В минуты творческой радости было удивительно легко отказаться от многого, что делало будничную жизнь человека приятной, ночи пролетали без сна. Стоило вечером сесть за какой-нибудь справочник и убедиться в скудости своей эрудиции, как до самого утра не оторваться было от книги, когда он изучал теорию мостостроения, казалось, что череп расходится по швам. Сегодняшние архитекторы в большинстве своем сбросили с плеч заботы о конструкциях: Лео не хотелось давать лишь художественное изображение, все должно быть подтверждено точными расчетами и осуществимо. Сотни эскизов, перед тем как вычертить здание, от вычислений источили грани логарифмической линейки. Будто он должен был представить все это совету экспертов, состоящему из высокообразованных и весьма придирчивых людей, и поэтому ни одна мелочь не могла считаться несущественной. Никогда раньше или позже он так не трудился ни над одним из своих проектов, свой шедевр он в доведенной почти до предела совершенной форме зафиксировал на ватмане. Труд жизни, хотя и знал — грезы, но это был все-таки его след, который не стыдно было оставлять на земле.
Теперь, когда он пялился на фотографии и все больше убеждался, что его неосуществленный проект и это, в другой части света выстроенное здание до ужаса походили друг на друга, ему стало как-то жутко. В свое время, изводя бесчисленное количество бумаги, он, несмотря на юношеский максимализм, а также порывы творческого воодушевления, умел время от времени быть все ж достаточно ироничным: ребячливость! Бедной, в развалинах стране это не понадобится даже через полстолетие. Сейчас, разглядывая снимки и читая под ними высокопарные комментарии на английском языке, он подумал: все же я был очень талантливый архитектор, с большой творческой потенцией! По крайней мере — микрогений.
К этому выводу он пришел, когда ему было уже за пятьдесят, в Швеции, где он очутился в связи с похоронами отца.
Было странно в довольно-таки зрелом возрасте сознавать, что твои возможности оказались полностью нереализованными, просто не нашли себе применение. К тому времени он уже смирился, свыкся со своей позицией рядового человека, не было у него проектов, которыми бы он мог похвалиться. Никогда ни один специальный журнал, будь то крупный, иль не столь значительный, не писал о нем, в общем-то ему и не казалось странным, что он занимается безделушками: проектирует так называемые вспомогательные строения, в отношении которых превалировала целесообразность, — сойдут, большего от подобных дешевых коробок и не требовалось. Правда, Лео хвалили: у него хорошие пропорции, они сливаются с ландшафтом и остаются незаметными, словно и не засоряют землю.
Просто поразительно, уже будучи пожилым, видеть себя в какой-то момент в новом свете, самооценка поднимается на несколько делений, и в то же время понимаешь, что в действительности это лишь мираж, воспоминание о прежнем, еще не захиревшего дарования, человеке.
Когда Лео разглядывал в журнале фотографии, его охватило нервное напряжение, сердце колотилось, будто ему кто-то злобно пригрозил. Хоть смейся, хоть плачь — он не мог позволить себе ни того, ни другого. Сквозь завораживающие фотографии он на мгновение заглянул в прошлое, в те дни, когда корпел над своим звездным проектом. Аналогичный замысел, только воплощенный, знаменовал теперь взлет архитектурной мысли. Когда он сидел за чертежами и создавал единственно возможную тектонику своего каменного корабля, завороженный его внешней скульптурностью, и, не робея, добивался пластичности форм, искусно соединяя с плавными объемами крышу-оболочку, одновременно служившую и гигантской смотровой площадкой, местом обретания душевного настроя перед тем, как спуститься по широкому пандусу в основное здание, — в те времена строили безвкусные и массивные, будто затянутые в униформу, дома. Эти каменные глыбы украшались башенками, пилястрами, розетками, балюстрадами, декоративными балконами, полукруглыми колоннами и прочим подобным хламом, глумившимся над архитектурной гармонией. И окна должны были нарезаться по золотому сечению, неважно, что высокие помещения оставались при этом полутемными.
Потом наступила эпоха сверхрациональных и производимых индустриальным методом коробок, началось размножение домов — почкованием, — фантастический проект Лео впору было высмеять, схватившись, за животики и утирая слезы.
Лео не мог оторваться от здания, имевшего такое сходство с его проектом. Постепенно его охватила ярость, по спине будто прошел горячий ток. Он сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. Чертовы богатеи, не знают, куда деньги девать! Вон какие у них материалы на руках! Неужто не могли обойтись с ними более разумно! Огромная часть человечества голодает и живет в трущобах, люди болеют чахоткой и рахитом, все еще вспыхивают эпидемии: теснота, антисанитария; а они, чтобы поглумиться над бедностью, строят увеселительные заведения, знай расточительствуют и прожигают жизнь. Любопытно: искусственная среда начинена неожиданностями, необычно расчлененное и неестественное пространство предусмотрено исключительно для того, чтобы человек как можно скорее обретал новые возвышенные настроения. Удовлетворяют жажду развлечений. Пробуждают возникновение ассоциаций. Воздействуют на подсознание. Во всяком случае — наркотическая архитектура; пребывая среди таких плавных, причудливых форм, человек не способен оставаться прикованным к будничным мыслям.
Лео проклинал про себя изображенное на снимках здание и свой утопический проект.
Естественно, его гнев был не что иное как ядовитая пена зависти.
Глубоко вздохнув, он наконец все же оторвался от снимков.
Попавшие в поле зрения полки увеличивались в размерах и приближались, чтобы тут же, уменьшаясь, исчезнуть в бездне. Переплеты стоявших в ряд на соседнем стенде томов на мгновение покоробились и тут же снова разгладились и стали аккуратными.
Осторожно оглядевшись, Лео заметил, что в магазине никого нет. Единственная продавщица стояла на лесенке и раскладывала на самой верхней полке книги. Девушка посмотрела на Лео и изобразила на лице умоляющую улыбку. Лео понял, что магазин закрыт.
Почему они такие угнетающе деликатные, сердито подумал Лео, направляясь к выходу. Его давно уже следовало выгнать с громким криком. Таким образом они уберегли бы его от душевного кризиса. За спиной Лео щелкнул замок. Выхлопные газы застилали прозрачный прохладный осенний воздух. Бесцельно бредущий Лео остановился и закурил сигарету, на перекрестке хвостовые огни ожидавших машин казались гирляндой красных фонарей, парящей в сумраке над асфальтом.
Лео завернул за угол, заметил, что пошатывается, пришлось сосредоточиться, чтобы не столкнуться с торопливо шагавшими навстречу людьми. У витрины цветочного магазина он остановился и тупо уставился на нее. Постепенно пестрые помпоны цветов расположились по своим стеблям. Посреди витрины красовался величественный букет желтых хризантем, над ним в корзиночках висели божественные орхидеи. Лео вспомнил, что журнал в книжном магазине остался некупленным. Он даже не поинтересовался названием. Выветрилось из памяти также имя того архитектора, который сумел воплотить в реальность идею Лео. Выходит, я не в состоянии действовать сообразно обстановке, поразился Лео перед витриной цветочного магазина. Я не способен также больше быть великодушным, понял он. В добрый час! Кому-то должно и повезти. Хорошо, когда где-то кто-то вообще сможет продраться сквозь чащобу.
Лео вошел в магазин, рассеянно огляделся и указал пальцем на цветок фламинго. Его привлек большой, красный и эксцентричный лепесток, рядом с которым обособленно торчала желтая тычинка. Лео пристально уставился на причудливый цветок, который умело заворачивали в целлофан. Он поклонился, вышел на улицу, остановился под фонарем и стал рассматривать цветок в прозрачной упаковке. И снова ему показалось странным: в возрасте уже человек, а еще никогда не дарил сестре ни одного цветка. Наверное, о таких мелочах следует думать больше, чем о своем потерянном даровании?