальше. Он еще не научился быть обычным инвалидом. Он научился только одному: ни о чем не думать. Если мысли надо появится, она сама придет в голову. А так - зачем? Безумство ярких вывертов ума закончилось. Он словно спал. И это оказалось первой победой в наступившей войне с собой, родителями, идеями, любовью. С жизнью.

Молчал, потому что ничего не происходило, мысли затаились, родители молчали. Только мать беспрестанно поправляла одеяло. Тускло светил свет.

Как в театре теней к вечеру сошлись родственники и друзья. Они деланно улыбались и, не зная, как вести себя в такой ситуации, держались рядышком, словно оказались маленькими в царстве поглотившего все мрака.

Стол придвинули к кровати, чтобы таким способом показать парню, что он такой же, как и все. И, как бывало прежде, снова с ними. Произошло с ним что-то, ну так что ж, в жизни все бывает. Бывает даже - погибают. Никто не застрахован от беды. На то и есть проблемы, чтобы справляться с ними. Не бывает большого или маленького горя, бывают слабенькие и сильные люди.

Разлили водку по стаканам. Андрюше дали в его единственную руку, а рядом разместили бутерброды. Поднялся сосед старый дядька Боря.

- Самое главное в жизни, - сказал он, - держаться вместе. Вон в Отечественную сколько вернулось инвалидов. И ничего. У кого рука, у кого нога, а у кого и просто голова. Так потихоньку и выживали. Детей наплодили и жизнь продолжилась. Найдем и тебе, Андрей, невесту. Жизнь, чтобы не происходило, будет и дальше продолжаться. Давайте за нее и выпьем! Горькая она, как водка.

Выпитое приободрило. Потекла беседа. Друзья стали обещать наведываться каждый день, найти инвалидную коляску, подумать о посильной работе. А как же без работы? Без нее можно свихнуться. Да и деньги в дом нужны. А что пенсия? Разве протянешь на нее? Только кошку прокормить.

Молчавший отец тихо кашлянул, чем внезапно остановил все разговоры, и также тихо, будто неуверенно, заговорил.

- Если разобраться, что самое главное в человеке? Его честь. Все равно какая, человеческая, солдатская. Просто честь, от которой достоинство и уважение. За честь стрелялись, за честь на муки шли. Чтобы ни самому, ни другим никогда не было бы стыдно за то, как прожил он доставшуюся жизнь. Это очень трудно - быть честным. Честь идет от долга. От рождения человек в долгах. Перед родителями, как повелось от поколения в поколение, перед народом, а значит - родиной. Перед именем своим и фамилией. А если служишь перед законом, старшим по званию. Вот имеет человек право на жизнь? Имеет. А если долг обязывает жизнь отдать? Тогда как быть? Что главнее: обязанность или право? Вот главный вопрос жизни. Кто его решит? Суд чести. Увечие твое, сын, тяжелое бремя честного человека. Как раскаленная Голгофа для Христа. Не думай, правильная была война или нет. Плохой закон все рано закон. Как и твой народ. Плохой или хороший - его не выбирают. Носи свое увечье с достоинством. Ты его, - тут он замолчал, словно споткнулся, но все-таки продолжил, - заслужил. Как самую невероятную медаль честно выполненного долга. Как долгое распятие Иисуса. Послали драться, ты и дрался. Но вместе с этим не думай плохо о тех, с кем воевал. Убивавшие тебя тоже выполняли свой долг перед своим народом. Войны не для того, чтобы народы ненавидели друг друга. Они для того, чтобы им самим, дерущимся народам, дано было содрогнуться от ужаса, перестрадать, переломить свою гордыню и научиться уважению другого. Вот ты и есть упрек жестокому и глупому сердцу России. Тяжелая, но благородная доля тебе выпала. Сделать его мудрее. Ты понял что-нибудь, сын?

С шумом выпил водку и отвернулся.

Кто-то поставил в магнитофон кассету с записями Высоцкого. "Спасите наши души! Мы бредим от удушья!" - Рычал бард. - "А если не поймаешь в грудь свинец, на грудь поймаешь орден за отвагу".

Кто-то из друзей привел его девчонку. Она остановилась в поеме дверей и молча смотрела на него. Обезображенный парень чувствовал ее взгляд и не мешал ей насмотреться. Бог мой! Какая же она была обворожительная! Красивая, томная, страстная! Как они целовались! Носились по раскаленному пляжу, кувыркались, кричали, прыгали в воду и не могли до боли наиграться гибкой силой жарких тел. Тогда любовь сплетала их в неистовые об?ятья.

Андрей повернул к ней голову и тихо прошептал:

- То был всего лишь сон. Всего лишь только сон.

Она попятилась и исчезла в черноте проема.

Много попыток найти ему занятие предпринимали родные и друзья. Обращались в различные организации, военкомат, фабрики. Вызывало озлобление не то, что поступал отказ, точнее - обещание подумать, а равнодушие его. Бесчувственная стена из вязкой безразличной ваты. На лицах читалась мысль: "Мы его туда не посылали. Президент послал, к нему и обращайтесь".

Ребята выполнили свое обещание только в той части, что привезли подходящую инвалидную коляску, давшую некоторую свободу в освоении пространства. Но часто приходить не получалось. Общее горе сплачивает людей, а разные напасти разбрасывают. Да он и не обижался. Потому что знал: там, за обидой - бездна. Слушал Высоцкого и смотрел телевизор, предпочитая детские кинофильмы. Мать пекла булочки, старалась повкуснее что-то сделать, неведомую свою вину замаливала перед сыном. Отец гнал брагу, выпивал.

- Не хочешь, солдат, со мною выпить? Не хочешь. - Опускал голову. Небось ненавидишь дурака отца, что не научил, как жить, до того, как стало поздно.

Накатывалась вторая волна битвы.

- Скажи, отец, таил ли ты обиду на кого-нибудь за то, что родился в бедной и безрадостной семье? За то, что бог талантами не наградил? Что не Рокфеллер ты, не Пугачева, не сын индийского раджи? Нет? Не таил? Ты понимал, что есть судьба и все тут. Как у природы нет плохой погоды, так нет плохой или хорошей судьбы. Она - как мать, как дом родной, как твоя шкура! Зачем она такая, я не знаю. Думаю, что в этом есть от бога смысл, который раскроется, когда можно будет дуракам раскрыться. Если в результате постижения его мы поумнеем. Не думай ничего, отец. Мне предстоит тяжелый груз осилить. Это моя судьба. С ней мне надо примириться.