Наряду со всесторонним обзором литературы о кураторстве были также записаны интервью с ведущими кураторами, историками выставок, художниками-кураторами, критиками-кураторами, выпускниками и ведущими преподавателями образовательных кураторских программ. Эти интервью послужили инструментом исследования и сбора новой информации, а также способом картографирования данного поля. Форма интервью, как и любой текст в данной области знаний, соответствует тому, что Мишель Фуко назвал «утверждением», в той же степени являющимся частью дискурса, в которой предложение относится к тексту и воспринимается лишь как небольшая часть «дедуктивного целого». Каждое утверждение – это «атом дискурса», «элементарная единица дискурса», составляющая одну только часть «дискурсивной формации», в которой «дискурсом» является большая группа утверждений, так как они принадлежат к общему, хотя и незаконченному корпусу знаний[7]. Подходящий для подобного исследования кураторской мысли формат интервью несколько облегчил сбор информации о конкретных выставках, публикациях и событиях, позволяя из первых рук получить ответы на ключевые вопросы в тех областях, которые были слабо освещены в критических публикациях[8].
Интервью с художниками имеют давнюю историю: в 1960-е они были главной коммуникативной формой, особенно в связи с поп-артом, концептуальным искусством и минимализмом[9]. Однако проведение исследования на основе подобных интервью с кураторами подразумевает сдвиг парадигмы от примата художника к фигуре куратора. Работая с подобным материалом, не стоит упускать из виду то, что Уимсатт и Монро Бердсли назвали интенциональным заблуждением: каждый респондент имеет возможность начертать свой нарратив, снабженный некоторыми «контекстуальными доказательствами», подтверждающими его или ее собственную версию событий – особенно это актуально для тех случаев, когда воспоминания о выставочных проектах остались лишь в документах, каталогах и обзорах[10]. Эта книга написана куратором, а потому не лишена противоречий – особенно учитывая тот факт, что в ней предпринимается попытка объяснить выбранную мной практику. В связи с погруженностью в предмет исследования моя собственная позиция не может быть свободной от оценочных суждений, но тем не менее я надеюсь, что мне в некоторой степени удалось сохранить ярко выраженную критическую дистанцию на протяжении всего исследовательского процесса[11].
За последние двадцать пять лет форма групповой выставки стала объектом постоянного обсуждения – как средство производства знаний и как самостоятельный вид творческой практики, обладающий собственной спецификой. Далее мы увидим, что феномен «куратора как художника» подвергался сомнению со стороны и художников, и критиков, и кураторов. Объединив в себе несколько художественных позиций, современное кураторство изменило способ связи искусства с аудиторией. В данной публикации рассматривается, как кураторская практика и дополняющая ее теория трансформировали восприятие искусства.
Книга состоит из трех довольно длинных глав. В них исследуется, как в течение последних двадцати пяти лет такие концепты, как отбор произведений и их расположение, организация, медиация и продвижение, пересекались с пространствами показа, выставки, производства и кураторства[12]. Развитие проблематики происходит следующим образом.
Первую главу открывает краткий экскурс в историю создания выставок начиная с 1920-х годов, из которого видно, что западная история искусства не смогла должным образом распознать функции, выполняемые кураторством, выставочным дизайном и пространственным размещением выставочных форм[13]. Далее в этой главе очерчивается формирующееся понимание кураторства как творческой формы производства и медиации выставки и на основании этого прослеживаются основные тенденции в кураторском дискурсе начиная с 1987 года. С конца 1960-х годов многие художники начали обращаться к более концептуальным стратегиям, уделяя внимание информационным системам, тактикам организации и языку медиации. Зачастую эти стратегии заключали в себе критику автономии произведения искусства как идеологического конструкта. В то же время появилось кураторство – творческий, полуавтономный и создаваемый индивидуальным автором вид медиации (и производства), что структурировало опыт произведения искусства и влияло на то, каким образом искусство создавалось и доносилось до аудитории. Благодаря этому проявилась и стала предметом ожесточенных споров идея о кураторских полномочиях, действующих превыше интересов художника и конкретного произведения искусства. В этом смысле анализ кураторства, которое развилось в 1960-х в противовес существовавшему порядку и основывалось на демистификации художественной системы, превратился в обсуждение работы над конструированием выставки и того, какие смыслы и ценности она производит. Кроме того, период с конца 1960-х – начала 1970-х стал переходным в осознании кураторского жеста – благодаря немногочисленным независимым кураторам, таким как Люси Липпард, Сет Сигелауб и Харальд Зееман, которые вовлекались в критические обсуждения относительно того, что же представляет собой производство и концептуализация искусства.
К началу 1980-х идея «кураторской» выставки утвердилась в качестве самостоятельного предмета критической рефлексии, а в центре дискуссий теперь находился индивидуальный куратор как единственный автор групповой выставки. В этой главе речь пойдет о том, как многие кураторы стали предпочитать определенный метод, использовавший существующие предметы искусства и артефакты в качестве иллюстративных фрагментов в рамках тематических, внеисторических выставок. Подобные масштабные и временные проекты, созданные такими кураторами, как Зееман, Ян Хоэт и Руди Фукс, стали восприниматься в качестве единоличной работы «куратора как автора». Групповая выставка представлялась субъектной формой авторства, а кураторский текст – аналогом целого произведения искусства. К концу десятилетия появление глагола «курировать» начало артикулировать «курирование» как способ активного участия в процессах художественного производства: у кураторских выставок был отличительный стиль и метод самопрезентации, кураторы же конструировали субъективные «новые истины» об искусстве, часто представляемые как универсальные нарративы в обобщенных кураторских рамках. Эта тенденция сохранилась и в 1990-е годы, названные Майклом Брэнсоном «моментом куратора»[14], когда некоторые индивидуальные кураторы достигли невиданного ранее уровня известности. Неудивительно, что на этот период пришелся рост публикаций, в центре внимания которых оказывались кураторы, а также распространение международных кураторских конференций. Это способствовало тому, что кураторская практика стала еще в большей степени восприниматься как международная сеть, включающая в себя индивидуальные творческие практики.
Во второй главе рассматривается, как распространение новых биеннале в 1990-е годы способствовало карьерному взлету некоторых кураторов. Основываясь на изучении каталогов биеннале, критической литературы и рецензий на выставки, а также подробных интервью с наиболее заметными кураторами биеннале, в этой главе я прослежу развитие дискуссий о глобализме, номадическом кураторстве и вопросах транскультурализма. В качестве отправной точки исследования мною была выбрана выставка «Маги земли» (Les Magiciens de la terre, Париж, 1989), куратором которой выступили Жан-Юбер Мартен и Марк Фрэнсис: в этой главе я рассмотрю ее влияние на последующие масштабные экспозиции. Однако особое внимание я уделю изменениям в кураторском нарративе, относящемуся к глобальным выставкам между 1989 годом и нулевыми, затрагивая, среди прочих, documenta 11 (2002), 50-ю Венецианскую биеннале – «Мечты и конфликты: диктатура зрителя» (Dreams and Conflicts: The Dictatorship of the Viewer, 2003) куратора Франческо Бонами, а также более поздние проекты. Анализируя четвертьвековую историю крупномасштабных выставок, в этой главе я показываю, как во всем мире мобильные кураторы взяли на вооружение модель биеннале в качестве движущей силы для утверждения и оспаривания того, что составляет международный мир искусства, чтобы пролить свет на незападные художественные практики, традиционно вытесненные на периферию. Для кураторов модель биеннале стала новым пространством, прогрессивным и продуктивным, которое как нельзя лучше подходило для объединения все более разнообразного, транскультурного и глобального мира искусства в одном месте и времени. Новый глобальный куратор исходил из понятия культурного плюрализма, которое основывается на случайных различиях и этнографическом отношении к «другому», для того чтобы признать невозможность репрезентации всеобъемлющего взгляда на мир в рамках одной выставки. Вместо этого раздавались призывы применять постколониальный подход и укреплять дух сотрудничества, что в результате изменило прочтение художественного канона. Курирование в контексте биеннале и масштабных международных выставок внесло значительный вклад в дебаты о диалектике периферии и центра, глобализма и глобализации, локального и интернационального, гибридности и фрагментации. Феномен биеннале не только позволил представить разнообразие художественных практик по всему миру: данный формат повторяющихся выставок стал также служить площадкой для легитимизации определенных видов искусства и моделей кураторской практики в рамках глобальной культурной индустрии. Биеннале стали институтом для утверждения лишь для небольшого числа кураторов: их действие распространялось на художников и кураторов из верхних эшелонов мира современного искусства. С другой стороны, кураторы биеннале напрямую обращались к ограничениям глобальной выставочной модели, и наиболее явно это проявилось в расширении выставочных параметров, их выходе за пределы единичной выставки, события, ограниченного во времени и пространстве. Этот поворот сопровождался дискуссиями, публикациями и «экстерриториальными» событиями, а в некоторых случаях дискурсивный момент и вовсе становился главным событием выставки. Подобным же образом для дальнейших этапов было характерно убеждение в ошибочности выставок, созданных одним автором – внимание уделялось более коллективным и диалогическим моделям кураторства.
